Дикое поле - Веденеев Василий Владимирович. Страница 55

— Ну да, — криво усмехнулся Куприян. — Если бы это был не я…

— То никаких следов, — закончил за него Сухоборец. — Был человек, и пропал. А не посвященный в тайну входа никогда его не отыщет. Ладно, ты пока отдохни, а я прочту послание.

Заложив руки за спину, Фасих-бей расхаживал по огромной, как зал, комнате своего загородного дома. Следом, колыхая на каждом шагу огромным чревом и почтительно кланяясь, семенил толстый Джафар. Ему было страшно неудобно подлаживаться под мелкие шажки низкорослого высохшего старика, но как можно обгонять хозяина? Слуга всегда должен знать свое место. Поэтому он старался, чтобы его губы постоянно были на уровне плеча Фасих-бея, иначе случайно вылетевшая капелька слюны — не приведи Аллах! — могла попасть тому на шею, щеку или ухо.

— Значит, Азис поймал одного из урус-шайтанов и приказчика греческого купца? — Воспаленным, в красных кровяных прожилках, глазом Фасих-бей покосился на толстяка.

— Да, эфенди, — немедленно подтвердил Джафар. — А сам Спиридон отплыл. Возможно, сюда.

— Урус-шайтаны тоже отплыли. С добычей, — желчно рассмеялся старик. — И еще неизвестно, что они собираются сделать с отпрыском Алтын-карги. Возможно, они нарочно украли сына, а не отца, чтобы заставить Иляс-мурзу быть сговорчивее!

— О, эфенди! — восхищенно закатил глаза толстяк. — Ни я, ни Азис об этом даже не подумали. Только мудрость великого…

— Перестань, — досадливо дернул плечом Фасих, и Джафар немедленно замолчал, как будто ему заткнули рот.

Продолжая прохаживаться, старик недовольно подумал, что толстяк вечно старается всех перехитрить, а перед ним выставляет себя круглым дураком, но зато бесконечно преданным хозяину. Нет, жирный Джафар далеко не так глуп, как хочет казаться. И глупцом будет тот, кто полностью доверится ему! Иногда он так раздражал Фасих-бея, что тот едва сдерживал желание приказать набросить удавку на его шею. Однако как потом обойтись без этого пройдохи? Он еще нужен, очень нужен.

— Узнай, где сейчас грек, — приказал бывший кизлярагасси. — И если он в Стамбуле, пригляди за ним. Я хочу знать, что ему тут нужно.

— Да, эфенди.

— Ты хорошо сделал, уговорив Азиса не трогать пленного уруса, — продолжил старик. — Я сам решу, как с ним поступить. Говорят, он отменный боец?

— Он дрался, как лев! Его смогли взять, только засыпав тупыми стрелами. Хвала Аллаху, у Азис-мурзы хватило ума не убить урус-шайтана и не отдать его в руки Иляса. И я успел прибыть вовремя, — не забыл похвалить себя Джафар.

Фасих-бей кивнул, но его мысли были уже далеко. Ему очень хотелось знать, что представляет собой пленный урус. Прекрасное владение клинком и отвага в бою — качества, необходимые настоящему мужчине и воину. Но годится ли он для той роли, которую хочет дать ему старый Фасих в задуманной им игре?

Ее замысел созрел в долгие бессонные ночи, когда Фасих-бей ворочался с боку на бок и строил фантастические планы возврата к власти. Как ни кинь, получалось, что придется собственными руками построить лестницу, ведущую к трону, и одной из ее ступенек должна стать задуманная игра, в которой он был готов щедро жертвовать чужими головами, чтобы увенчать свою тюрбаном султана. Конечно, путь к трону долог и не прост, но власть стоит того, чтобы его пройти. Он уже был однажды так близок к полной победе, уже оставался всего один шаг, уже все челеби [17], берлейбеи [18] и паши униженно склонялись, заискивая перед ним, но… Злая судьба низвергла с сияющих вершин и бросила в пропасть забвения — кому интересен человек без власти? Несметные богатства? Ну и что? А где власть, власть?!

Наивный, он не раз благодарил провидение, отнявшее у него иные из радостей жизни, зато подарившее неизмеримо большее — власть! Как оказалось, и это был только дым, улетевший под ветрами перемен.

Мучительно страдая, Фасих-бей решился бросить вызов судьбе, попытаться оседлать ее, как норовистую кобылу. Разве не люди вызывают разрушительные ветры перемен, разве не золото придает этим ветрам буйную силу, разве не хитрый ум направляет их, точно указывая, куда и когда надо дуть? У него есть все: воля, ум, хитрость и много золота, И он постарается вызвать ветер!

