Избранная по контракту - Казакова Екатерина "Красная Шкапочка". Страница 51

За мгновение до того, как начальник потянулся открыть дверцу, она сама медленно открылась, раздался щелчок пальцами, и свистящий голос приказал:

— Помогите мне выйти.

Командир дроу, на мое счастье, оказался сообразительным и тут же, склонившись в поклоне, протянул руку. Остальные воины моментально соскочили с гшердов и упали на колени, а кучер, спрыгнув с козлов, выудил из сундука ковер и, согнувшись в три погибели, кинул мне его под ноги. Молясь всем богам, чтобы каблуки не зацепились о порожек кареты и я не грохнулась на радость всем окружающим, придерживая край платья, моя темная светлость вышла на белый свет.

Глаза начальника стражи сначала полезли из орбит, а потом в испуге опустились, а по всему его телу прошла дрожь. Вышедшая девица, помимо традиционной для дам дроу паранджи со знаком рода будущего мужа, сияла, как орденом, золотой змеей на правой груди, и ее руки поигрывали кинжалом. Весь ее вид говорил о том, что она не просто очередная кандидатка в жены правителя, а без пяти минут законная супруга. Так открыто носить знаки Правящего дома дроу могла только невеста их повелителя, любой самозванке первый попавшийся дроу попросту свернул бы шею. Небрежной походкой я подошла к вояке и, приподняв рукой с кинжалом его подбородок, а второй царапнув по гладковыбритой щеке, заставила посмотреть мне в глаза. Мужчина судорожно сглотнул, чувствуя, как по его щеке потек теплый ручеек крови, и уставился в район моих глаз. Через ткань паранджи я видела тонко бьющуюся на его горле синюю жилку, а обострившийся слух донес до меня молитву, которую бедолага шептал посеревшими от страха губами. Неторопливо проведя когтями борозду до самой жилки, я поднесла руку к своему лицу и стала любоваться тем, как с моих когтей стекает чужая кровь. Несчастный в ужасе попытался дернуться, но усилившееся давление кинжала пригвоздило его к месту.

Я, подавшись вперед, зашипела в его широко распахнутые от ужаса глаза:

— Может быть, лицо тебе сс-свое показать? Человечес-сс-ский выродок нас-столько ос-смелел, что хочет ссс-сразиться с моим правителем?

После этих слов несчастный застыл от ужаса. Его состояние легко объяснялось обычаями дроу. Как мне рассказал Кролик, все их девушки до замужества носили паранджу, или, как тут называли эту тряпку, «девичий полог». Попросить показать лицо значило сделать предложение руки и сердца. В том случае, если девушка соглашалась, на ее парандже вышивался знак Дома дроу, в который ей предстояло войти. Если девушка была уже просватана, а какой-то ухарь решал, что он более достойный кандидат в мужья, то достаточно было прилюдно потребовать у девушки показать лицо. Девушка не имела права отказаться, а вот смельчак, потребовавший этого, не мог отказаться от поединка, на который его тут же вызывал разгневанный жених. Решались на такой поступок только влюбленные дроу. Поединок всегда проходил до смерти одного из соперников, и девушка доставалась победителю. Но если потом выяснялось, что кинувший вызов не любит девушку, а преследует какие-то коварные цели типа получить богатое приданое, то казнили не только его, но и его родителей, за то что воспитали плохого сына. Об этих традициях и обычаях знали в обеих империях, так что попросить невесту правителя снять паранджу мог только законченный идиот. Все это отразилось на лице начальника стражи и на лицах его товарищей, которые наперебой кинулись убеждать меня, что ничего такого он не имел в виду, а просто хотел удостовериться, что в карете не едет черный колдун или ведьма. Особо рьяные кинулись взывать к моему милосердию, но быстро заткнулись, наткнувшись на угрожающе ощерившийся мечами отряд. На меня напало вдохновение и, вспомнив один мультик, я продолжила наводить ужас:

— А может быть, ты, с-сучий потрох, хочешь, чтобы я перерезала нить твоей жизни, вырвала с-сердце и сс-скормила его вурдалакам?

Сказав это, я переместила кинжал в район горла. Видимо, моя артистическая натура перегнула палку, потому что ничего такого мужик явно не хотел, но после такого милого предложения силы окончательно покинули его и, закатив глаза под образа, он отбыл в обморок. Я, не выходя из роли, наклонилась к нему и брезгливо вытерла руку и кинжал о его одежду, а потом кинула в толпу его обалдевших подчиненных:

— Если такой трус-сс возглавляет с-стражу на воротах в Сс-столицу, то кто тогда его подчиненные? Может, мне сс-следует приказать с-своим воинам прирезать вас-с как сс-свиней?

