Красная Шапочка, черные чулочки - Васина Нина Степановна. Страница 7

– Это все? – перебил его жених и нервно прошелся туда-сюда по комнате. Поправил тяжелые кисти на шторе, стрельнул глазами в сторону застывшей на диване Авоськи. – Если все – тогда давай знакомиться, Нефила Доломеевна!

– Гамлет, подожди, ты же не собираешься подписывать эту…

– Дай познакомиться, Ёрик! Ты что, не понял – невеста не знает даже, как меня зовут!

– Да это ладно, это ерунда, подумаешь, познакомитесь в загсе, даже интересно! Ты попроси ее объяснить, что здесь написано о каком-то ребенке! Девочки! – проникновенно обратился в сторону дивана Ёрик. – Что это за дочки у вас? Вы так своих тамагочей называете?

– Нет, – твердо ответила я. – Это настоящая девочка семи лет. Она очень симпатичная, хотя и избалована сильно, но это из-за сиротства, у нее нет папы…

– Она иногда матерится, курит и кусается, – решила сразу выложить все наболевшее Авоська.

– Гамлет, или я ничего не понимаю в этой жизни, или девчушки подобрали где-то на вокзале убогую сиротинушку и собираются тебе ее подсунуть на удочерение, – развеселился Ёрик. – Ты только прикинь, во что тебе обойдется подобный общественный идеализм! А я-то никак не мог понять – почему эта маленькая красотка согласна выйти замуж за человека, один раз ею увиденного в детстве и даже, как теперь оказывается, совершенно незнакомого! Она даже имени твоего не знает!

– Я… Почему, я знаю… То есть я не знаю точно, я думаю, что тебя зовут Тимофей, хотя этот твой юрист… – я посмотрела на застывшего с открытым ртом Ёрика, – он зовет тебя Гамлетом, и если это твое имя, тогда, наверное, ты – армянин. – Пробормотав все это, с ужасом чувствуя, как мое лицо заливает краска, я закрыла его ладонями и придвинулась поближе к Авоське.

– Тимофей? – удивленно спросил Ёрик.

– Да. Тимоня – это же уменьшительное от Тимофея?.. Я так подумала тогда, в лесу…

Наступила тишина. Жених перестал ходить по комнате. Застыл в кресле юрист Еремей. И только в этот момент я поняла, что сотворила. Нет, я не собиралась хранить все в себе как вечную тайну. Между мужем и женой не должно быть тайн. Но Рута просила меня не говорить откровенно с мужем, пока… («Если, конечно, этот человек действительно станет твоим мужем! И ты захочешь, чтобы ваше дыхание было общим, и кровь, и сон! Вот тогда, когда это произойдет, когда дыхание, кровь и сон станут общими, тогда и расскажешь все, не раньше!»)

Первым не выдержал напряжения Ёрик.

– Гамлет, – громко предложил он. – Разберись с невестой. Что у вас вообще происходит? – повернулся ко мне и попросил убрать руки от лица. – Вот и умница, – одобрил он, когда Авоська силой убрала мои ладони. – Девочка, слушай меня. Его зовут…

– Меня зовут Гамлет Ван-Тейман, – вступил жених. – Тимоней меня называл только один человек. Один-единственный близкий друг детства. Ты же не можешь этого знать?! – закричал он вдруг.

Я прижалась к Авоське сильней. Она обхватила меня руками и заявила:

– Крик является определенной формой унижения, в зависимости от обстоятельств! Учтите это на будущее.

В гостиную вошла женщина и доложила, что привезли коробку, просят проверить содержимое и расписаться.

– А вот и шелк прибыл! – вздохнул Ёрик.

– У вас осталось не больше двух часов, чтобы поорать как следует на всю оставшуюся супружескую жизнь! – продолжила Авоська. – Потому что если вы будете себе это позволять после загса, Нефила подаст на развод за унижения!

– Два часа? Еще два часа на то, чтобы обмотаться этой тряпкой?! – Гамлет посмотрел на часы и погладил меня по голове. – Девочки, пощадите – загс закроется, цветы завянут! Ёрик! Добавь в этот листок третий пункт о моем отношении к собственным детям и четвертый – о разделе имущества в случае моей смерти, и бегом в бильярдную: там нотариус шары катает.

– Гамлет, спешка в этом деле…

– Делай. То. Что. Я. Сказал, – медленно продекламировал Гамлет и потом голосом потеплей добавил: – Ты же слышал: кричать мне теперь никак нельзя, а ругаться… Я чувствую, скоро будет здесь кому ругаться и кусаться.

