Черный принц - Демина Карина. Страница 107

Лестница. Ковер, заботливо приколоченный к ступенькам. Веселое дребезжание клавесина. Кто-то кричит. Кто-то смеется, но смех кажется натужным, фальшивым, как золотое ожерелье на груди мадам. Она же ведет по узкому коридору, и двери, разделенные все той же ковровой дорожкой, смотрят в двери же.

— Вы у нас не бывали?

— Нет.

— Конечно, такого клиента я бы запомнила. — Мадам смелеет и веер складывает, перехватывает посередине, сминая и без того истрепанные перья. — Если после встречи захотите развеяться…

— Не захочу.

Вонь лилий.

И гнили.

— Зря. — Мадам скалится. — У меня хорошие девочки, качественные!

Но все-таки замолкает. Она указывает на дверь, которая выделяется среди иных темным цветом и какой-то солидностью. Дуб? И металлические клепаные полосы. Петли стальные. А с обратной стороны, надо полагать, и засов имеется.

Эту дверь непросто вынести.

И значит, за нею — особая комната, куда ведет не только эта дорога. Но догадки свои лучше при себе оставить. Мадам вытаскивает из-под подвязки ключ, который, жеманясь, протягивает Брокку.

— Прошу вас.

Прикасаться к ключу противно, кажется, даже сквозь плотную кожу перчаток Брокк ощущает болезненное тепло тела этой женщины. И все-таки берет.

Вставляет в замок.

Проворачивает дважды, до характерного щелчка. Открывать не торопится, позволяя мадам отступить, и она не медлит. Сколь бы ни было любопытно ей, что же скрывается за дверью, но жизнь дороже любопытства.

Комната. Два окна, задернутые темными гардинами. Массивный шкаф, который слишком уж выдается из стены и со стеной роднится. Стол. Семирогий канделябр вычурной формы. Пара стульев. Секретер. Зеркало и душный запах лилейного одеколона.

— Не возражаете? — Брокк, прикрыв дверь — насчет засова он не ошибся, — туго завернул крышку на одеколоне. Но зря прикасался, едкой жидкостью и перчатки провоняли.

…и ковер, по сравнению с тем, который остался в коридоре, роскошный.

…и стол.

…и отведенное ему кресло.

— Можно было так не стараться, хватило бы и половины.

— Иногда не грех и переборщить. — Его собеседник устроился в тени. Ждет? И давно ли?

…черный шерстяной костюм и белая строгая рубашка. Полумаска. Тонкие перчатки. Трость в одной руке, в другой — стакан с виски.

— Будете? — предложил визави.

— Пожалуй, воздержусь.

— Брезгуете?

— Заснуть опасаюсь.

Кивок. И насмешка. Полулунный шрам на щеке.

— Дирижер? Полагаю, мне так вас называть? Или все-таки представитесь?

— Воздержусь. — Он улыбается легко и, кажется, вполне искренне. — Да и к чему нам с вами имена. Вы ведь не за тем пришли, верно, мастер?

Кивнуть и все-таки присесть. Кресло на удивление удобно, обманчиво мягко.

Не расслабляться.

Не верить.

— Прошу. — Дирижер демонстрирует Брокку жестяную коробку из-под зубного порошка. — Здесь четыре дозы. Принимать с перерывом в двенадцать часов…

Крышка снята и видны четыре белых шарика.

— И что от меня требуется?

— В мою доброту вы не верите?

— Увы.

— Правильно делаете. — Дирижер закрывает крышку и коробку прижимает к щеке. — Холодная… у меня был тяжелый день, мастер. Не стало дорогого мне человека.

— Сочувствую.

— Врете. Не сочувствуете. Да и не должны, но вежливость заставляет вас говорить то, что положено говорить в подобных ситуациях, даже с учетом того, что собеседнику вы с куда большим удовольствием свернули бы шею.

— Верно.

— А вот в это я как раз поверю, и охотно. — Он проводит пальцами по шее. — Но у нас с вами общее дело… к слову, мне безумно жаль, что пришлось в это втянуть вашу очаровательную супругу. Женщины не должны страдать, когда мужчины делят власть.

Четыре шарика в коробке, цена которой еще не озвучена. И свечи, которые новый знакомый сдвигает на край стола. Массивные книги в кожаных переплетах, чернильница, часы… монеты, рассыпанные по зелени стола.

В этом ли месте проходила Большая Игра?

— Вашу жалость вы могли бы проявить иначе.

