Кровавый омут - Вилсон (Уилсон) Фрэнсис Пол. Страница 61

— Сымпровизирую.

— Нехорошо. Если избрать такой план, надо искать покойника без друзей и без живой родни.

— Непростая задача.

Весьма. До того непростая, что руки опускаются. Эйб взглянул на него:

— Что думаешь насчет отставки?

— Не знаю, — пожал Джек плечами. — Возможно, пора. Мне везло. Столько лет разрабатывал жилу, остался живой, даже не покалеченный. Может быть, это знак не испытывать больше удачу, кончать дело. Я хорошо зарабатывал, скопил приличные деньги. Может, пора отвалить, наслаждаться плодами трудов своих.

— Тебе сорока еще нет. Чем будешь заниматься?

— Не знаю. Что-нибудь придумаю. Тебе помощник на складе, случайно, не нужен?

— Ой!

— Нет? А ты сам как относишься к закрытию моего бизнеса?

— Учитывая грядущее отцовство, очень хорошо, — вздохнул Эйб. — Это просто абсолютно необходимо.

Джек удивился, никак не ожидая услышать от него подобное заявление.

— Почему?

— Потому что ты расслабляешься.

Он расхохотался:

— Видно, чай тебе сильно на мозги подействовал. Я расслабляюсь? Ничего подобного!

— Уже расслабился. По-твоему, я слепой? Не вижу? Процесс пошел, хоть и медленно. С тех пор, как ты встретился с Джиа. Год назад, да?

— В этом месяце стукнул год.

— Видишь? Я прав. До прошлого лета ты был колючим лангустом.

— А теперь кто? Мягкотелый рак?

— Ш-ш-ш! Дай договорить. Лангуст Джек сидел в своей раковине. Люди видели колючки, торчащие во все стороны, и держались подальше. Никто его пальцем не трогал, чтоб не наколоться. А теперь... — Эйб театрально пожал плечами, взмахнул руками, надул губы. — Теперь, смею сказать, в раковине открылись окошечки, чтобы дальше видеть. Таков результат любви славной женщины.

— Ты прав, она действительно славная, — улыбнулся Джек.

— До Джиа ты ни о ком не заботился. На всех плевал, ни о ком совершенно не думал. Теперь тебе есть к кому возвращаться, тебя кто-то ждет. Это все меняет. Требует осторожности.

— Я всегда осторожен. Таков закон бизнеса.

— А будешь чересчур осторожен, — возразил Эйб. — Поэтому я рад, что выходишь из дела. Ребенок заставит тебя чрезмерно осторожничать.

— Ну и что тут такого?

— Для твоего дела плохо. Я тебя знаю, Джек. Как только ребенок родится, он сразу же превратится в пуп земли. Ты почувствуешь ответственность за его здоровье и благополучие. Не просто почувствуешь, а будешь одержим этой мыслью. Тебе захочется постоянно быть рядом, каждую ночь спокойно спать дома, чтобы ему не пришлось расти без отца. Поэтому станешь слишком осторожным. В конце концов дрогнешь в такую минуту, когда малейшее колебание смертельно. Мне будет жалко Наладчика Джека, но, по крайней мере, папочка Джек будет забегать к завтраку, может быть, принесет что-нибудь вкусненькое.

— Тебе не кажется, что ты чуточку преувеличиваешь?

Эйб покачал головой:

— Если не бросишь или радикально не ограничишь круг своей деятельности, отказавшись от дел, не похожих на детские игры, по-моему, не проживешь и года после рождения ребенка.

Джек замолчал, задумался. Не может быть, не верится, но убежденные рассуждения Эйба поистине поразительны.

Впрочем, какая разница в долгосрочной перспективе? Все равно решено выйти в отставку. Стать Гражданином Джеком.

Кишки переворачиваются при этой мысли.

В его жизни часто бывают моменты, когда волосы встают дыбом, тяжеловато семь дней в неделю, двадцать четыре часа в сутки уворачиваться от радаров, устаешь без конца оглядываться через плечо, но, черт возьми, приятно просыпаться утром, не зная, что принесет тебе день.

Очень непривычно будет жить нормальной жизнью.

Впрочем, это окупится. Его ребенок сможет стоять где угодно и с кем угодно, махнуть рукой и сказать: вон мой папа.

2

Дорога домой обошлась не так плохо, терпимо удалось сесть и выйти из машины, но подъем в квартиру по узкой лестнице даже с помощью Адриана был смертной мукой.