Стражники резко отпрянули от меня.

К моему уху склонился командир дроу и тихо сказал:

— Ларда Избранная, пора заканчивать этот спектакль. Если сейчас еще кто-то подъедет к воротам, то до правителя дроу весть о невесте с его знаком на груди дойдет раньше, чем вы с ним поговорите. Не стоит переигрывать, настроение правителя невозможно предугадать.

Командир был прав, лишние свидетели мне были ни к чему. Резко отвернувшись, я отдала приказ:

— Уберите эту падать с моего пути, она и так заставляет моего будущего мужа ждать! — И, воспользовавшись помощью командира отряда, быстро залезла в карету.

— Сильна, мать! Сара Бернар нервно курит в сторонке, а Станиславский с галерки кричит: «Верю!» — подал голос высунувшийся из корзинки Сосискин, едва карета тронулась. — Я уж думал, ты сейчас свои пальцы, в крови вымазанные, кинешься облизывать, вон как в образ вошла. Ты там всякие тематические фильмы по ночам в тихушку не смотришь? — продолжила паясничать эта потенциальная кормушка для блох.

— Отвали, — огрызнулась я в ответ и стала сдирать с себя паранджу и высвобождать нижние конечности из тисков туфель.

Когда мне это удалось, я, со счастливым вздохом откинувшись на спинку сиденья, миролюбиво объяснила свой наезд на представителя местной охраны порядка.

— Я не тематические, как ты выражаешься, фильмы смотрю, а кино про войну и немцев, оттуда и познания. А вот откуда у тебя такие глубинные знания предмета, я на досуге выясню. — Пес трусливо поджал хвост, ожидая вспышки моего гнева, но я не стала портить себе и без того поганое настроение и поэтому совершено спокойно продолжила: — Если бы этот дядя хоть на минуту усомнился, что в карете едет невеста правителя или, плюнув на все последующие проблемы, сказал: «Гюльчатай, открой личико», то все наши потуги пробраться в Столицу незамеченными оказались бы напрасны.

— Дашк, а чего ты так не хочешь с императором встречаться? — вдруг поинтересовался пес.

Я задумалась. И правда, почему так упорно не хочу сдаваться властям? Может, ничего плохого не будет, если навещу с дружеским визитом императора? Ну сделает попытку нагрузить меня патетическими речами и призывами вступить в его армию. Ну подумаешь, предложит в довесок какого-нибудь светлого волшебника. Отлаюсь от такой гуманитарной помощи или, в крайнем случае, сбегу при первом же удобном случае. Я почти решилась постучать кучеру, чтобы он направился к дворцу, но интуиция, усилившаяся в последнее время, буквально завопила о несвоевременности такой встречи. И, вместо того чтобы отдать приказ развернуть оглобли, задумчиво ответила:

— Не знаю, Сосискин, но соваться к императору, будучи не в курсе всех раскладов, мне не хочется. Да и с такими людьми чтоб на равных говорить, нужно или иметь реальную силу, или большие деньги. А у нас с тобой пока ни того, ни другого нет, так что отложим нашу встречу на более поздний срок.

А тем временем карета наконец-то вкатилась в Столицу, и я заинтересованно прильнула к окошку. Чем дальше мы продвигались, тем отчетливее я понимала, что тут, как у нас в добрые старые советские времена, богатые и вхожие в верха лица предпочитали селиться ближе к правителям. Сначала мы въехали в спальные, с моей точки зрения, районы, застроенные одноэтажными домиками, а потом по мере продвижения к центру, дома становились выше и богаче, а улицы расширялись. Мой орлиный взор, как луч от паровоза, выхватывал хорошо одетых обывателей, сверкающие витрины магазинов, зелень садов, чистоту мостовых. Из окон многочисленных точек общественного питания в душную карету просачивались умопомрачительные запахи еды, которые наши желудки приветствовали голодным ревом. Все было бы идеально, если бы не тревога, нависшая в воздухе, которая хоть и не отчетливо, но читалась на лицах прохожих и заставляла их вжимать голову в плечи. Мои мысли озвучил Сосискин, который, отвернувшись от окна, озабочено протявкал: