Апостол зла - Вилсон (Уилсон) Фрэнсис Пол. Страница 62

— Она где-то здесь, в больнице! — сказал он.

— Что? — священник снова вскочил на ноги, вытаращив глаза.

— Если звонок шел не через коммутатор, значит, он прямо отсюда. Она, может, сидит где-нибудь в уголке и крутит по телефону запись.

— Вам показалось, что это звучит как запись?

— Если рассудить, то... нет.

Отец Билл вдруг кинулся бежать по коридору.

— Дэнни! Она здесь, чтобы прикончить его!

Ренни последовал за ним. Ему страшно было подумать, чтобы войти к Дэнни в палату, услышать издаваемые им звуки, его безмолвный хрип, словно из проколотой шины выходит воздух. Бесконечный. Не прекращающийся никогда. Все время, пока ты в палате, хрипит и хрипит. Непонятно, как это выдерживает отец Билл. Но он вошел за священником следом. Он вошел бы куда угодно, хоть в ад, чтобы поймать суку, которая совершила такое с ребенком...

Но Дэнни был в том же положении, в каком они его оставили, корчась и ворочаясь с открытым ртом, в агонии. Ренни смог выдержать там одну-две секунды, после чего ему пришлось выскочить, оставив отца Билла одного у кровати.

Билл сел возле кровати, вытащил из кармана четки и начал перебирать их. Но не произносил полагающихся «Отче наш» и «Богородице, Дева, радуйся». Он не мог найти слов. Разум его был возмущен безбожными муками Дэнни. Безбожными. Вот подходящее определение. Где был Бог, когда в Нем нуждался Билл? Когда в Нем нуждался Дэнни? Где был Он в сочельник? В праздники?

И был ли вообще?

Такой вопрос показался бы немыслимым несколько дней назад. Но Билл отверг все оправдания.

Все они были ему известны. Все соображения, оправдывающие то, почему к добрым людям приходит беда и почему даже самые преданные, самые искренние, самые самоотверженные молитвы часто не получают ответа. Он знал, что обстоятельства нередко оборачиваются против лучших людей, против лучших их побуждений. Но это не означало, что тут действует Божественная длань, движет людьми, определяет события, проверяет список имен тех, кому жить дальше и тех, чье время истекло.

С точки зрения Билла, смерть, болезнь, насилие, убийства, несчастные случаи, голод, чума — все это имело земные причины и, значит, земные решения. Будучи созданиями Божьими, мы сами должны искать эти решения. Для этого Он дал нам руки, сердце и разум.

Ни Бог, ни мифический сатана не были причиною наших горестей; если виновниками становились не сами мы и не другие люди, значит, ими были время, обстоятельства, или природа.

По крайней мере, с точки зрения Билла.

Как же объяснить то, что произошло — что до сих пор происходит — с Дэнни?

По отношению ко всему, что узнал, по отношению ко всему, что повидал Билл за прошедшие несколько дней, ни одно из вышеперечисленных оправданий не годилось.

Ни одно.

Конечно, виновна та, которая под именем Сары вонзила нож в Дэнни. Она это все начала. Но как насчет остального? Бесконечные страдания, раны, отказывающиеся заживать, чувствительность к анестезии, к вливаниям — в Дэнни с момента приезда закачали почти пятьдесят литров, которые словно канули в черную дыру, навсегда, бесследно, — как насчет этого? Дэнни ничего не ел, почки его не работали, моча не выделялась, сердце билось, но крови, которую оно должно качать, не было. Он не мог жить — каждый взглянувший на него врач в любой момент повторил бы эти слова.

Не мог... но вот он лежит, живой.

А Герб Лом? Пустой — не только духовно, но без внутренних органов и нервной системы, — растекшийся в лужу, когда Билл пробил в его груди дыру.

Господи милосердный! Дыра в груди... холод... зловоние... слизь...

Как ни противилась его вера, как ни уверял разум, что это противоречит здравому смыслу, он не мог отделаться от ощущения, от крепнущего убеждения, что здесь творится что-то сверхъестественное.

Что-то сверхъестественное... и злое.

И цель всего этого — Дэнни.

Почему Дэнни? Что сделал этот ребенок, чтобы попасть живым в ад? Он был невинен, и какая-то непостижимая сила ввергла его в неимоверные страдания. Что-то темное и могучее завладело им и показало нос законам Божеским, человеческим и природным, держа Дэнни в недосягаемости для самых передовых и гуманных достижений медицинской науки.

А глубоко в душе Билл знал, что страдания будут длиться, пока Дэнни жив.

«Пока живу, надеюсь».

Билл прожил в согласии с этим изящным афоризмом четыре с половиной десятка лет. Он верил ему.

Но больше не верит. История бедного Дэнни опровергла его. Пока Дэнни живет, ему нечего надеяться на облегчение. Жизнь будет продолжаться...

Нет. Не жизнь. Существование — лучше сказать; то, что сейчас есть у Дэнни, это не жизнь. Существование будет продолжаться в той форме, какую оно обрело с сочельника, — незаживающие раны, непрекращающаяся боль и никакой надежды на облегчение.

И ничто в этом мире не может ему помочь.

Билл сунул четки в карман и начал произносить свою собственную безмолвную молитву.

Помоги ему, Господи. Нечто сверхъестественное ввергло его в эти муки, и лишь такое же сверхъестественное может избавить его от них. Это Ты, Господи. Мы способны уйти из-под любого удара, который обрушивает на нас мир Твой, но бессильны перед лицом мира иного. Поэтому Дэнни требуется Твое заступничество. Не за себя прошу — если так нужно, наложи на меня его раны. Только не позволяй ему больше страдать. Если можно что-нибудь сделать, что еще не было сделано, дай мне знать. Скажи мне, и я сделаю. Все равно что — я сделаю. Пожалуйста.

Шипящие стоны Дэнни смолкли, и он открыл глаза.

Билл, заледенев, смотрел, как Дэнни обводит глазами палату, что-то ища, потом взгляд его остановился, наткнувшись на Билла. Он схватил руку мальчика и сжал ее.

— Дэнни! — сказал Билл. — Дэнни, ты здесь? Ты меня слышишь?

Губы Дэнни пошевелились.

— Что? — спросил Билл, наклоняясь поближе. — Что?

Губы задвигались снова. Раздался шепот.

Билл склонился еще ближе. Почти приложил ухо к сухим губам, ощущая кисловатое дыхание из разверстого рта Дэнни.

— Что, Дэнни? Повтори!

— Похороните меня... в освященной земле... Это не кончится... пока вы меня не похороните...

Сколько может тянуться неделя?