Жена Дроу (Увидеть Мензоберранзан и умереть) (СИ) - Баздырева Ирина Владимировна. Страница 116

Почти все пространство крохотной кельи загромождал громоздкий стол, заваленный свитками, что оставлял место двум табуретам, да стулу с прямой спинкой, который сейчас занимала настоятельница. Кроме нее здесь находилась еще одна монахиня, что стояла возле стены у двери, опустив голову и спрятав руки в широкие рукава рясы. Похоже, она не принадлежала обители, так как вместо традиционного чепца и накинутого поверх покрывала, на ней была ряса с капюшоном, скрывающий ее лицо. Ника не помнила, что бы хоть раз встречала ее.

— Заходи, милая, — пригласила ее мать Петра и показав рукой на монахиню, сказала: - Это сестра Режина. При ней ты можешь говорить так же свободно, как если бы мы были с тобой совершенно одни.

И когда Ника поклонилась, продолжала:

— Сестра Терезия хвалит твое старание и добросовестность и настоятельно просит оставить тебя при ней. Это и будет твоим послушанием.

В ответ Ника, опять молча поклонилась. Ей нравилась ровная, не болтливая Терезия.

— Раз ты решила вступить в нашу семью, я должна поставить тебя в известность относительно главного правила, которому неукоснительно следует каждая обитель нашего ордена. А, именно: никакой магии. Вседержитель, вдохнув свой дух в наши души, никогда не оставляет нас и от того насколько крепка наша вера в него, настолько будет крепка и наша душа, и тогда нам по силам выдержать невозможное. А потому, дочь моя, для спасения своей безгрешной души, ты не должна знаться с существами у которых ее нет вовсе, что живут за счет магии и волхования, привлекая к себе тем другие заблудшие души. Падшие, они в своем высокомерии мнят, что повелевая демонами и вмешиваясь в тайны мироздания, могут по своему хотению менять судьбу людей, прельщая их всяческими невозможными соблазнами и невыполнимыми посулами. В своей злобе от того, что не имея бессмертной души и от того, что не будет им вечного спасения, они губят людей. Ты должна крепко усвоить то, что мы не можем, не должны общаться с такими проклятыми существами, как то: гномами, дворфами, эльфами и магами. О прочей иной нечисти я уже и не говорю.

Ника молчала, опустив голову, но душа ее протестовала от услышанного. Никто и никогда не убедит ее в том, что, например, Борг бездушное существо, а потому, не сдержавшись, возразила:

— Но имея твердую веру, разве мы не можем пойти в своем милосердии дальше и не попытаться спасти этих падших?

У стены шевельнулась сестра Режина, сделав быстрое, неуловимое движение и вновь застыв на месте. А мать Петра внимательно посмотрела на Нику:

— Ни мы, ни они не готовы к этому. Наше милосердие полагается ими за слабость и глупость, — она горестно покачала головой. — Если бы ты знала, сколько моих духовных сестер и дочерей, едва выйдя за стены обители, погибали, помогая подобным созданиям.

Все время их разговора, колебавшаяся до этого Ника, вдруг решилась, понимая, что сильно рискует своим дальнейшим пребыванием в обители.

— Но ведь и я… Вот… — она откинула с висков волосы, открывая свои островерхие эльфийские уши.

Настоятельница посмотрела на сестру Режин.

— Твоя честность и открытость только укрепляет наше решение принять тебя в обитель. Вижу мои слова удивляют тебя — сказала настоятельница, отвечая на непонимающий взгляд Ники — Когда мы вытащили тебя из воды, то подумали, что ты эльф. К тому же тебя окружала сильная магия и это, отчасти объяснило то, как ты смогла преодолеть опасные речные пороги, не разбившись и не изломавшись о камни. Магия уберегла тебя, но это была не твоя магия. Мы ни о чем тебя не спрашиваем. У нас не в привычке выпытывать и дознаваться у тех, кто нашел приют в нашей обители, причины их бегства от мира. Мы верим - приспеет время и сестра наша доверит свою сокровенную тайну, исповедавшись и тем облегчит свою душу. Если же этого не случиться, то ее тайна будет похоронена вместе с нею. Твоего греха нет, что ты доверилась падшим, лукавым существам, славящимся своей изворотливой ложью. Сестра Режина развеяла все наши сомнения, уверив нас в том, что ты принадлежишь человеческому роду, хоть и имеешь прельстительный вид проклятого существа. Сестра Режина чувствует подобные вещи. Ее невозможно обмануть. Я благословляю тебя на послушание. Пойди сейчас к сестре Текле: она даст тебе рясу, в которую ты облачишься. До осени будешь, пока, жить с сестрой Терезией в ее летней хижине.

