Апостол зла - Вилсон (Уилсон) Фрэнсис Пол. Страница 64

— Что-то происходит, о чем вы мне не рассказываете.

Билл выдавил из себя смешок.

— Ты становишься параноиком. Отправляйся сегодня на вечеринку на свой физический факультет и повеселись как следует. — Он протянул руку. — Счастливого Нового года, Ник.

Ник пожал ему руку и не выпустил.

— Для вас это был адский год, Билл, — мягко сказал он. — Сначала родители, потом Дэнни. Но вам надо усвоить, что хуже уже не будет. Следующий год будет лучше. Помните об этом сегодня ночью.

У Билла сжалось горло, и он не смог ничего вымолвить. Он обхватил Ника руками, приник к нему, подавляя рвущиеся из груди рыдания. Он хотел выплеснуть все, выплакать всю свою боль, страх, убийственное одиночество на плече молодого человека. Но не мог этого сделать. Такая роскошь не для него. Он — священник. Это на его плече должны плакать люди.

«Держись!»

Он отстранился и посмотрел на Ника, может быть, в последний раз. Они многое пережили вместе. Он практически вырастил его. Он видел, что глаза юноши увлажнились. Может, он знает?

— Счастливого Нового года, мальчик. Я горжусь тобой.

— А я горжусь вами, отец Билл. Следующий год будет лучше. Поверьте.

Билл только кивнул. Он даже не попытался сказать вслух, что верит в эту ложь.

Он посмотрел, как Ник уходит по коридору, потом повернулся к двери Дэнни. Помедлил, как всегда, как любой кто собирается переступить порог ада, и произнес заключительную молитву.

«Не заставляй меня делать это, Господи. Не проси меня делать это. Возьми это дело в Свои руки. Исцели мальчика или возьми его. Сжалься над нами обоими. Пожалуйста».

Но когда он толкнул дверь, то услышал хриплые свистящие стоны и нашел Дэнни по-прежнему корчащимся на постели.

Закрыв дверь за собой, Билл позволил вырваться рыданию. Один раз. Потом прислонился к стене и крепко зажмурился. Он чувствовал себя более одиноким, чем когда-либо, — одиноким в палате, одиноким в городе, одиноким в космосе. И не видел другого выхода, кроме одного — пройти через то, что он планировал целый день.

Он подошел к постели, взглянул на худенькое, искаженное, смертельно бледное личико Дэнни. На мгновение полные муки глаза мальчика прояснились, и Билл увидел промелькнувшую в них безнадежную мольбу о помощи. Он сжал тонкую маленькую ручку.

— Ладно, Дэнни. Я обещал помочь тебе и помогу. — Кажется, больше никто не мог или не хотел этого сделать — ни врачи, ни сам Бог. Так что все ложится на Билла. — Теперь остались лишь ты да я, малыш. Я тебе помогу.

Билл терпеливо дождался конца смены, когда сестры перед уходом быстро заглядывали к каждому пациенту, передавая их следующей бригаде. Доклады о состоянии больных были сделаны быстрее обычного, и с пожеланиями счастливого Нового года всем и каждому смена, работавшая с трех до одиннадцати, в рекордное время покинула здание. Для них наступил праздник.

Билл коротко переговорил с Беверли, старшей сестрой смены с одиннадцати до семи, когда она при первом своем обходе проверяла бесполезные системы жизнеобеспечения Дэнни. Потом подождал еще.

В 11.45 он обследовал коридор. Ни души. Даже столики дежурных сестер пустовали. В конце концов он их обнаружил. Вся смена собралась в палате одного из ребят постарше, двенадцатилетнего мальчика, поправлявшегося после удаления аппендикса, и все смотрели новогоднее шоу Дика Кларка, готовясь вместе с участниками к традиционному обратному отсчету времени, которое оставалось до падения иллюминированного яблока над Таймс-сквер.

Билл скользнул назад в служебное помещение, к контрольному пульту, и отключил монитор, следивший за сердечными сокращениями Дэнни. Потом поспешил обратно в его палату. Трудясь изо всех сил, он отсоединил провода двух мониторов от груди мальчика, вытащил из обеих рук трубки системы жизнеобеспечения и спустил их, а жидкость закапала на пол. Он отстегнул ремни от запястий Дэнни и освободил его худенькую до слез грудку. Потом завернул его в простыню и еще в одеяло из шкафа.

Снова выглянул в коридор. Пока еще пусто. Теперь самое время. Теперь или никогда. Он вернулся к постели, склонился, чтобы поднять Дэнни, и остановился.

Ну вот. Точка, откуда возврата нет. Если он сейчас осуществит свой план, возврата не будет, он не сможет сказать — извините меня, я ошибся, дайте мне еще один шанс. Его обвинят в страшном преступлении, будут называть чудовищем и охотиться за ним всю оставшуюся жизнь. Его лишат всего, над чем он трудился с тех пор, как вступил в Общество, все друзья, что когда-нибудь у него были, обратятся против него, все хорошее, что он сделал в своей жизни, будет запятнано навсегда. Стоит ли всего этого то, что он собирается сделать?

«Похороните меня... в освященной земле... — Эти слова жгли его мозг. — Это не кончится... пока вы меня не похороните...»

Другого пути нет.

Он поднял завернутое в одеяло, корчащееся тельце Дэнни.

«Господи Боже, он почти ничего не весит!»

Билл нес его через пустой коридор к черной лестнице, потом по ступенькам вниз, пролет за пролетом, молясь, чтоб никто не встретился. Он выбрал именно этот момент потому, что на эти четверть часа — едва ли не единственные в году, за исключением пика кризисных ситуаций, — почти все более или менее забывают о своей работе.

Добравшись до первого этажа, Билл положил Дэнни на лестничной площадке и посмотрел на часы. Почти полночь. Выглянул в холл. Пусто. В конце холла — дверь. Точно как он надеялся — без охраны. Место охранника пустовало. Почему бы и нет? Джорджи, обычно стоявший на дверях в эту смену, всегда выглядел абсолютно сознательным, но даже он посчитал, что, раз его долг — следить за теми, кто входит в больницу, а не за теми, кто выходит, и раз никто не войдет, если он не откроет дверь, нет ничего страшного в том, чтобы оставить на пару минут пост и поглядеть, как упадет яблоко.

Билл поднял Дэнни и направился к выходу. Спереди до него донеслись голоса из открытых дверей какого-то кабинета. Он помедлил. Он должен пройти мимо этих дверей. Обойти их нельзя. Но можно ли так рисковать? Если его поймают сейчас, с завернутым Дэнни на руках, другого шанса не выпадет никогда.