— Увы. Мне и вправду неловко, но мой деловой партнер подвел меня… пришлось искать альтернативу.

— Ваш партнер…

— Совершил распространенную ошибку. — Из рукава появился клинок. Брокк не видел, когда и как Дирижер достал его, ладонь еще мгновение тому назад была пуста, и вот уже вдоль вытянутых пальцев поблескивает хищная серебряная кромка. — Мой партнер решил, что если я ничего не понимаю в ваших… расчетах, то и во всем прочем я много глупей его. Гениям свойственно переоценивать свою гениальность. Или считать остальных идиотами. Не повторяйте этой ошибки.

Клинок узкий, тонкий. Как сказал Кейрен? Один удар. И человек улыбается, проводит по лезвию ногтем. Жестянка же стоит, достаточно протянуть руку… иллюзия простоты.

— И что случилось с вашим… партнером?

— Он погиб. Трагически.

— Давно?

— Еще вчера… полагаю, его уже нашли.

Должны были, но сегодня Король ни словом не обмолвился о смерти Рига. Плохо. Не доверяет? Или, напротив, доверяет чересчур.

— Выпьем за упокой его души. — Клинок исчез в рукаве, а Дирижер поднял бокал. Но пить не стал.

— Наши души возвращаются в пламя…

— Все?

— Да.

— И ни рая, ни ада…

— Увы.

— Мне бы это подошло. Жаль, что я человеком рожден. — Он накренял бокал то влево, то вправо, наблюдая, как виски подползает к самому краю. Играл, не умея даже сейчас отрешиться от игры. — Действительно жаль, потому что без вас мне не обойтись. А вам — без меня. Нет, вы, конечно, можете уйти, но…

…вернуться в дом в надежде на то, что Виттар успеет. А если нет?

— Вижу, вы понимаете. — Он все-таки отставил бокал и сел, откинувшись на спинку кресла, в позе нарочито расслабленной, пустой. — Мне нужна ваша помощь, мастер.

— А если я все-таки откажусь?

— Вы умрете. Здесь. Ваша жена — чуть позже. А еще через сутки произойдет взрыв. Конечно, не совсем такой, как мне нужен, но я постараюсь справиться сам. Понадеюсь наудачу, а она прежде от меня не отворачивалась… и если повезет, у меня получится.

Этот человек говорил правду.

— Если же я соглашусь?

— Вернетесь домой. Спасете жену. Отправите ее подальше от города.

— Но погибнут другие.

— Погибнут. — Дирижер провел собранными в щепоть пальцами по маске. — И не буду врать, что счет пойдет на сотни, тысячи и сотни тысяч. Трагедия, которая останется в веках… и вызовет взрыв негодования.

— Человеческого, как понимаю?

— Естественно. Альвы ушли и… вы ведь не станете отрицать, что мысль отправить вслед за альвами псов очевидна? Настолько, что многим она пришлась по вкусу, а когда произойдет трагедия… конечно, вы попытаетесь предотвратить прорыв. Но сил не хватит.

— И вы так легко об этом говорите?

— Почему нет?

Игрок. И человек, который если и видел пламя, то в печи.

На пожаре. В разворачивающемся цветке, который спешит жить, зная, что, будучи отделенным от жилы, просуществует мгновения…

Человек, который не способен слышать рев материнской жилы и надеется, будто сумеет управиться с нею. Он рассчитал, вернее, воспользовался чужими расчетами, уверив себя, что им можно доверять.

Нельзя.

Прибой стучит в виски, и Брокк сам шалеет.

…а если жила прорвется…

Когда прорвется.

— Вы не понимаете, с чем связались.

— Возможно.

— Но не отступите?

Ставки сделаны, а он чересчур игрок, чтобы отойти от стола сейчас. Комбинация выигрышная. И азарт пьянит.

— Вы хотите, чтобы я установил бомбы?

— Слишком мелко. Заряды уже стоят, и давно, я же говорю, взрывы произойдут вне зависимости от вашего желания мне помочь. А я надеюсь, что вы пожелаете, поскольку мне действительно не хочется убивать вас, да и город… я не планирую утопить его целиком.

Брокк молчал, ожидая продолжения.

А человек не спешил.

Он сидел, глядя на пламя, точно позабыв, что еще недавно морщился, когда отсветы его касались лица. И, повернувшись все-таки к Брокку, вытер слезы. Его глаза покраснели, а быть может, эта краснота лишь примерещилась Брокку.