Принцесса викингов - Вилар Симона. Страница 53

– Клянусь священными браслетами Одина! Снэфрид, заоблачная! Сердце забилось в обители души моей, едва узрели тебя мои очи!

Он улыбнулся и принялся торопливо вытирать руки краем рубахи. Эмма же побледнела, глаза ее расширились. Ничего хорошего появление этой женщины не сулило. Она отошла к стене, даже забыв поклониться супруге конунга, и замерла, встретившись с нею взглядом. Когда же та приблизилась, отвела глаза и попятилась.

– Ты хорошая хозяйка, – медленно проговорила Снэфрид. – Я видела, как вы живете. Он не будет знать ни в чем недостатка, когда вы отправитесь в Байе.

Эмме еще никогда не приходилось находиться рядом с Белой Ведьмой, и та никогда не заговаривала с нею. Обычно бойкая на язык, сейчас она растерялась, как семилетняя девочка. Снэфрид заметила ее состояние.

– Тебе нечего опасаться меня, – улыбнулась она. – Теперь ты наша. Ролло поженит вас с Атли перед тем, как отправить в Байе. И ты не будешь больше жить с ним… во грехе – ведь так называете это вы, христиане? Ты, я надеюсь, рада?

Эмма с трудом шевельнула губами.

– Так решил Ролло?

– Он сам сказал мне об этом, – солгала Снэфрид, наслаждаясь страхом, который внушала девушке. Однако голос ее звучал почти ласково. – В знак моего расположения к тебе я принесла тебе подарок.

Эмма не успела опомниться, как Снэфрид надела на нее золотой крест.

– Он красив, не правда ли? Редкая работа. Я бы сама носила его, если бы поклонялась вашему Богу.

Она коснулась щеки девушки.

– Я не заслужила такой милости! – проговорила Эмма.

– Мне это лучше знать, – отрезала Снэфрид, не переставая улыбаться. – Атли хорошо с тобой, и я признательна тебе за это.

Она еще несколько минут оставалась в пивоварне, беседуя с Бьерном и Атли. И только когда она ушла, Эмма ощутила облегчение.

Атли отправился проводить супругу брата, предварительно кликнув Сезинанду и велев ей помочь Эмме, а на самом деле не желая оставлять Бьерна наедине с невестой.

– О, что за изумительная вещица! – восхитилась Сезинанда, разглядывая украшение. – Жаль, конечно, что он получен из рук этой колдуньи. Но не беда, мы опустим его в чашу со святой водой, и она смоет следы прикосновений нечестивицы.

Эмма опустилась на скамью у стены. Бьерн с Сезинандой, подхватив бадью, вышли и вскоре возвратились, смеясь. Бьерн приобнимал Сезинанду, она его шутливо отталкивала. Как могут они веселиться, когда в воздухе еще чувствуется присутствие Белой Ведьмы?

Эмма положила перед собой подарок. Крест и в самом деле был удивительной красоты. Разумеется, Снэфрид счастлива, что Ролло наконец решил отдать ее брату. Атли в последнее время сделался сам не свой, болезнь изнуряла его, но в то же время делала словно одержимым. Он уже не был столь терпелив, как прежде. Днем он оставался мягок и учтив, но каждая ночь превращалась в отчаянную схватку. Эмма стала запираться от него на засов – он колотил в дверь, грозил и умолял. В конце концов он отправился к рабыням и выбрал одну из них для себя. Теперь он проводил ночи с ней, но по-прежнему пожирал Эмму взглядом. Итак, Ролло решил отправить их в Байе вместе… А ведь она до последней минуты надеялась, что этого не произойдет. Что ж, пришел черед Белой Ведьмы торжествовать.

Эмма рванула золотую цепочку, но внезапно ее руку удержал Бьерн.

– Не стоит этого делать, огненновласая, – сказал он. – Подарками правителей не пренебрегают. Ты разгневаешь Снэфрид, отвергнув ее дар. К тому же христиане дорожат символом креста.

– Она знается с нечистой силой, – проговорила девушка. – Откуда мне знать, почему она решила одарить меня?

– Это не так. У колдуний нет сердца, а Снэфрид предана мужу. Все ее колдовство – лишь маска. Я давно знаю ее и убежден, что она обычная женщина, а не порождение троллей. Ну же, Эмма, оставь эту мрачность. Хочешь, я расскажу тебе о своей невесте? Ты увидишь ее, когда мы прибудем в Байе. Она была совершенное дитя, когда мы со старым Ботольфом ударили по рукам. Теперь она выросла, и пришла пора для свадьбы.

