Дом странных детей - Риггз Ренсом. Страница 24

— Я же сказал тебе, мой дедушка…

Она вырвала письмо из моих рук.

— Я не желаю слушать этот бред!

Судя по всему, я задел ее за живое. На мгновение она замолчала. От напряжения ее лицо заострилось. Мне показалось, девушка раздумывает над тем, куда ей спрятать мое тело после того, как она осуществит свою угрозу. Она ничего не успела решить, потому что с дальнего конца улицы донеслись крики. Мы обернулись и увидели бегущую к нам толпу мужчин из паба, вооруженных дубинками и садовыми инструментами.

— Что это значит? Что ты натворил?

— Ты не единственная, кто хочет меня убить.

Она ткнула мне в бок ножом и схватила меня за шиворот.

— Теперь ты мой пленник. Делай то, что я говорю. Если ослушаешься, тебе придется горько об этом пожалеть.

Спорить я не стал. Я не был уверен, что у меня больше шансов уцелеть, находясь во власти этой неуравновешенной девушки, чем попав в руки пьяных мужиков с дубинками. Но, похоже, она по крайней мере может ответить на мои вопросы.

Она пихнула меня, и, повернув за угол, мы бросились бежать по соседней улице. Не добежав до ее конца, девушка прыгнула в сторону и нырнула под развешанное на веревке белье, втащив меня за собой. Мы перемахнули через низкое проволочное ограждение и очутились во дворе небольшого домика.

— Сюда, — прошептала она.

Оглядевшись и убедившись, что нас никто не видит, она затолкала меня в тесную, пропахшую торфяным дымом лачугу.

В лачуге никого не было, не считая растянувшейся на лежанке собаки. Пес открыл один глаз, лениво посмотрел на нас и, решив, что мы не заслуживаем его внимания, продолжил дремать. Мы подбежали к окну и прижались к стене, прислушиваясь. Все это время девушка не выпускала моей руки и продолжала прижимать к моему боку нож.

Прошла минута. Голоса удалились, а затем снова приблизились. Нам трудно было определить, где находятся мои преследователи. Я обвел взглядом крохотную комнату. Она показалась мне чересчур деревенской, даже по меркам Кэрнхолма. Покосившаяся стопка плетеных корзин в углу. Обтянутый джутовой тканью стул перед огромной железной плитой. Календарь на противоположной стене. До календаря было слишком далеко, и в полумраке лачуги я не мог разглядеть дату. Тем не менее его наличие навело меня на неожиданную мысль.

— Какой сейчас год? — прошипел я.

Девушка велела мне заткнуться.

— Я серьезно, — настаивал я.

Она как-то странно на меня посмотрела.

— Я не знаю, что за игру ты затеял, но сходи посмотри сам, — ответила она, толкая меня в сторону календаря.

Верхняя часть листка представляла собой черно-белое фото какого-то тропического пляжа, на котором стояли, улыбаясь, пышнотелые девушки, облаченные в купальники винтажного вида. Над фотографией я увидел надпись: «Сентябрь, 1940». Первый и второй дни месяца были вычеркнуты.

Я почувствовал, что меня обволакивает чувство нереальности происходящего. Я вспомнил все странные события, происшедшие со мной за это утро. Вначале удивительным образом изменилась погода. Затем остров, который я вроде успел изучить, вдруг оказался населен незнакомцами. Теперь все вокруг было старомодным, но одновременно новым. Все это объяснялось датой в календаре на стене.

Третье сентября тысяча девятьсот сорокового года. Но каким образом?

И тут в памяти всплыло кое-что из того, что, умирая, сказал мне дедушка. По ту сторону от могилы старика. До сих пор мне не удавалось понять, что это значило. Я даже предполагал, что он говорил о привидениях, и решил, что, поскольку все дети, которых он знал в детском доме, умерли, мне придется отправиться в потусторонний мир, чтобы их найти. Но это было слишком поэтично. Мой дед всегда мыслил буквально и не был склонен выражаться метафорами или намеками. И перед смертью дал мне простые и краткие наставления. У него просто не хватило времени, чтобы все мне разъяснить. Теперь я знал, что «Старик» — это прозвище мальчика, которого нашли на болотах, а его могила — курган. Сегодня утром я вошел в его могилу, а вышел в третье сентября тысяча девятьсот сорокового года.

