Прекрасные и порочные (ЛП) - Вульф Сара. Страница 42

– Я могу чувствовать твой пульс на своих губах…

…и она понятия не имеет, что говорит и как это выводит меня из строя, как это посылает по моему позвоночнику статическое электричество, миновав живот, прямо в промежность. Тонкие штаны пирата всё выдают. Мое собственное тело удивляет меня – понятия не имел, что буду с такой звенящей и неистовой силой желать эту девушку. Хочу попробовать её, дразнить её, трахать столь медленно, мягко, глубоко, что это заставит её умолять. Я сильнее прижимаюсь к ней, обнимая одной рукой за талию, и она хихикает (хихикает!). Каждый мой инстинкт кричит исследовать её тело, дюйм за дюймом снимать этот нелепый горячий латексный костюм и медленно целовать её ключицу, грудь, живот, между ног, пока она не кончит для меня, кончит с моим именем на устах, и забудет всё о том ублюдке, всю боль, всю грусть…

…он тянет меня вниз по кровати, теперь моя голова лежит на подушках, а он сверху накрывает меня, я дрожу и боюсь, нет, совсем не боюсь. Мой внешний вид выдает то, что находится внутри, а внутренняя часть меня хочет этого больше всего на свете, но он мог причинить мне боль, он уже причинял кому-то боль, это неправильно, он любит Софию, не меня, не меня, не меня, он мог причинить мне боль, он собирается причинить мне боль снова…

…она трепещет. Я покрываю поцелуями её шею, плечо. Всё её тело неконтролируемо дрожит.

– Ты в порядке? – спрашиваю я.

Её лицо искажается, разрушается, и она закрывает его руками.

– И-извини, – хнычет она. – Это неправильно. Это неправильно.

Что-то в моей груди дает трещину посередине и разрывает на две части. Всё правильно. Господи, это самая правильная вещь, которую я не чувствовал месяцами, нет, годами. Я обслуживал клиента за клиентом, закрываясь в себе и пробираясь через всё это с помощью механических реакций и слабых удовольствий. Но едва прикоснувшись сейчас к Айсис, я уже не могу остаться холодным. Это невозможно. Она сжигает всё: чувство обиды, о существовании которого я и не подозревал, весь циничный профессионализм, который усугубился моим страхом за Софию. Я забыл как наслаждаться, и каждое её мягкое дыхание на моем лице, прикосновение пальцев показало мне, как быть ясным, ярким и теплым как огонь. Это правильно. Господи боже, это так чертовски правильно!

Но она напугана. Она не уверена. Она настолько изранена, что я не могу сосчитать всех её ран. И она напилась. Я выпивший, а она пьяна. Всё сделанное сейчас будет неуместным. Я моментально отступаю.

– Ты права. Прости. Я не хотел чтобы…

– Н-нет, – всхлипывает она. – Это моя в-вина. Извини. Мне так жаль.

– Эй, – говорю я нежно. – Эй, посмотри на меня. – Она дрожит, хрустит пальцами и смотрит на меня. Её глаза красные, слезы катятся по щекам, а тушь размазалась, но не потекла. – Это не твоя вина. Слышишь? Ничего не твоя вина, – я встаю и хватаю со стула шляпу. – Оставайся здесь и поспи. Допей воду. Запри за мной дверь и не открывай до утра. Поняла? – Она садится, фыркает, но не кивает.– Поняла? – повторяю я. Она качает головой, её фиолетовые прядки трутся об щеки.

– Не уходи.

– Будет лучше, если уйду. Тебе некомфортно из-за меня.

– Нет! – кричит она, затем понижает голос. – Нет. Я… я буду себя чувствовать лучше, если ты… если ты останешься. Здесь. И убедишься, что никто не войдет.

– Кайла будет волноваться.

Лицо Айсис вытягивается.

– О-о. Да, ты прав. Ты должен и-идти.

Я наблюдаю за ней, её тело дрожит, и она прерывисто вздыхает, постоянно и неглубоко. Сжимает свои руки и растирает их, будто ей холодно. Я сделал это с ней. Я не могу оставить её. Не в таком состоянии.

– Вот, – говорю я и подхожу. Я поднимаю стеганое одеяло, и она заползает под него с нетерпением червя, проделывающего свой путь.

– Уверена, что в этом латексе тебе комфортно? – спрашиваю я. Она опускает глаза, и я сразу же сожалею, что сказал это. – Я вовсе не подразумевал, что ты должна раздеться. Просто, он такой плотный и в нем, должно быть, неудобно спать, я не имел в виду…

– Знаю, – бормочет она. – Всё в порядке. Я бы сняла его, но у меня нет ничего другого.

