Танец с драконами - Мартин Джордж Р.Р.. Страница 139

Серп луны был тонким и острым как лезвие ножа. Дни проходили, один за другим, следующий короче предыдущего. Ночи становились более длинными. Солнечный свет никогда не достигал пещер под холмом. Лунный свет никогда не касался этих каменных залов. Даже звезды были незнакомы там. Луна, солнце, звезды принадлежали верхнему миру, где время бежало по железным кругам, день сменялся ночью, сменявшуюся днем, который в свою очередь сменялся ночью.

— Время пришло, — сказал Лорд Бринден.

Звук его голоса холодными пальцами пробежал по спине Брана.

— Время для чего?

— Для следующего шага. Чтобы ты вышел за пределы смены шкур и узнал что означает видеть-сквозь-зелень.

— Деревья научат его, — сказала Листва. Она сделала знак и другая Поющая вышла вперед, седовласая, которую Мира называла Снежные волосы. У нее в руках была чаша из чардрева с дюжиной вырезанных лиц, как на священных деревьях. В чаше была белая паста, вязкая и густая, с темно-красными прожилками, рассекающими ее.

— Ты должен съесть это, — сказала Листва. Она протянула Брану деревянную ложку.

Мальчик смотрел на чашу в неуверенности.

— Что это?

— Паста из семян чардрева.

При виде этого Брану стало полохо. Красные прожилки всего лишь сок чардрева, подумал он, но в свете факелов они очень похожи на кровь. Он запустил ложку в пасту, затем засомневался.

— Это сделает меня видящим-сквозь-зелень?

— Твоя кровь сделает тебя видящим-сквозь-зелень, — сказал Владыка Бринден. — Это поможет тебе пробудить дар и обручит (соединит) тебя с деревьями.

Бран хотел жениться на дереве… но кто еще согласится обручиться со сломанным мальчиком? Тысяча глаз, сотня шкур, мудрость, глубокая словно корни древних дерев. Зеленый провидец.

Он съел.

Паста имела горький вкус, хотя и не такой горький, как паста из желудей. Первой ложке было трудно попасть во внутрь. Его чуть не вырвало. Вторая на вкус была лучше. Третья стала почти сладкой. Остальное он зачерпнул с нетерпением. Почему он думал, что она была горькой? Она была как мед, как вновь выпавший снег, вкуса перца и корицы, и как последний поцелуй матери, когда-либо подаренный ему. Пустая чаша выскользнула из его пальцев и с шумом упала на пол пещеры.

— Я не чувствую разницы. Что случится дальше?

Листва коснулась его руки.

— Деревья научат тебя. Деревья помнят.

Она подняла руку и другие Поющие стали двигаться по пещере, гася факелы один за другим. Тьма сгустилась и поползла к ним.

— Закрой глаза, — сказала трехглазая ворона. — Сбрось свою шкуру, как ты делал, когда входил в Лето. Но на этот раз, войди в корни вместо этого. Следуй за ними сквозь землю, к деревьям на холме, и скажи мне, что ты видишь.

— Бран закрыл глаза и выскользнул из тела. В корни, думал он. В чардрево. Стань деревом. На мгновение он увидел пещеру, в ее черном покрове, мог слышать реку, текущую внизу.

Затем внезапно он снова очутился дома.

Лорд Эддард Старк сидел на камне рядом с глубокой черной заводью в богороще, бледные корни священного дерева извивались вокруг него, как корявые руки старика. Фамильный меч Старков Лёд лежал поперек колен Лорда Эддарда и он чистил лезвие промасленной тканью.

— Винтерфелл, — прошептал Бран.

Отец взглянул вверх.

— Кто там? — спросил он, оборачиваясь…и Бран, испугавшись, отпрянул. Его отец и черная заводь, и богороща померкли и исчезли, и он снова оказался в пещере — бледные толстые корни его престола из чардрева, опутали его конечности как мать ребенка. Факел вспыхнул перед ним.

— Расскажи нам, что ты увидел. Издали Листва выглядела почти девочкой, не взрослее Брана или одной из его сестёр, но вблизи казалась намного старше. Она утверждала, что повидала две сотни лет.

В горле у Брана пересохло. Он сглотнул.

— Винтерфелл. Я вернулся в Винтерфелл. Я видел отца. Он не мертв, не мертв, я видел его, он вернулся в Винтерфелл, он все еще жив.

— Нет, — сказала Листва. — Он ушёл, мальчик. Не стремись вернуть его из смерти.

