Жена Дроу (Увидеть Мензоберранзан и умереть) (СИ) - Баздырева Ирина Владимировна. Страница 118

Этим утром, по окончании службы к ней подошла сестра Изабелла, высокая, худая монахиня, возраст которой трудно было определить. Она обладала чистым, высоким голосом и руководила хором. Жестом, сестра Изабелла попросила Нику остаться, тогда как остальные монахини покидали храм, следуя в трапезную.

— Что вы думаете, сестра, о сегодняшнем пении? - спросила она, глядя на Нику.

— Пусть мои слова не обидят вас, но сестры немного торопились и глотали слова.

— А я постоянно порицаю подобную поспешность, приучая петь неторопливо, четко выговаривая каждый слог. Но, я хотела бы послушать вас. В мою обязанность входит прослушивать каждую, вновь поступающую к нам сестру.

Ника кивнула и вслед за ней поднялась на хоры - площадку балкона перед органом. Сестра Изабелла, взяв на нем несколько нот, пропела первую строчку “Славы Асклепию”, попросив Нику повторить ее настолько громко, насколько та была способна. Ника послушно пропела их, взяв высокую ноту, но не удержалась и подойдя к перилам балкона, допела, посылая звуки вниз, в просторный зал храма, где отражаясь от стен, они дошли до Ники усиленные вдвойне.

— Отличная слышимость, — восхитилась она, поворачиваясь к сестре Изабелле.

Та смотрела на нее счастливыми глазами.

— Я буду говорить о вас с матушкой, — сдержанно проговорила она. — Вам должны разрешить петь в хоре.

Уже после вечерней молитвы, когда Ника стараясь успеть до ужина, пропалывала грядки, собирая с них остатки урожая, к ней подошла, появившаяся из-за хижины, маленькая и широкая сестра Текла, что выдавала ей одежду. Аккуратно ступая меж грядок, придирчиво оглядывая их, сестра кастелянша подошла к Нике. Сказав дежурное приветствие, она поинтересовалась где сестра Терезия. Не отрываясь от своих сорняков, Ника сказала, что она в больничном корпусе, делает кровопускание больному.

— Мать Петра просит тебя прийти к ней до ужина — проговорила Текла. — Так, что оставь свои дела и следуй за мной.

Стряхнув с ладоней землю и отряхнув рясу, Ника послушно последовала за ней. Монастырские правила не допускали не подчинение старшим и были очень строги на этот счет.

— Право, не знаю как мне быть, — благословив Нику, сказала настоятельница. — С одной стороны, сестра Терезия просит о том, чтобы я дала разрешение допустить тебя в скрипторий, где ты могла читать и выписывать из старых манускриптов рецепты целителей. С другой стороны, сестра Изабелла настаивает на твоем обязательном пении в хоре, уверяя, что у тебя чуткий слух и разработанный голос. Не будут ли для тебя все эти обязанности, выполняемые разом, непосильным послушанием? Обитель испытывает одинаковую нужду, как в певцах, так и в знающих лекарях, не говоря уже о переписчиках книг. Писать и читать здесь умеют, кроме тебя, только сестра Текла, я, да сестра Режина.

— Я справлюсь, — поспешно заверила ее Ника, так что мать Петра внимательно взглянула на нее.

— Не взяла ли ты на себя тайную аскезу? Если это так, знай — я не благословлю тебя на это.

— Нет, матушка

— Ступай. Сестра Режина предупреждена о тебе. Ты будешь приходить в скрипторий после вечерней службы.

Ника зашла в больничный корпус и сообщила Терезии, что отныне ей разрешено посещение скриптория в часы, после вечерней службы и чтобы сестра не теряла ее, по возвращению в летнюю хижину. Терезия была довольна. Она попросила посмотреть и выписать рецепты о снятии сердечной боли и останавливание кровотечения. Спеша к хижине, Ника зашла в трапезную, получила горшочек с повидлом, занесла его в хижину, вымыла руки в бочке с дождевой водой и через кладбище, направилась к скрипторию. Ей было любопытно.

