Черный принц - Демина Карина. Страница 86

Кейрен помнит, что локти у нее острые, шершавые.

И ключицы тоже острые, хотя совсем не шершавые, но торчат, изгибаются. Ямка на горле манит. А волосы прилипли к жилистой шее.

— Это опасно. — Она отстраняется, но ровно настолько, насколько Кейрен готов позволить отстраниться. Полшага.

И взять ее лицо в ладони.

Провести большим пальцем по губам: снова кусала, и до крови, остались бляшки скушенной кожи и темные трещинки. Щеки бледные, горячие какие… этот румянец выглядит болезненным.

Лоб горячий.

Чересчур горячий. А пол холодный, Таннис же — босиком.

— Он тебя убьет. — Она сама к нему тянется, к мокрым еще волосам, к коже, раскаленной пламенем. — Если найдет, то…

— Меня не так просто убить.

— Самоуверенный.

— Ага. — С ней легко соглашаться.

Она стала легкой, почти невесомой.

— Тебе надо в постель вернуться, — поясняет Кейрен. — Ты босая.

— Ты вообще голый.

— Извини, но я подумал, что пес с одеждой в зубах будет выглядеть… несколько подозрительно.

Она фыркает и шепотом на ухо, доверительным тоном, произносит:

— Синий пес сам по себе выглядит подозрительно.

У нее мягкий смех.

— Об этом я не подумал…

— Мне кажется, ты вообще не думал… что ты делаешь?

— Греюсь.

— В моей кровати?

— Ну не у камина же мне дальше торчать, я, как ты правильно заметила, в неглиже…

Пуховое тяжелое одеяло, которого вполне хватит на двоих, и Кейрен обнюхивает его, и подушки, которых на этом ложе с полдюжины, и простыню…

Чужой запах, тонкий. Не тот, который привел бы в бешенство, но ревность, холодная, злая, ослепляет.

— Кейрен? Успокойся, Кейрен… я… между мной и им ничего не было. Он просто приходит. Поговорить.

— По старой памяти? — Злость тяжело проглотить.

…тянет швырнуть простыни в пламя, скормив ему и одеяло, и треклятые подушки, и самого хозяина Шеффолк-холла.

— Ну же, Таннис, признайся, он твой старый знакомец, верно?

Она отворачивается.

— Посмотри на меня!

И отодвигается, упираясь ногами в перину. Ноги проваливаются, а рубашка ее задирается выше, она перекручивается, стесняя в движениях. Достаточно толчка, и Таннис падает на спину.

— Слезь с меня!

— Поймал. — Кейрен перехватывает ее руки, прижимая к кровати. — Ты моя и только, ясно?

Этого, чужого, запаха на ней нет.

— Отпусти.

— Ни в жизни. — Ее собственный, такой родной, знакомый, будоражит кровь. — Таннис…

— Чего ты от меня хочешь? — Она вдруг перестает сопротивляться. — Очередного свидетельства, да? Чтобы я дала показания?

— А ты дашь?

Молчание.

— Значит, нет. Из-за страха?

По ее глазам читать легко, вот только прочитанное заставляет руки разжать и отстраниться. Как сказал полковник? Все влюбленные — немного идиоты? И Кейрен ничем не лучше остальных.

— Не из страха.

— Кейрен…

Она садится и подвигается ближе.

— Скажи, что ты хочешь от меня услышать? Он… да, я знаю, что Войтех — преступник. И что виселицу он, наверное, заслужил.

— Наверное?

— Хорошо, заслужил. Но… проклятье, я не могу вот так… он запутался, Кейрен.

Ее рубашка съехала с острого плеча, которое Таннис прикрыла ладонью.

Родная.

Близкая. И все-таки далекая.

— Или я запуталась. Я понимаю, что он враг, что убьет меня, как только заподозрит… не важно, если ему даже примерещится предательство, то убьет.

— Тогда почему?

— Потому что… потому что я помню его другого. — Она почти кричит и сама же спохватывается, зажимает рот. — Другим. Настоящим. И тот, другой, он никуда не ушел… он ведь мог убить меня сразу, но…

— Старая любовь не ржавеет.

— Ты ревнуешь.

— Таннис, конечно, я ревную.

Сжатые кулаки. Тонкие запястья, и косточки торчат. Кейрен целует эти косточки и гладит смугловатую кожу, которая холодна.

— Ты моя женщина, и мне неприятно, что ты заступаешься за ублюдка, по которому давным-давно виселица плачет. Нет, я понимаю, что у вас общее прошлое, но…

— Ты тоже похудел.