– Что это такое – о собственных детях?.. – решаю я выяснить, пока Авоська тащит меня почти волоком к спальне смотреть на шелк. – Что еще за случай смерти?..

А в спальне четверо девушек растянули по комнате полотно, сверкающее и переливающееся в их руках золотыми струями. Четыре метра. Это да. Но вот ширину я не оговорила. Не больше шестидесяти сантиметров в ширину оказалась мадагаскарская роскошь. Не больше шестидесяти…

– Я не желаю иметь от тебя собственных детей, по крайней мере в ближайшие двадцать лет, – сообщает мой жених, пока мы пробуем шелк на ощупь.

– Что ты будешь делать с этой лентой? – озаботилась Авоська.

– Почему не желаешь?

– Во-первых, я – отвратительный воспитатель и ужа-а-асный эгоист. Я хочу иметь твое прекрасное тело не изуродованным новой плотью.

– Можно просто обмотаться, а конец – закрепить на голове, – предлагает Авоська свой способ употребления шелка.

– А во-вторых?

– А во-вторых, у меня уже есть сын.

– Сын… Гамлета? – не сдержалась я от совершенно идиотского вопроса.

– Ему девять. Так что не одна ты мастерица сюрпризы устраивать перед свадьбой. Что будешь делать с этим грандиозным бантом? – кивнул мой жених на шелк. – Знаешь, что я думаю? Останься в том, в чем сейчас. Нет, серьезно! Ты выглядишь просто великолепно. А эту ленту прикрепи сзади, пусть волочится за тобой по земле.

– Что, вот так – в лифе, трусах и чулках?..

– Мне нравится, – пожал плечами жених.

– Авангард на грани эпатажа, – вдруг поддержала его Авоська. – Только подумай, как ты будешь визжать от восторга, разглядывая свадебные фотографии через пятьдесят лет!

– А я тоже буду этой… Ван-Тейман? – осторожно поинтересовалась я, заматываясь в шелк. Как он нежен и приятен на ощупь – больше всего это похоже на прикосновение теплого тельца виноградины!

– Я уже давно не Ван, – отмахнулся жених. – Просто Тейман. А вообще стыдиться тебе нечего. Мой прапра-пра– и так далее – приехал в Россию с мастеровыми голландцами по приглашению Петра I. Девочки! – Он хлопнул в ладоши. – Тащите булавки, у вас десять минут, чтобы закрепить эту занавеску на невесте!

Через десять минут я напоминала профессионально упакованную в целлофан статуэтку. Я могла делать только маленькие шажки – хотя от колен некоторая часть шелковой обертки расходилась пышным веером – бедра облегались им плотно, вырисовывая контуры алых трусиков.

– Может, вообще разденешься под шелком наголо? – указала на это пятно Авоська.

– Нет. Трусы у меня в тон с туфлями и с губной помадой. Пусть просвечивают.

– Букет! – осторожно протянула я руку из пышных складок шелка, топорщившихся на плечах. Голова моя тоже была окружена подобием стоячего воротника, почти целиком закрывающего лицо – этакая вуаль снизу.

– Что это такое? – отшатнулся жених от протянутого Авоськой букета. – Это что – морские водоросли?!

Впервые за все время ожидания в этом длинном тревожном дне я заметила на его лице усталость и отвращение.

– Это декоративная капуста!

– Но она же… Она же зеленая!

– Я такое и заказывала! – Отобрав у Авоськи кипенную ажурную зелень всевозможных оттенков – от бледно-салатового до темно-изумрудного, – я становлюсь у зеркала, выбирая, в каком месте обертки лучше всего смотрится зеленое пятно.

– А что, здорово! – вдруг соглашается жених.

В зеркале я нахожу его глаза и внимательно отслеживаю малейший намек на издевку. И не нахожу. Восторг и удивление!

– А бриллианты куда? – почему-то шепотом спрашивает он и присаживается. – С этим шелком действительно они не в тему.

Осторожным сильным движением он приподнимает мою ступню и снимает туфлю.

– Правильно! – одобряю я. – Босиком. И чулки снять!

Гамлет, удерживая меня за ступню, наматывает на щиколотку ожерелье, надевает туфлю и возится с застежкой.

– Походи так, ладно? – пытается он заглянуть снизу в мое лицо. – Понимаешь, друзья не поймут, если на тебе не будет ни одного камушка. Их жены, конечно, на ногах такое не носят, так что… Подпиши. – Он встает и протягивает мою бумажку, в которой прибавилось несколько строк.