— Я видел его, — Бран чувствовал, как к щеке прижимается шершавое дерево. — Он чистил Лед.

— Ты видел то, что желал увидеть. Твоё сердце тоскует по отцу и дому, поэтому ты и видел то, то видел.

— Прежде, чем надеяться увидеть, должно научиться смотреть, — сказал лорд Бринден. — Ты видел тени давно минувших дней, Бран. Ты смотрел глазами сердцедрева в вашей богороще. Время для дерева и для человека течёт по разному. Солнце, земля, вода — вот что понимает чардрево, а не дни, года и века. Для человека же время как река. Мы, увлеченные её потоком, несёмся из прошлого в настоящее, всегда в одном направлении. А жизнь деревьев другая. Они пускают корни, растут и умирают в одном месте, и эта река их не движет. Дуб — это жёлудь, а жёлудь — это дуб. А чардрево… для чардрева тысячелетие — всего лишь момент, и из этих врат ты и я можем взглянуть на прошлое.

— Но он слышал меня, — возразил Бран.

— Он слышал шёпот на ветру, шорох среди листьев. Ты не сможешь разговаривать с ним, как ни пытайся. Я знаю. У меня свои призраки, Бран. Брат, которого я любил, брат, которого я ненавидел, женщина, которую я желал. Я всё ещё вижу их сквозь деревья, но ни одно мое слово никогда не достигало их. Прошлое остаётся прошлым. Мы можем выучить его урок, но мы не сможем поменять его.

— Я увижу отца снова?

— После того, как ты освоишь свой дар, ты сможешь смотреть куда захочешь и увидеть, что видели деревья, было ли это вчера или в прошлом году, или тысячи лет назад. Люди живут своей жизнью в ловушке вечного настоящего, между дымкой воспоминаний и морем теней — это всё, что нам известно о грядущих днях. Некоторые мотыльки проживают всю свою жизнь за один день, для них этот маленький промежуток времени должен казаться таким же долгим, как годы и десятилетия для нас. Дуб может жить триста лет, красное дерево — три тысячи. Чардрево будет жить вечно, если его не тревожить. Для них времена года проходят как взмах крыльев мотылька: и прошлое, и настоящее, и будущее — всё едино. И твой взор не будет ограничен только твоей богорощей. Поющие вырезали глаза на священных деревьях, чтобы пробудить их, и этими глазами новые видящие-сквозь-зелень учатся пользоваться в первую очередь… но со временем ты будешь хорошо видеть сквозь деревья самостоятельно.

— Когда? — Бран хотел знать.

— Через год, или три, или десять. Что я умею не пришло внезапно. Оно придет в свое время, я тебе обещаю. Но сейчас я устал и деревья зовут меня. Мы продолжим завтра.

Ходор понес Брана обратно в его келью, бормоча «Ходор» тихим голосом, пока Листва шла перед ними с факелом. Он надеялся, что Мира и Жойен были там и он сможет рассказать, что видел, но их уютная ниша в скале была холодна и пуста. Ходор спустил Брана на его ложе, накрыл мехами и развел для них костер. Тысячи глаз, сотни шкур, глубокая мудрость, как корни вековых деревьев.

Глядя на пламя, Бран решил бодрствовать, пока не вернется Мира. Жойен будет недоволен, он знал, но Мира будет ему рада. Он не помнил, как закрыл глаза.

… но затем каким-то образом снова очутился в Винтерфелле, в чардреве, глядящем на отца. В этот раз лорд Эддард казался намного моложе. Волосы на его опущенной голове были каштановыми, без намека на седину.

— Пусть они растут как братья, с одной лишь любовью, — молился он, — и пусть моя леди-жена найдет в своем сердце силы простить…

— Отец. — Голос Брана был подобен шёпоту на ветру, шороху в листьях. — Отец, это я. Бран. Брандон.

Эддард Старк поднял голову и окинул чардрево долгим взглядом, хмурясь, но не произнес ни слова. "Он меня не видит" — в отчаянии понял Бран. Ему хотелось протянуть руку и дотронуться до отца, но он мог лишь наблюдать и слушать. "Я в дереве. Я внутри сердцедрева, наблюдаю из его красных глаз, но чардрево не может говорить, не могу и я".

Эддард Старк возобновил молитву. Глаза Брана наполнились слезами. Были ли это его слёзы, или же чардрева? "Если я заплачу, проступит ли влага на дереве?"