Шаг навстречу (СИ) - Веденеев Александр Владимирович. Страница 12

Виктор уложил Вовку на диван и слегка отстранился, стягивая с мальчишки домашние шорты вместе с нижним бельем. Делом это оказалось трудным – Вовка был сильно возбужден и болезненно морщился от легчайшего трения ткани. Его кожа покрылась мурашками, и, чтобы больше не смущать парня, Виктор накрыл его своим телом, вновь пленяя губы, сладкие и отзывчивые.

Может, Вовка и был неопытен, но уж невинным и наивным назвать его было нельзя. Их объятия и поцелуи лишь раззадорили его, а медлительность Виктора начинала нервировать куда больше, чем полная собственная обнаженность. Поэтому он обхватил мужчину сильными ногами и вцепился короткими ногтями в бедра, притягивая и пленяя. Вовка кусал, засасывал, рвал чужую плоть, изнывая от нетерпения и окончательно теряя здравый смысл. И чувствуя в ответ такой же напор, такую же одержимость.

Им и в голову не пришло, что самый первый раз мог бы быть куда более романтичным, медленным и томным. Куда там, если все существо пылает, корчится и вопит как душа в адском котле, и хочется быстро и грубо, и резко, и так, чтобы не осталось сомнений и сожалений…

И Виктор, кажется, разделял эти его прихотливые желания. Вовка почувствовал запах его возбуждения, сильный, терпкий, такой мужской и сводящий с ума. И среагировал на него совершенно недостойно парня – терся, скулил, ерзал, умоляя… Вот только о чем?…

Но Виктор был опытнее. Он понимал, чего просит распластавшееся под ним тело. И, несмотря на охватившую их обоих горячку, осторожно размял, подготовил, увлажнил собственной слюной, безумно жалея, что не предугадал такого поворота в отношениях и не подготовился заранее – ведь ему не хотелось причинить Вовке боль.

Делая первый толчок вглубь желанного тела, он внимательно следил за выражением затуманенных медовых глаз, поэтому от него не укрылась болезненная гримаса, скривившая Вовкины губы.

– Хороший мой… Больно?

– Мммх… Нет… Необычно… И жжется немного… Продолжай! – И слеза по виску, которую Виктор поймал губами, понимая, что иначе никак, что боль неизбежна, но все равно раскаиваясь в содеянном.

Вовка, светлая душа, быстро приспособился и сам потянулся навстречу.

И вновь пьяный бессмысленный взгляд, закушенные губы, сорванное дыхание… Размеренные толчки. Невесомые поцелуи. Успокаивающий шепот. Бисеринки пота на висках. Жаркий запах. Ощущение единения с чужим телом. Дрожь удовольствия от макушки до поджатых пальцев ног. Первый стон, хриплый и сладострастный. И движения – вдруг резкие, ритмичные. Шум в ушах. Кровь толчками к причинному месту. И холодок по спине – как предвестник чего-то яркого, ослепительного, блаженного. Еще чуть-чуть. И крик рвется наружу вместе с сочным матерным словом…

У Виктора хватило сил отстраниться и не наваливаться на совершенно обессиленного Вовку, который сразу закрыл глаза и обмяк в его объятиях. Негневицын нежно коснулся губами краешка дернувшихся в улыбке губ, убрал со лба прядь мокрых волос, провел кончиком пальца по тяжело вздымающейся груди. Вовка, едва не мурлыча от томной сонной неги, уткнулся носом в его шею и горячо засопел. Он не знал, какие подобрать слова, чтобы выразить свою благодарность этому человеку… Впрочем, все слова теряли краски и значения рядом с тем, что он, Вовка, только что пережил, с теми чувствами, в которых он насовсем потерялся.

Спустя несколько увязнувших в невесомости минут Вовка, наконец, оторвать голову от плеча Негневицына и, поставив один кулак на другой и водрузив на них подбородок, уставился на своего любовника – господижбожемой! – особенным взглядом, полным лукавства и смущения одновременно.

– Вик, а… – начал было Вовка, но резкий как выстрел звонок в дверь заставил их обоих вздрогнуть. Вовка торопливо вскочил, на ходу натягивая шорты и майку, и исчез за дверью. Негневицын прислушался и со смешанным чувством облегчения и разочарования откинулся на подушку. Это был Макс Орловский, взволнованный судьбой друга.