– Возьми это, – я стягиваю рубашку через голову и протягиваю ей. Она трется об нее своей щекой как кошка.

– Ооох, такая мягкая!

– Я просто… Я подожду снаружи.

– Нет, всё хорошо, только отвернись. И не подглядывай!

– Никогда, – я направляюсь к двери.

– Да ладно, ханжа! Ты же работаешь в эскорте! Вот и веди себя соответственно!

Предупрежденный, я смотрю в угол, когда слышу звук расстегивающейся молнии и борьбы. Она ворчит и проклинает. Я сдерживаю смех, сосредотачивая внимание на побелке комнаты и безвкусной картине океана на стене, чтобы очистить свой разум от грязи, которую сейчас выгружает в рот моего разума грузовик. На что похожа её грудь? Она не плоская и не маленькая, её пошлый узкий наряд, в который вырядилась Айсис после происшествия с фотографиями, поведал мне очень многое. Латекс показал мне мягкие умеренно широкие бедра, хорошие, сильные бедренные кости, тонкую талию, которую я мог бы поместить в одну руку…

– Окей. Можешь смотреть.

Я поворачиваюсь как раз тогда, когда она на полпути в постель. В моей просторной, огромной рубашке пирата она выглядит намного меньше, изысканнее. Выпуклость её груди такая мягкая и большая. С размазанным макияжем и в одной рубашке она выглядит такой ранимой и так сильно отличается от стойкого, уверенного в себе дервиша³², которым была последние два месяца. Её голые ноги мелькают на мгновение, прежде чем она прячет их под одеялом и подтягивает их к подбородку.

– Пахнет тобой, – улыбается она мне сонно. Я гашу возбуждение, которое проходит сквозь меня при этих несдержанных и неуместных словах.

– Я буду здесь, – я сажусь на кресло.

– Хорошо. Спокойной ночи.

Я выключаю свет.

– Спокойной ночи.

Она медленно, очень медленно перестает дрожать. Её дыхание выравнивается. Когда дрожь полностью прекращается, я, наконец, откидываюсь на спинку стула и закрываю глаза.

-14-

3 года

19 недель

1 день

Мой мозг пульсирует болезненным ритмом, пытаясь избежать жестокого обращения от черепа. Я еле открываю глаза, и свет атакует их. Я морщусь и скулю, затем натягиваю на голову одеяло. Чья это кровать? И почему на мне эта мягкая белая рубашка?

А потом до меня доходит, мой мозг плавится и медленно вытекает из ушей. Это дом Эйвери. Гостевая комната Эйвери. Рубашка Джека. У меня похмелье и на мне рубашка Джека Хантера! Мое дыхание учащается, в груди поселяется паника, похожая на толстого, злого, маленького мужика. Рядом со мной на кровати никого нет. Она полностью заправлена, так что там никто не спал. Только я. Ну, я так думаю. Я яростно роюсь в своей голове, ища воспоминания того, что произошло прошлой ночью, но там пусто. Я не помню ничего.

Сползаю с постели и испытываю свой вес на полу. У меня во рту, словно кошки нагадили. Прохожу в ванную и пальцем растираю зубную пасту по зубам. Сойдет. Я обнюхиваю себя – от меня не пахнет сексом. Это хороший знак. Но это не означат, что ничего не произошло. Как же чертовски я хочу всё вспомнить! Переодеваюсь обратно в свой костюм. И как я умудрилась его снять? Или я его не снимала? Кто-то другой это сделал? Это Дж…

Открывается дверь, и заглядывает Джек. Он без рубашки, его живот и грудь выглядят восхитительно накаченными. Это почти отвлекает меня от его взволнованного лица. Почти.

– Ты проснулась, – говорит он.

– Что, черт возьми, произошло прошлой ночью…

– Нет времени. Ты нужна Кайле.

Джек исчезает за дверью. Холодный ужас обосновывается в моем животе, и я следую за ним по коридору. На полу разбросаны обертки от конфет и пустые красные стаканчики. Слабый солнечный свет просачивается сквозь окна – еще не утро, но уже и не ночь. Я проверяю время на своем телефоне. Ровно шесть часов. Большая часть толпы разошлась. Джек поторапливает меня и указывает на другую гостевую комнату в конце коридора. Кайла сидит на кровати, а Рен около нее. Она выглядит напугано и измождено, её юбка русалки сидит на ней криво, а макияж размазан. Рен предлагает ей рулон туалетной бумаги, она отрывает кусочек и громко высмаркивается в него. Я бросаюсь к ней, опускаюсь на колени и кладу руку на её ногу.