Скрипторий представлял собой, квадратную башенку в один этаж с высокими, арочными окнами со свинцовым переплетом и толстыми зеленоватыми стеклами, вставленными в них. Третья, “глухая” стена — зады скриптория, выходила к ограде, а четвертая, обращенная к кладбищу, имела каменное крыльцо с низкой полукруглой дверью. Ника поднялась на него и огляделась. Эта часть монастыря была безлюдна. Сюда редко кто заходил. За оградой виднелась темная неровная стена леса, над нею багровым шаром горело предзакатное осеннее солнце. Воздух пах палыми яблоками, сырой землей и холодом подступавших сумерек. Стукнув тяжелым стальным кольцом в дверь, утопающей в толще стены, Ника вошла в скрипторий, с любопытством оглядывая светлую, сухую комнату с высоким, сводчатым потолком. Здесь стоял особый запах, свойственный всем библиотекам: запах пергамента и пыли. В скриптории никого не было и Ника стояла у порога, ожидая когда ее заметят и пригласят. В глубоких нишах каждого окна, что располагались по два, с каждой стороны, напротив друг друга, были устроены кабинеты, с деревянными пюпитрами и скамьями, боком примыкавших к окну. Они были довольно уютны, а высокие окна с избытком давали необходимое освещение. Стену, между ними, занимали громоздкие шкафы забитые книгами и свитками. В углу находилась низкая дверь, видимо ведущая в келью сестры Режины. Вот из нее-то и вышла она к Нике, встретившей ее поклоном. И получила, в ответ, такой же молчаливый поклон. Лицо сестры Режины было по прежнему скрыто капюшоном, так, что оставались видны только губы. Она сделала знак, чтобы Ника подошла к ней и указала на книжные шкафы, видимо разрешая доступ к ним. Потом, взмахом руки в широком рукаве, она показала на ближайший кабинет у окна, после чего повернулась и ушла к себе. Как только за ней захлопнулась низкая дверь, Ника вздохнув свободнее, взяла резную скамеечку и пристроив ее к шкафу, дотянулась до самого верхнего фолианта на корешке которого было вытеснено какое-то кустистое растение взятое в овал медальона. Подхватив его, она осторожно сошла со скамеечки, подошла к пюпитру, положила на него книгу, развязала узел толстой пеньковой веревки и откинула деревяшку, служившую книге обложкой. Устроившись на войлочной подушке, брошенной на скамье, Ника начала бережно переворачивать жесткие листы, выделанные из телячьей кожи. Они были сплошь заполнены мелким, округлым бисерным почерком, но уже через несколько страниц почерк поменялся на крупный угловатый с характерным наклоном. Ника не ошиблась в своем выборе — вся книга была посвящена травам, скрупулезно описывая не только их свойства, но и признаки, по которым можно было узнать нужное растение и места, где оно обычно произрастало. А вскоре, Ника наткнулась и на рецепты о которых просила ее Терезия и, с непривычки, неловко орудуя стилом, карябая им по шероховатому пергаменту, попыталась их записать. Трудно отучиться думать, что держишь в руках не гелевую ручку, которой можно писать на бросовой бумаге, а стило. Стерев пемзой небрежно написанное, Ника принялась выводить чуть ли не каждую букву, словно первоклашка, от усердия склонив голову набок и высунув язык.

Солнце бросило последние багровые лучи и скрылось за горизонт. Ника, заложив нужную страницу сухим цветком, который когда-то давно положил меж страниц переписчик, возможно даже тот, что писал круглым, бисерным почерком и закрыв книгу отнесла ее на место. Она не сразу поняла, что в скриптории не одна. В сгущавшихся сумерках темнела неясным силуэтом неподвижная фигура, сидящая за одним из пюпитров. От неожиданности у Ники душа ушла в пятки. Она так увлеклась переписыванием, что не заметила, как молчаливая Режина прошла мимо нее, потому что та сейчас сидела в кабинете, позади Никиного, через проход.

— Благодарю вас, сестра, — проговорила Ника. — Да будет с вами благодать Вседержителя.

Монахиня ничего не ответила, продолжая сидеть молча, не шевелясь.

Этим же вечером, читая у очага, пергамент с выписанными рецептами, Ника, после того как все они были одобрены Терзией, спросила:

— Кто такая, эта сестра Режина?

— Тебе лучше не знаться с ней - против обыкновения поспешила ответить та.

На следующий день, после утренней службы, Нику призвала на хоры сестра Изабелла. Проведя с ней распевку, она, отпуская ее, заявила, что отныне, Ника должна будет каждую службу проводить на хорах. День прошел в больнице и в сборе позднего урожая яблок и груш. После, в назначенное время, Ника вновь отправилась в скрипторий. Проходя под вековыми вязами кладбища, она думала, почему сестру Режину освобождали от всего и вся, и Ника не смогла бы даже с уверенностью сказать, что видела ее на службах. Ни дежурства в больнице, ни сбор урожая, ничто это, словно бы, не касалось сестры Режины. Постучавшись в дверь скриптория, Ника вошла. Зал, освещенный с двух сторон, сочным предзакатным солнцем, был пуст. На всякий случай громко поздоровавшись, Ника направилась к книжному шкафу, чувствуя, как приятно ноют, натруженные за день мышцы, продолжая думать о Режине. В конце концов, решив, что та попросту немая, Ника и думать позабыла о ней, устроившись с книгой в отведенном ей кабинете. Ловя последние лучи солнца, Ника торопилась переписать рецепты лечебных снадобий, уже ловко управляясь со стилом и борясь с искушением, как следует порыться в шкафу с книгами. Вдруг ей повезет и она отыщет, что-то, что касается Зуффа. Нет, все же будет лучше сперва спросить разрешение у этого “тормоза” — Режины. С последним угасшим лучом, когда строчки слились в одну сплошную линию, а в скриптории быстро воцарялись тихие сумерки, Ника, не без сожаления, захлопнула книгу, и поднявшись из-за пюпитра, вздрогнула от неожиданности, чуть не выронив ее. Сестра Режина сидела на своем вчерашнем месте, все так же не шевелясь. Жесть! Физически чувствуя на себе ее взгляд, Ника заставила себя спокойно, хоть и сковано, подойти к шкафу и поставить книгу на полку. Теперь предстояло, в потемках, миновать эту безмолвную фигуру, словно взять некую непреодолимую полосу препятствия. Нике страшно хотелось промчаться мимо, сломя голову, не сказав ей ни слова, чтобы ни минуты лишней не оставаться с ней наедине в темнеющем гулком помещении, уединенного скриптория. Изо всех сил сдерживаясь, чтобы не ускорить шаг, Ника пошла к выходу, но остановилась и подошла к сестре Режине, просто из какого-то упрямства.