Черный принц - Демина Карина. Страница 87

В этом была своя правда.

— Я тебе говорил, что жить без тебя не могу? — От нее пахло лишь ею, и еще немного — пыльной розой и Шеффолк-холлом. — А еще меня уволили… и я из дому ушел, но ты уже дала согласие. Так что все равно выйдешь.

— За бездомного и безработного?

— Именно.

— Выйду, конечно. — Сухие исцарапанные губы коснулись щеки. — Какая же ты бестолочь, Кейрен… Но я тебя люблю… тебе не рассказать, как я тебя люблю.

Это хорошо. Только не понятно, зачем опять плакать?

— Я тебя вытащу, обещаю. — Кейрен собирал ее слезы, соленые и в то же время сладкие, терпкие, как вино, то, которое осталось в доме.

Их с Таннис доме.

— И мы уедем.

— К морю?

— Если хочешь, то к морю… Райдо нас примет, для начала у него поживем, а там как-нибудь устроимся. Присмотрим дом.

— На берегу?

— На берегу.

Она еще терла покрасневшие глаза. Слушала. Верила.

— Я найду работу… за Перевалом людей не хватает. Точнее, не людей, но… там не важно, что я от рода отказался… я все-таки неплохой специалист… или свое дело открою. Буду розыском заниматься.

— И кого искать станешь?

— Да хоть комнатных собачек, лишь бы платили… а ты будешь варить свое варенье из этой… как ее…

— Смородины?

— Именно, из смородины. Я тебе целый ящик гусиных перьев наточу, чтобы было чем косточки выковыривать, только, пожалуйста, не плачь.

— Не буду.

— Все равно ведь…

— Все равно. — Она шмыгает носом, и нос этот распух, а глаза заплыли, сделались красными, больными. И слипшиеся ресницы — мягкие иголки, с которых Кейрен снимает прозрачную слезу.

— Ты научишься варить кофе на песке. И сошьешь розовые занавески.

— Почему розовые?

— Не хочешь розовые, сошьешь голубые, разрешаю… а по субботам я буду жарить блинчики…

— И гулять. По берегу.

— И гулять, — согласился Кейрен.

…по берегу, который есть где-то там, за Перевалом. Сказочный, существующий ли вовсе?

— Извини. — Таннис мазнула по распухшему носу ладонью. — Тебе пора, наверное.

— Куда?

— Туда, — она указала на окно.

— Там ночь, и зимняя, между прочим. Лед, ветер и дикие собаки.

— Кейрен, я серьезно.

— И я серьезно. Волкодавы. С вот такими клыками…

— Кейрен, — Таннис высвободила руку, — ты понимаешь, что если тебя найдут здесь, то…

— Убьют.

— Именно.

— Значит, нужно сделать так, чтобы не нашли.

…и желательно быстро, поскольку и самая длинная ночь в году имеет обыкновение заканчиваться. А утро, судя по запахам в комнате, не обойдется без дружеского визита.

— Таннис, во-первых, без тебя я точно не уйду.

…а спустить ее по отвесной стене не выйдет. Не в ее нынешнем состоянии.

— Во-вторых… я должен кое-что проверить. Да не вырывайся ты, не собираюсь я шею твоему другу сворачивать, хотя, признаюсь, очень хочется. Мне его и вызвать нельзя, поскольку человек… Успокоилась? Вот и ладно. Так вот, есть подозрения, что твой милый друг… ладно, не милый и не совсем друг, только не хмурься, но он собирается отправить этот город, большую его часть, к первозданной жиле. Таннис… ты веришь мне? Посмотри, пожалуйста, в глаза. Ты мне веришь?

— Верю.

И снова слезы.

— Я за тебя боюсь. — Она цепляется за руки и сама обнимает. — Если бы ты знал, как я за тебя боюсь.

— Ничего. Я живучий.

…невезучий только. И любопытный не в меру, но последнее в нынешних обстоятельствах скорее плюс.

— Кейрен.

— Я не уйду, родная. Я же объяснил почему… если бы я точно знал, что, свернув шею этой скотине, все остановлю, я бы это сделал.

— Но ты не знаешь?

— Не знаю.

Сладкая кожа, мягкая. И эта ямка на горле, в которой бьется пульс. И сцепленные ладони… и запястья с темным рисунком вен, подступивших близко к коже.

— Я знаю, что он человек, сволочь, но человек. А человек, даже самый одаренный, не управился бы с истинным пламенем.

Надо остановиться, пока не поздно.

…не следует недооценивать Шеффолка, пусть и нюх у него по-человечески слабый.

— Сделать бомбы — мало. Их нужно настроить. Синхронизировать с кристаллом. Человек на такое физически не способен. А тот сумасшедший, который согласился помогать Шеффолку, он ведь понимал, что именно затевает. И не удивлюсь, если сам подсказал… понимаешь?

Кивок.

— И я должен найти заряды. Или кристалл.

— С чего ты решил, что они здесь?

— А где еще, Таннис? Мой дядя ошибался, когда говорил, что обыск ничего не даст. Шеффолк-холл — самое надежное место, которое только можно себе вообразить. Он древний и закрытый. Герцогиня давным-давно никого не принимает, но статус ее сам по себе защита от… излишне любопытных.

Таннис кивнула и тихо сказала:

— Она ненормальная.

— Кто?

— Герцогиня. Ты знаешь, что она посадила в клетку своего мужа…

Она обняла себя за плечи.

— В ее комнате полно мертвых роз. И еще она только белые платья носит, вроде свадебного… это как траур… она его убила, и все равно траур… Если Освальд тебя найдет, он… пожалуйста, Кейрен, уходи. Пусть все… идет. Я уговорю его остановиться. Он же не сумасшедший, он просто запутался и…

— Таннис! — Кейрен прижал палец к губам. — Надеюсь, в твоем шкафу хватит места?

По коридору не шли — крались, то и дело останавливаясь, прислушиваясь к темноте. И кто бы это ни был, но явился он не вовремя.

— Тише, девочка. Ты вернешься в постель, и… если вдруг начнут вопросы задавать, просто плачь. В твоем положении плакать естественно… и не бойся, все у нас будет хорошо.

Ее шкаф был забит старыми шубами. И Кейрен зажал нос, чтобы не расчихаться от пыли. Он зарылся в древние ветхие меха, осознавая, что все-таки появление его в Шеффолк-холле сродни безумству. И все-таки…

Дверь отворилась почти беззвучно.

— Таннис? Ты не спишь? — тоненький старушечий голосок.

И следом мягкое, вкрадчивое:

— И что вы делаете здесь, тетушка.

Запах плесени и земли пробивается сквозь пыль. И ярость клокочет в горле.

…а ведь Кейрен Шеффолка не услышал. Старуху — да, а вот Шеффолка…

— Решила проведать нашу девочку.

— Ночью?

— Мне не спалось. — Старуха всхлипнула, и голос ее изменился, сделавшись дребезжащим, нервным. — Меня бессонница мучает!

— Примите капли. Помните, я принес вам капли?

— Да? — Удивление почти искреннее. — Наверное, я забыла…

— Наверное, тетушка, — легко согласился Шеффолк. — Вы забыли… это бывает… хотите, я лично буду напоминать вам о каплях.

— Конечно, Освальд. Ты такой милый мальчик… а помнишь, мы вместе зал к Рождеству наряжали? И ты мне свечки подавал… ты был таким послушным…

— Как я могу забыть, тетушка. Но идемте, Таннис следует отдыхать…

Вновь шаркающие шаги, теперь старуха идет нарочито медленно, и Кейрен слышит обоих. А дверцы шкафа прогибаются.

— Сиди. — Таннис говорит очень тихо. — Освальд вернется, чтобы проверить…

Он и вправду возвращается и ступает легко, беззвучно, но о появлении предупреждает запах. И Кейрен сжимает губы, запирая клокочущую в горле ярость.

— И тебе не спится? — От Освальда несет плесенью и подземельем, еще кровью, не свежей, но застарелой.

— Да… вот как-то…

— Не обращай на старуху внимания, она давным-давно свихнулась.

— Но ты ее терпишь?

Таннис отступает.

— Мама к ней привязалась…

— А ты почему не спишь? Дела?

— Дела, — охотно соглашается Освальд. — И милая, я предпочел бы, чтобы сегодня ты осталась у себя, хорошо?

— Хорошо.

— И даже не спросишь почему?

— Не спрошу. Меньше знаешь… дольше живешь, верно?

— Прекрати. — Его тон изменился. — Я же обещал, что не трону тебя. Просто потерпи. Все закончится и…

— Когда?

— Скоро, Таннис. Очень скоро.

Он замолкает.

Исчезает. И тишина воцаряется надолго, Кейрен слушает ее, уже не ушами, но кожей, нервную, лживую, готовую в любой миг рассыпаться, как сыплются под его прикосновением шубы.