Эмме не было дела до невесты Серебряного Плаща, но Бьерна это не занимало. Он наслаждался, слушая самого себя.

– У Ингрид, дочери Ботольфа, льняные волосы и глаза цвета голубой эмали. Она была красивым ребенком, когда Ботольф предложил мне ее. Все отпрыски Ботольфа хороши собой. Я не знал его старших сыновей, они погибли еще до того, как мы встретились, а младший, Бьергольф, погиб уже при мне, когда во хмелю стал крутить хвост взбесившемуся быку. Говорят, и сам Ролло, если бы не герцог Парижский, уже вступил бы в Валгаллу, ибо только там место такому герою, как сын Пешехода. Старый Ботольф в его честь назвал своего меньшего сына, который родился, когда я сватался к Ингрид. Ей тогда едва исполнилось двенадцать зим, она была тихое и послушное дитя. О, из нее выйдет хорошая жена, а мне так или иначе пора остепениться. Хотя, возможно, я еще и пожалею, что дал Ботольфу окрутить себя. Но вот о чем я никогда не стану жалеть – это о том, что не женился на его старшей дочери Лив, хотя она и хороша, как сама Фригг. Есть в ней тайная сила, что не дает мужчине отвести от нее глаз и не позволяет думать ни о чем, кроме ее тела. Клянусь священными родами, я никогда не осмелился бы нарушить закона гостеприимства и посягнуть на нее, если бы она сама не пришла ко мне в первую же ночь в доме Ботольфа. Лив оказалась такой, как я и предполагал. От нее было трудно оторваться, и я уже почти готов был просить ее руки у отца, если бы не некий сон. Мне приснилось, что моя лодка полна людьми и они плывут в ней по заливу, глядя издали на меня. Когда же они причалили и я подошел, они потеснились и с любопытством ждали – сяду я в лодку или нет. Но едва я поставил ногу на борт, лодка закачалась, словно вот-вот опрокинется. И тут все они стали смеяться, тыча в меня пальцами и перемигиваясь, я же пришел в ярость, но ничего не мог поделать. Когда я проснулся, то понял, что это был вещий сон. Когда я поведал о нем, люди, окружавшие меня, стали смущенно отводить глаза, а позже я узнал, что красавица Лив всходила на ложе едва ли не с каждым из них, и сколько ни наказывал ее отец, сколько ни умолял, она так и не научилась отказывать мужчинам. Ясное дело – он хотел поскорее сбыть ее с рук, и когда я стал подносить Лив подарки, он только и ждал момента, чтобы заговорить о свадьбе. Но когда мне все стало известно, он сам предложил Ингрид. В то время я уже подумывал о дальнем походе, и меня весьма устраивала такая невеста. Теперь-то она уже выросла, и ничто не помешает нам выпить брачную чашу. Когда мы прибудем в Байе, ты, огненновласая, обещай мне, что спляшешь на свадебном пиру.

Своим рассказом Бьерн немного успокоил ее и отвлек от мрачных мыслей. Ей всегда было легко рядом с этим скальдом, особенно в такие дни, когда ее душа разрывалась от тоски по Ролло. Зажав в ладони рубиновый крест, Эмма неотступно размышляла о Снэфрид и предстоящей поездке в Байе. Неужели нет никакой надежды, и только из благодарности ей придется стать женой того, чьи прикосновения вызывают в ней холодную дрожь. Атли готов принять крещение, и от одной мысли, что рухнет последняя преграда между ними, Эмма приходила в ужас. Успокаивало ее лишь то, что епископ Франкон, пользуясь различными предлогами, почему-то перестал спешить с погружением юноши в купель…

На четвертую ночь после посещения Снэфрид, Эмма все же впустила Атли к себе, но только после того, как он поклялся, что не учинит над ней насилия. Юноша мучительно кашлял, холщовое полотенце, которое он прижимал к губам, окрашивалось кровью, однако Эмма не нашла в себе сил, как прежде, пожалеть и согреть его. Она неподвижно лежала, отвернувшись, пока наконец не уснула.

В эту ночь Снэфрид впервые развела в подземной крипте огонь, бросила в него щепоть бурого порошка и, когда густое облако едкого дыма поднялось к изображению Бога на своде, начала, задыхаясь, шептать заклинания. Она вкладывала в них всю свою ненависть и всю ту темную силу, которую чувствовала в себе.

– На сегодня довольно… – остановившись, выдохнула она. – Они ничего не должны заподозрить.