— Не меняй тему.

Она хмыкает и осторожно устраивает голову на его плече.

— Я не хочу его предавать, понимаешь? Просто не хочу… не ради него, ради себя, Кейрен. Когда-то он много для меня сделал, и теперь тоже… не рычи, я не то имею в виду. Он друг и… наверное, все-таки больше друг. Он обещал отпустить меня. Потом, когда все закончится…

— Для кого закончится?

Подтянув одеяло, пусть и пахнущее другим, но теплое, Кейрен закрутил в него Таннис.

— Не знаю. Мне… было не очень хорошо.

— Я вижу.

— Нет, просто… ты же не знаешь, и…

— Не знаю и знать не хочу. Вообще, я кольцо купил и выходи за меня…

Не услышала, отмахнулась. И наверное, как-то иначе надо предложение делать, а Кейрен не умеет. И Таннис, закрыв ему рот рукой, сама говорит.

— …я не умею говорить такие вещи. — Она тихо всхлипнула и прошептала: — Я беременна.

Тихо стало.

Звонко.

И отчетливо тянет сквозняком из приоткрытого окна. От запаха пыли свербит в носу, а ноги опять мерзнут, и Кейрен убирает их под одеяло.

— Молчишь?

Острый локоть впивается в ребра, почти попадая по затянувшейся было ссадине.

— Отпусти.

— Нет.

На шее Таннис выступает испарина, и на лбу, на впавших щеках. Она дышит глубоко, судорожно как-то и, почти задохнувшись, бьет по рукам, выгибается, борется зло, неумело…

— Таннис, Таннис, пожалуйста… прекрати, глупая… Тебе плохо? Ну если легче станет, ударь… вот так, осторожней, себя не покалечь… ну вот, и давай вместе дышать? Помнишь, у нас получалось… а я вазу твою разбил…

— С кленовыми листьями? — Она замирает.

— Ее.

— Ты…

— Я не специально. Задумался и локтем задел… там на столе почти не осталось места. Я, оказывается, совершенно не приспособлен к самостоятельной жизни. Ты не представляешь, что дома творится… ну и плакать зачем?

— Не знаю. Я теперь все время почти…

— Ты сильная женщина.

— Не хочу.

— Чего?

— Быть сильной женщиной. — Она сидела, остервенело размазывая по щекам слезы, и щеки эти становились красны, полыхали болезненным румянцем. — Хочу быть слабой… и чтобы на руках… всю жизнь оставшуюся на руках…

— Хорошо, — легко согласился Кейрен, — если, конечно, не растолстеешь. А то беременные знаешь какими толстыми бывают?

— Я?

— Нет, пока нет, но в ближайшей, как я понял, перспективе…

Она перестала плакать и кулаком ткнула в плечо.

— Издеваешься?

— Не думал даже. Выходи за меня замуж.

— Что?

— Замуж, говорю… в третий раз, между прочим, говорю, выходи… сейчас.

Кейрен встал и осмотрелся. Жаль, что в отличие от полковника, он так и не прочел ни одного романа, теперь вот сказывался недостаток информации.

Таннис следила за ним, закутавшись в одеяло, сатиновый хвост которого поднимался над ее головой причудливым воротником. Из-под одеяла торчали худые ноги с квадратными, резко очерченными коленями. Под левой — Кейрен помнил — шрам имелся, тонкий, полукруглый, словно отпечаток худосочной луны.

Осмотревшись — комната была не сказать чтобы велика, — Кейрен решительно подошел к окну, прикрыл створки плотно. Из вазы вытащил полусухую розу — иных цветов в обозримой близости не было, и, встав перед кроватью на колено, протянул цветок:

— Выходи за меня замуж. Пожалуйста.

— Это из-за…

— Нет, я еще раньше решил… а ты меня не услышала! Но теперь тебе точно придется и выслушать, и вообще. — Он чувствовал себя полным идиотом. — Я и кольцо купил. Давно уже.

— Давно? — Она розу приняла, чтобы отложить в сторону.

— Ага, уже три дня как.

— И это называется давно?

— Три дня без тебя — вечность.

Стоять на полу было жестко и холодно.

— Оно дома осталось, потому что я подумал, что…

— Собака с кольцом будет выглядеть подозрительно?

— Именно.

Таннис улыбалась. И глаза ожили.

— Выйдешь?

— Выйду. — Она откинула одеяло: — Иди сюда, а то замерзнешь, жених…