Наконец Илай осторожно уселся в шезлонг и, закрыв глаза, отдышался.

Приятно выйти из больницы, избавившись от трубок, хотя в животе до сих пор екает при воспоминании, как сестра Хорган вытаскивала нынче утром катетер. Приятно вернуться в квартиру, обставленную, в резком контрасте с забитым магазином внизу, в минималистском стиле: голые стены, голые деревянные полы, легкая светлая мебель. Шезлонг — вопиющее исключение. В доме необходимо хотя бы одно удобное сиденье.

— Вот, прими.

Илай открыл глаза. Перед ним стоял Адриан со стаканом воды и двумя таблетками перкоцета на огромной ладони.

— Ты добрый человек, Адриан. Спасибо. Как твоя нога?

Гигант согнул колено.

— Гораздо лучше. Голова болит адски. И до сих пор не помню вечер понедельника. Последнее, что помню, — как пообедал...

— Да-да, — перебил Илай, не желая больше этого слышать. — Врач говорит, возможно, никогда не вспомнишь. Ну и хорошо.

— Ничего хорошего, — возразил Адриан, обхватывая себя невероятно длинными руками, которые вполне могли сойтись на спине. — Я боюсь.

Даже невозможно представить, чтоб такой великан испугался. Впрочем, Адриан не разбойник с большой дороги, а дипломированный юрист, заместитель судьи Маркуса Уоррена в Верховном суде штата Нью-Йорк.

— Боишься, что он снова на нас нападет?

— Нет. Фактически, мне этого даже хочется. — Адриан стиснул огромные кулаки. — Расплатился бы за то, что со мной сотворил. Нет, боюсь, что не успеем вовремя провести церемонию, знаешь... до равноденствия.

— Успеем. Я ни одной не пропустил за двести шесть лет. И сейчас не намерен.

— А вдруг не успеем?

Кислота плеснулась в груди у Илая при мысли о подобной возможности.

— Для тебя последствия будут минимальными. Просто начнешь новый цикл.

— Но я уже пять лет потратил!

Посвящаемый должен непрерывно участвовать в двадцати девяти годичных циклах, после чего перестанет стареть и становится неуязвимым. Как только цепочка прервется, отсчет вновь ведется с нуля.

— И ничего больше не потеряешь, кроме пяти лет участия в церемонии. Ничего. Тогда как мне грозит катастрофа. На меня сразу обрушатся все болезни, страдания, старость, от чего церемония охраняет меня два последних столетия.

Смерть будет долгой, медленной, чрезвычайно мучительной. Удар стилетом покажется булавочным уколом.

— А кто будет вести церемонию, когда тебя не станет? — поинтересовался Адриан.

Илай покачал головой, чуть не спросив, думает ли он когда-нибудь о ком-нибудь, кроме себя, но придержал язык. Адриан ничем не отличается от других членов Круга. Не больше эгоист, чем я сам, признал он.

— Никто. — Раздражение неуместным вопросом облегчилось. — Разве что агрессор возьмет тебя в ученики.

— Не понял, — нахмурился Адриан.

Илай вздохнул. Об этом уже был разговор, а этот дурень ничего не помнит.

— По-моему, на нас напал адепт, знакомый с церемонией. Иначе никак не смог бы меня ранить.

— А, вспомнил.

— Однако, на мой взгляд, его цель — уничтожить наш Круг. У него имеется свой, и ему не нужны конкуренты.

— Тогда, пожалуй, я лучше с тобой здесь останусь, — поспешно заявил Адриан. — То есть пока ты совсем не поправишься.

Илай обдумал предложение, и оно ему понравилось. Безусловно, в течение нескольких дней ему потребуется определенная помощь — переодеться сумеет, а с готовкой и текущими делами охотно воспользуется услугами.

Впрочем, не следует проявлять чрезмерный энтузиазм. Адриан явно до полусмерти боится, как бы с Илаем чего не случилось до следующей церемонии. Ему даже полезно немножечко попотеть.

— Не стоит. Я привык жить один, едва ли вытерплю постоянного компаньона.

— Да я и на глаза попадаться не буду. Позволь остаться до конца недели. Мне только на следующей надо вернуться в суд, а пока тут займусь чем-нибудь...

Настоящая собачонка. Вернее, гигантский мастиф. Пора бросить косточку.

— Ну ладно. Несколько дней потерплю.