Даже у Макса не возникло желания зайти в комнату, Вовка отвел его на кухню и великодушно предложил кофе, хотя намного приятнее ему было бы сейчас делать этот самый напиток для человека, лежащего в его постели. Вовка на миг замер, поежился, отчего в пояснице слегка заломило, и улыбнулся.

– Ты чего такой довольный? – подозрительно поинтересовался Макс, усаживаясь на любимое Вовкино место в углу.

– А чего мне, плакать? – с наигранным удивлением отозвался Вовка. Он поставил чайник на плиту и повернулся к другу. – Как там Лиза-Даша-Настенька?

– Вчерашняя что ли? – оживился Макс. – Классная девчонка. В ИНЖЕКОНе учится. На год старше. Папа в мэрии, между прочим.

– Рад за тебя, – хохотнул Вовка. – Смотри, не упусти шанс.

– Да уж не упущу, – скабрезно ухмыльнулся Орловский и тотчас добавил:

– Я чего пришел-то? В выходные к бабушке в Песочное едем. С мелкими. Отказ не принимается.

– Грядки копать?

– Рано еще копать. Просто развеяться, а то сессия на носу… Кстати о ней, родимой. Ты разрулил с Негневицыным?

Вовка так горячо покраснел, будто в лицо кипятком плеснули.

– Ну, не особенно пока. Я работаю в этом направлении.

– Побыстрее работай, а то вылетишь за прогулы, глазом моргнуть не успеешь. Негневицын, говорят, п*здец какой злобный в этом плане.

Говорить с Максом о человеке, который в первозданной наготе лежал сейчас в его кровати, Вовка считал недопустимым.

– Нормально все будет. Если и вылечу, невелика потеря. На работу нормальную устроюсь и заочно закончу.

– Ты больной совсем что ли? – рассердился Орловский. – Я уже договорился о летней практике для нас. Так что и думать забудь.

– Макс, мы уже сто раз это обсуждали. Тебе в сто первый повторить, что синица в руках дороже журавля в небе?

– Ладно-ладно, не гоношись, – Орловский примирительно поднял руки, и Вовка слегка улыбнулся. Характер у парня был спокойный и отходчивый, но иногда Макс перегибал палку. Например, как в случае с этой практикой. Вовка был уверен, что ничего хорошего из Максовой идеи не получится.

– Пойду я, – сказал Макс, поднимаясь. – Привет мелким.

– А кофе?

– Обойдусь.

Заперев за другом дверь, Вовка с замиранием сердца вернулся в спальню, где оставил Виктора Петровича. Тот, уже полностью одетый и застегнутый на все пуговицы, сидел на компьютерном стуле. Даже диван успел застелить и проветрить, вскользь подумал Вовка. Улыбка замерла на губах, стоило ему наткнуться на холодный оценивающий взгляд Негневицына.

– Мне пора, – сказал тот и поднялся. Высокий, отстраненный. Чужой.

Мягкие губы Вовки дрогнули, сложившись в виноватую улыбку.

– Останься… тесь…

– Не стОит, – пожал плечами Негневицын. – Мы ведь получили друг друга то, что хотели, не так ли?

В глазах Вовки – вопрос. Но Виктор Петрович не стал утруждать себя ответом. Прочь. Прочь от этого золотого мальчишки. Прочь из этой комнаты, насквозь пропитавшейся его запахом. Прочь из его жизни, спланированной и устоявшейся.

Вовка зябко поежился. Почему от слов профессора, вернее – от тех интонаций, которые он вложил в свою остро режущую фразу, по коже пробежал мороз? Все ведь было так хорошо. Так необычно. Так волнующе. И вдруг – эта ледяная стена.

Что ж. Видимо, один он тут такой влюбленный дурачок, с горечью подумал Вовка. У профессора он не первый и не последний. И, скорее всего, даже не самый лучший.

Вовка отступил, и Виктор Петрович прошел мимо.

Что-то хрустнуло.

Показалось?

Нет.

Просто Негневицын только что походя наступил на хрупкий хребет Вовкиной надежды.

*

– Вовчик, выручи в последний разочек, – ныла Галина Солнышкова, молитвенно слов руки на впалой груди.

Вовка с трудом подавил желание брезгливо поморщиться – от матери исходил стойкий муторный запах алкогольного амбре и давно не мытого тела. Он отступил на шаг назад и отрицательно покачал головой:

– У меня нет денег на твой очередной опохмел.

– Вот как? – ощетинилась Галина. – Жируешь? Матери на лечение сотню пожалел! А еще сын, называется!