Монах - Щепетнов Евгений Владимирович. Страница 46

Мытарь кивнул солдатам, и они отошли от Андрея, так и не узнав, как близки они были к смерти.

— Если родственник… ладно! Она должна подати за два года — десять золотых. Староста сказал, что она отказалась платить по ерундовому поводу — мол, наторгует и отдаст постепенно. А государство не может ждать! Посему мы описываем ее имущество, с тем чтобы вывезти все более-менее ценное. А ты точно ее родственник? Что-то вы не шибко похожи!

— Я дальний родственник, — усмехнулся Андрей, посмотрел на удивленно раскрывшую глаза женщину и незаметно ей подмигнул. — Я покрою ее долг, прекратите опись, сейчас я принесу деньги. А зачем собаку-то убили?

— Так она войти не давала! — буркнул один из солдат. — Распустились эти крестьяне, совсем страх потеряли! Бесполезные скоты, только жрать да плодиться!

— Так, хватит болтать, Антон! Иди, родственник, неси деньги! Заплатишь — что же, мы уйдем… до следующего раза. Подати — дело святое, поняла, Аграфа? Радуйся, что твоих щенков в рабство не взяли, в следующий раз так и сделаем! В столице любят мальчиков — продадим в бордель, вот и будут тебе подати за несколько лет вперед! — Бугай заржал, ему вторили помощники и солдаты.

Андрей почувствовал, как у него задергалось веко, и быстро вышел, чтобы не поубивать эту шатию — этого делать было нельзя ни в коем случае, тем более на глазах толпы крестьян, иначе через несколько дней появится карательный отряд, и тогда пощады не жди.

Он подошел к повозке и сказал Федору хриплым голосом:

— Дай сорок золотых!

Его еще трясло от возбуждения, тело просило боя, ему страшно хотелось убить всех, кто пришел со сборщиком податей, а также разогнать толпу равнодушных, скалящихся на чужую беду зевак во главе со старостой.

— Ты чего задумал, Андрей? — с тревогой спросил Федор. — Деньги у нас есть, конечно, но если раздавать их на каждом перекрестке, этак не напасешься! Ты хорошо подумал?

— Я тебе говорю — дай сорок золотых! — рявкнул Андрей и, скрипнув зубами, тихо добавил: — Иначе я сейчас поубиваю этих козлов!

— Даю, даю, — засуетился Федор и стал отсчитывать деньги из мешка, который взял у отца кикиморы. — Вот, возьми. Мне с тобой пойти?

— Нет. Сиди здесь и не вмешивайся. Скоро поедем! — Андрей снова зашагал к хате, провожаемый взглядами перешептывающихся селян.

Пройдя мимо мертвой собаки, мимо коровы, привязанной к столбу у ворот и недоуменно глядящей на происходящую во дворе суету, Андрей вошел в горницу и брякнул на стол перед мытарем десять золотых.

— Получи. И расписку давай, что получил! А то потом скажешь, что не давали тебе…

— Обижаешь, приезжий… только теперь не десять золотых, а одиннадцать. Десять процентов сбор за наши хлопоты, — злобно оскалился сборщик податей. — Надо было вовремя платить, тогда бы мы не тратили время на это занятие! Думаешь, нам приятно сидеть в этой вонючей дыре?!

— На, одиннадцать так одиннадцать! Расписку давай! — Андрей бросил еще золотой и уселся на стул напротив сборщика, наблюдая, как тот корябает что-то на куске пергамента. Затем сборщик достал из кошелька печать, чернильницу, аккуратно, чтобы не испачкаться, помазал печать маленькой кисточкой, приделанной к крышке чернильницы, приложил, помахал в воздухе документом и сказал Аграфе с ухмылкой:

— Вот ублажила бы нас, скостили бы золотой! Дура баба, не убыло бы от тебя, а золотой на дороге не валяется. Повезло тебе, что родственничек объявился!

Андрей поставил локти на стол, закрыл лицо ладонями, потирая, как будто бы устал от дальней поездки, и мытарь не видел, как под ладонями лицо искривилось в яростной гримасе ненависти и изо рта полезли огромные белые клыки… Наконец Андрей справился со своим желанием убивать, и его лицо снова приобрело нормальные очертания.

Он взял документ, пробежал глазами — все верно — и отдал Аграфе:

— Спрячь подальше. А то придут снова и возьмут вдвойне в другой раз, если бумажки не будет. С них станется…

Мытарь грузно встал, отдуваясь и топая ногами в грязных сапогах, оставляя на чисто вымытом полу ошметки земли, коровьего навоза, и приказал подручным:

— Пошли! Нам еще надо успеть до темноты заехать в Агроновку, а потом на постоялый двор. Некогда тут рассиживаться, работать надо! Ну чего застыли, бездельники!

Служивые покинули избу, пересмеиваясь и обсуждая поездку в Агроновку, где надо «пощипать» ленивых крестьян, и в горнице остались только Аграфа с двумя ребятишками, с интересом глядящих на незнакомого мужчину.

Аграфа боязливо посмотрела на своего нежданного спасителя и сказала:

— Мне нечем отдать долг. Я же знаю, что мой муж никому ничего не давал, нам и нечего было давать-то! Отродясь денег никаких не было… ребятишки, бегите помогите Сашку похоронить Волчка… негоже ему лежать без упокоения, он верно нас защищал…

Дети убежали, а она села за стол, положила на него руки и зарыдала, раскачиваясь и причитая сквозь слезы:

— Как муж пропал, они как с цепи сорвались… раньше такие ласковые были, когда Вася был, видать, боялись, твари! А теперь норовят то на сеновал затащить, то ребят ударить хворостиной, вроде как они воруют у них с огорода! А они не воруют, они в жизни ничего чужого не взяли! Помогают мне, сено косят, такие маленькие мужички. Радость моя! Одна радость у меня в жизни! Что делать, как дальше жить?!

— Уходить тебе надо отсюда, — проглотив комок в горле, сказал Андрей. — Иди в город, там обязательно найдешь работу. Например — кухаркой в трактир. Снимешь жилье, успокоишься — еще лучше будешь жить! Здесь все равно жизни не будет. Вот тебе двадцать девять золотых, на обзаведение, может, и какую-нибудь хибарку в городе прикупишь. Только сразу уходи — продавай корову, дом, собирайтесь и уходите!

— А как же Вася?! А вдруг он придет, а нас нет? Я его жду… — тихо проговорила Аграфа, и слезы покатились по ее щекам. — Он пять лет назад пропал на границе, нет известий… может, все-таки вернется?!

— Может, и вернется. У тебя есть какие-то знакомые в деревне, кому можно доверять? Есть? Ага, скажешь им, куда ушла, а потом пришлешь весточку, где обосновалась, он придет сюда, а ему и скажут, где вас искать.

— Спасибо вам! — Аграфа вытерла глаза и попыталась улыбнуться. — Как вас звать? Где мне вас найти, чтобы отдать долг? Только я не знаю, когда смогу отдать! Когда муж вернется… если муж вернется, мы все отдадим, а сейчас видите, что творится? Кроме коровы да хаты у меня и имущества-то никакого нет…

— Андрей меня звать. А где найти… я и сам не знаю, где буду через день или два. Иди в столицу, устраивайся, даст бог, свидимся! — Андрей не заметил, как Аграфа вздрогнула при слове «бог». — А нам надои, пожалуйста, молока, у нас девчонка маленькая, ей надо.

— Да-да, конечно, только посуду давайте — у меня не во что вам налить!

Через час фургон снова пылил по дороге по направлению к столице. Заезжать в лавку они не стали, тем более что Андрей узнал у Аграфы, что лавка принадлежит старосте — он не хотел видеть его мерзкую рожу.

— Ну вот, — ворчал Федор, — стали беднее на сорок золотых. Оно стоило того? Всех-то бедных и убогих не обиходить, Андрюха! Этак вообще останемся без денег!

— Не обеднеем мы без сорока монет, знаешь же! А что, мне надо было поубивать их? Лучше было бы?

— Лучше бы точно не было. Хуже было бы. После убийства сборщика податей обычно приходит отряд карателей и всех, правых и виноватых, сажает на кол. Хорошо, что ты сдержался, черт с ними, с деньгами! А где ночевать будем? До постоялого двора еще верст двадцать, а уже вечер. Я знаю одно местечко — там ручей течет, небольшой лесок рядом. Давайте там заночуем? Чистая вода, дождя вроде не ожидается — небо очистилось, земля подсохла на ветерке, мечта, а не ночевка!

Они свернули с тракта, проехали с километр в сторону и действительно оказались у ручья с чистой водой, в которой шныряли стайки рыбешек — видимо, из этого ручья и образовался пруд у деревни, в которой они были, направление течения было как раз в ту сторону. Расседлав лошадей, они занялись приготовлением ужина.