Фасих-бей завязал тесную дружбу с валиде Кезем — коварной гречанкой, вдовой султана Ахмеда I и матерью нынешнего султана, Мурада-каллаша, Мурада-пьяницы, не стеснявшегося нарушать законы шариата. Валиде не раз плела заговоры, приводившие к потрясениям трона, и почему бы теперь не использовать ее в собственных интересах! Пусть она мечтает посадить на престол своего другого сына — Ибрагима, вопреки закону не умерщвленного Мурадом. Но откуда ей знать, каковы истинные планы старого евнуха? Ведь не колдунья же она? Хотя кто может это с уверенностью утверждать, судя по ее делам?

Ладно, если ей так хочется, чтобы султаном стал Ибрагим, — ради Аллаха! Фасих готов помочь ей. Тем более такой поворот событий его устраивает как нельзя лучше: Мурад, хоть и пьет, отважен и умен, а Ибрагим недалек и слабоволен. Валиде лелеет надежду управлять огромной империей за спиной второго сына, отправив Мурада в темницу или избавившись от него при помощи яда. Если не удастся отравить, найдутся люди, готовые нанести удар ятаганом в спину или перерезать горло во сне.

Ибрагим не противник, он быстро разделит судьбу старшего брата, Османа, убитого восставшими янычарами, — на этот раз их проведет во дворец сам Фасих-бей. А с валиде он поступит так, как поступают с неверными женами в гареме: велит зашить в кожаный мешок вместе с разъяренной кошкой и ядовитой змеей и сбросить в пучину залива!

Мурада свалить труднее, поэтому стоит заключить временный союз с коварной Кезем и ее приспешниками — пусть они расчищают дорогу к трону тихому сухому старичку, якобы, давно удалившемуся от дел. Он им потом покажет, в чьих руках теперь власть!

Многие, очень многие недовольны тем, что Мурад воюет с единоверцами, осаждая Багдад. Учитывая это, Фасих-бей тайно поддержал недовольных, обещая им, что вскоре зеленое знамя пророка будет реять над славянскими странами и сабли турок начнут рубить головы гяуров. Как было бы сейчас кстати раскрыть заговор славян, схватить их разведчиков, наверняка действующих в столице, и — уже открыто — возглавить тех, кто потребует начать войну на Севере. Эта мутная волна захлестнет и утопит большинство соперников и противников Фасиха, но зато может высоко вознести его самого.

Вот почему ему так нужен урус-шайтан, захваченный в Крыму. Он сделает его пешкой в своей опасной игре, очередным кирпичиком в ступеньке, ведущей к трону. Но раскрывать свои замыслы нельзя никому. Недаром старая мудрость гласит: то, что скрываешь от врага, не доверяй и другу, ибо нет гарантий, что дружба будет длиться вечно.

Услышав за спиной почтительное покашливание, евнух недовольно обернулся. Из-за жирной туши склонившегося в поклоне Джафара осторожно выглядывал сухощавый смуглолицый Али — изворотливый албанец, которому Фасих-бей часто давал щекотливые поручения.

— Что? — буркнул он.

— О, коджа [19]! Прибыл ожидаемый тобой чужестранец, — сообщил Али. — Ты приказал немедленно доложить о нем, поэтому я решился нарушить твой покой.

— А-а, мой щедрый даритель, — ехидно усмехнулся Фасих. — Где он? Веди его сюда. А вы оба еще можете понадобиться.

Албанец и Джафар попятились к скрытой парчовой портьерой двери, и через несколько минут в комнату вошел Джакомо дель Белометти.

— Кто приходит с хорошим, тому еще лучше. — Евнух почти пропел изречение из Корана. Широко раскинув руки, как для дружеских объятий, он двинулся навстречу гостю, которого успел для себя окрестить именем легендарного жулика и проходимца — Гарам-заде.

Получив в подарок от итальянца рыжую кобылу, Фасих-бей навел о нем справки и пригласил его в гости. Белометти оказался приятным, остроумным собеседником, и евнух не пожалел о проведенном с ним времени, оно не пропало зря. Искушенный в интригах старик сразу понял, что принимает молодого собрата, и это еще больше раззадорило его любопытство. Он хотел понять, чего добивается от него итальянец и можно ли его хоть как-то использовать в собственных интересах. Вдруг это нежданный подарок судьбы, и Белометти станет следующей ступенькой лестницы, которую задумал построить Фасих-бей? Конечно, не сам итальянец, а его дела.