Все это я понял за доли секунды, которые потребовались комнате, чтобы перевернуться вверх ногами. Мои колени подогнулись, пол взлетел вверх, и все погрузилось в бархатный пульсирующий мрак.

Очнулся я лежа на полу, с привязанными к плите руками. Девушка нервно меряла комнату шагами и оживленно разговаривала сама с собой. Я закрыл глаза и начал слушать.

— Должно быть, он тварь, — говорила она. — В противном случае зачем ему понадобилось подобно грабителю рыскать по старому дому?

— Не имею ни малейшего представления, — ответил чей-то голос. — Думаю, он этого тоже не знает. — Так, все-таки она разговаривала не сама с собой, хотя с того места, где я лежал, мне не был виден ответивший ей юноша. — Ты ведь говоришь, что он даже не понял, что оказался в петле времени?

— Посуди сам, — произнесла она, кивая в мою сторону. — Ты можешь себе представить, чтобы родственник Эйба был таким бестолковым?

— А ты можешь себе представить, чтобы он был тварью? — возразил юноша.

Я немного повернул голову, но увидеть парня мне все равно не удалось.

— Я легко могу себе представить, как тварь прикидывается идиотом, — ответила девушка.

Пес проснулся, подошел ко мне и принялся облизывать мое лицо. Я зажмурился и попытался проигнорировать его ласки, но это умывание было таким слюнявым, что я не выдержал и сел в попытке избавиться от назойливого внимания пса.

— Смотрите, кто проснулся, — голосом, исполненным сарказма, протянула девушка и издевательски захлопала в ладоши. — Великолепное представление. А твой обморок и вовсе произвел на меня неизгладимое впечатление. Я уверена, что сцена утратила великого актера, когда ты предпочел театру убийства и каннибализм.

Я открыл рот, чтобы опровергнуть ее ужасные обвинения, но так и замер с открытым ртом, заметив парящую в воздухе и приближающуюся ко мне чашку.

— Выпей воды, — произнес юноша. — Мы же не можем допустить, чтобы ты умер прежде, чем мы доставим тебя к директрисе, как ты считаешь?

Его голос, казалось, раздавался из пустого пространства. Я потянулся к чашке, но едва не уронил ее на пол, коснувшись мизинцем невидимой ладони.

— Он неуклюжий, — прокомментировал юноша.

— Ты невидимый, — глуповато произнес я.

— Вот именно. Миллард Наллингс к вашим услугам.

— Не называй ему своего имени! — воскликнула девушка.

— А это Эмма, — продолжал юноша. — Она страдает манией преследования. Но я уверен, что ты и сам уже это понял.

Эмма злобно уставилась на него, точнее, на то место в пространстве, которое он должен был занимать, но ничего не ответила. Чашка дрожала у меня в руке. Я предпринял еще одну попытку хоть что-то им объяснить, но замолчал, когда с улицы донеслись злобные голоса.

— Тихо! — прошипела Эмма.

Раздались шаги. Это Миллард подошел к окну и слегка раздвинул шторы.

— Что там происходит? — спросила Эмма.

— Они обыскивают дома, — ответил он. — Мы не можем здесь задерживаться.

— Но мы не можем и выйти отсюда!

— Я думаю, что скоро сможем, — отозвался Миллард. — Однако на всякий случай я загляну в свои записи.

Шторы сомкнулись, и я увидел, как со стола взлетела и раскрылась в воздухе маленькая тетрадь в кожаном переплете. Миллард что-то напевал, перелистывая страницы. Через минуту он захлопнул тетрадь.

— Как я и подозревал! — провозгласил он. — Осталось подождать всего около минуты, после чего мы сможем смело выйти за дверь.

— Ты с ума сошел? — поинтересовалась Эмма. — Эти мордовороты тут же набросятся на нас со своими дубинами!

— Только если то, что вот-вот произойдет, не будет представлять для них больший интерес, чем наши скромные персоны, — отозвался Миллард. — Смею тебя уверить, лучшей возможности у нас не будет.

Меня отвязали от плиты и подвели к двери. Присев на корточки, мы чего-то ожидали. Тут снаружи до нас донесся звук гораздо более громкий, чем голоса мужчин, кричавших: «Самолеты!» Судя по звуку, самолетов было много. Может, несколько десятков.