Ника поклонилась, подошла под благословение настоятельницы и вышла из кельи. Сестра кастелянша выдала ей рясу и апостольник, который Ника называла чепцом, пояс из льна, тунику, плащ, две нижние рубашки, рукавицы для зимы, деревянные сандалии, пару чулок, манто из овчины, и, как ни странно, штаны. Все это добро, помеченное особым образом, осталось в ларе у кастелянши, туда же была сложена, прежняя, мужская одежда новой сестры и амулет Бюшанса. Одевшись, здесь же, в кастелянской в свои новые одежды, Ника поспешила к сестре Терезии, объявить о том, что она пополнила ряды сестер обители и отныне будет жить с ней, до дальнейшего распоряжения настоятельницы. Сестра Терезия тихо порадовалась этому известию, глядя на Нику сияющими глазами и с этого дня Ника обосновалась в летней лачуге с ее убогой обстановкой, где кроме лавок вдоль стен, да небольшого столика у единственного окна, больше ничего не было. Посреди лачуги, на присыпанной соломой земляном полу, был вырыт очаг, выложенный изнутри камнем. Над ним висел прокопченный котел в котором варили, упаривали и томили различные настойки и снадобья. На столе, уставленном мисками с семенами, горохом и бобами, каким-то образом отвоевал себе место и прочно обосновался, гладкий плоский камень, на котором стоял тяжелый, широкий пестик для растирания трав и измельчения семян в порошок. Лавки укрывали меховые полости и потому холодными ночами ранней осени, обитательницы, этой небольшой хижины, не мерзли. А густой плющ сплошь покрывавший ее стены, защищал от дождей и не пропускал задувающего ветра. А перед сном шелест его листьев успокаивал и усыплял.

Нисколько не тяготил, вновь подвизавшуюся монахиню, и строгий монастырский уклад, когда нужно было подниматься в пять утра на раннюю молитву. Потом они с сестрой Терезией направлялись в лазарет, сменяя дежуривших до этого сестер, где занимались больными: осматривали раны, меняли повязки, кормили, выслушивая бесконечные жалобы и сетования на судьбу. Но мало было выслушать страдальца, нужно было еще приободрить его, дав надежду на, хоть и не скорое, но исцеление. После они шли на утреннюю службу, если все было благополучно, если же нет, то кто-нибудь оставался в лазарете, чаще, конечно, это была Терезия. Нике нравился даже скудный рацион их трапез всегда состоящий из бобовой похлебки и ключевой воды, подслащенной медом. Хлеб с сыром, или намазанный на него мед, считался лакомством. До обеда Ника с сестрой Терезией вертелись в лазарете и, как правило, на обед приходили ни какие. Правда, шедший после обеда час отдыха, восстанавливал силы, но в большинстве случаев, они проводили его на ногах. Ника старалась на это время заменить Терезию, чтобы дать ей отдохнуть. Она заметила, что та любит копаться на грядках, словно отдает земле свою усталость и немощь. Ника же, наоборот, терпеть не могла возиться в земле, зато ей нравилось растирать травы для мазей, примочек и микстур и готовить настойки под руководством опытной сестры. Она внимательно слушала рассказы Терезии о свойстве каждой травы и при каких болезнях их используют. Теперь она, девчонка выросшая в городе, могла запросто узнать нужную траву и с толком применить ее. После вечерней службы следовал ужин и тогда уже все расходились по своим кельям, готовясь ко сну. Вот в эти-то, вечерние часы и сказывалось преимущество их житья в лачуге, в которой сестры могли чувствовать себя относительно свободно. Накормив своих подопечных ужином и микстурами, отдав последние распоряжения, заступившим на дежурство сестрам, Ника и Терезия добравшись до нее, разжигали огонь в очаге, поджаривали на нем оставшийся от ужина хлеб и съедали его с повидлом, за которым Ника забегала в трапезную. Его, после уваривания на огне виноградного сусла из которого делали вино, получалось особенно много и добродушная сестра кухарка охотно делилась им со всеми сестрами, и Ника с Терезией, сидя вечерами перед огнем, частенько им лакомились. После затхлости больничного корпуса, где царствовал стойкий запах нездорового пота, немытых тел и мочи, в хижине, приятно пахло душистыми травами, успокаивающе потрескивал огонь в очаге и неспешно текла их беседа. Дождливыми вечерами, они закладывали оконце деревянной ставней и слушали шум дождя, барабанящего по крыше, стук капель в закрытую ставню, его шорох в густой листве плюща. В такие минуты говорить не хотелось и каждая думала о своем. Иногда Ника нарушала молчание вопросом и всегда, пусть и не сразу, получала ответ. Как-то Ника спросила: