Игра в «дурочку» - Беляева Лилия Ивановна. Страница 37

— Это… эта Мордвинова, которая умерла?

— Она. Дико звучит, но мы сошлись накоротке только здесь, в сенях, примыкающих к кладбищу…

— И… и она хорошей оказалась?

— Излишне прямой, излишне… Но очень цельная натура, вы понимаете? Не терпела лжи. Недаром играла героинь.

— А вы героев.

— А я — героев. Но я… сломался.

— Как?

— Ну-у… испугался стареть. Не будем уточнять. Зачем вам забивать голову чужим хламом?

В дверь постучали.

— Войдите! — отозвался хозяин.

На пороге, замерев от неожиданности, стояла медсестра Аллочка. Впрочем, она быстро сориентировалась и молвила:

— Вот ведь какой вы ужасный сердцеед, Анатолий Евгеньевич! Уже и Наташу соблазнили! А я думала, только ко мне питаете самые пылкие чувства! Да ладно, раз вас на всех хватает. Это же замечательно! Уже собрались? — она глянула на дорожную сумку. — Вы очень рано решили выезжать?

— Да, — отозвался актер. — Часов в пят утра.

— Я вам сейчас дам кое-какие лекарства. На всякий случай. Ваши обычные. Мало ли… Возле сумки и положу. — Она вытащила из кармана две коробочки, патронташик и бутылочку с валидолом. — Через неделю вернетесь? Будем ждать. Вас всему Дому будет не хватать. Теперь вот и Наташа затоскует… Спешите назад!

— Постараюсь, — актер, видно, непроизвольно, забывшись, положил ладонь на развернутый листок телеграммы и медленно смял её, глядя куда-то мимо и Аллы, и меня… Но быстро спохватился, произнес игриво:

— Девочки милые! Не поминайте лихом! Живите долго и счастливо!

Позже, ещё и ещё раз прокручивая в памяти всю эту сцену, я пыталась понять, чуял ли Анатолий Козинцов, что путь его в Петербург окажется путем в морг? Чуял, но ничего изменить не мог? Или же верил в хороший конец своего путешествия?

… Он не явился в Дом ветеранов ни через неделю, ни через десять дней. Он сгорел в своей машине, как выяснилось, где-то в пятидесяти километрах от Петербурга. Свидетелей не было, если не считать тех деревенских жителей, что увидели уже вовсю пылающий автомобиль. К вечеру в столовой собрались все обитатели Дома и почтили нелепую гибель своего товарища прочувствованными речами и минутой молчания.

На третий день, когда я пришла, дверь его квартирки была распахнута настежь, и сестра-хозяйка вытаскивала оттуда картонные ящики, наскоро набитые носильными вещами, обувью и книгами. Внутри уже стремительно строчила свое нотариус-Шахерезада. В кресле же сидела пожилая дама в черном, в маленькой черной шапке с вуалью. Надо всеми и всем возвышался парниша баскетбольного роста. Он бережно, почтительно даже снимал с полок статуэтки и прочие памятные вещицы.

— И это забирать? — неуверенно спрашивала тетя Аня и быстро-быстро совала в коробку кожаные тапки артиста.

— Что ж… да, да, — отзывалась дама в черном.

— Тетя Аня, помочь? — напросилась я.

— Давай, неси ящик с книгами… пока в бельевую.

Я потащила. Вернувшись, услыхала протяжный, как стон, голос дамы в шляпе:

— Какая его сестра? Какая телеграмма? Нет у него в Петрограде никакой сестры! Я его единственная родня, жена, а это его законный внук Филипп… После меня он уже не женился официально. Так, жил с кем хотел…

— А он по телеграмме, по телеграмме! — частила тетя Аня, почти не скрывая радости от того, что дама оказалась щедрой и позволила ей столько вещей утянуть в бельевую. Там я и обнаружила изрядно потрепанный том медицинской энциклопедии, откуда на пол выпала газетная вырезка со статьей «Волшебный эликсир». Многие строчки в статье были подчеркнуты красным фломастером. Наспех проглядела, о чем речь. А речь шла об открытии ученых, о чудесных уколах, омолаживающих стареющий организм. Открыта субстанция, получаемая из… человеческого плода… в том числе в результате абортов, а также из выкидышей… На полях стояли три восклицательных знака, сделанные тем же красным фломастером…

Я еле успела сунуть бумажку под бюстгальтер, — в бельевую не вошла, а влетела тетя Аня:

— Чего застряла? Не думай, и тебя не обижу, дам чего… Тут много! Дама с пониманием.

— Я на книги загляделась… Сколько их! Можно, я две-три возьму?

— А бери!

— Пороюсь.

— А ройся!

Она бросила на пол сетку, набитую обувью погибшего, и унеслась туда же, где можно задарма отовариться. Я же принялась пролистывать книги. Из одной, когда опрокинула её корешком вверх, вывалился изжелжтившийся рецепт на радедорм, слабый антидепрессант, выписанный А. Козинцову аж 2 апреля 1973 года. Из другой вылетела гладенькая розоватая десятка, устаревшая где-то в начале девяностых. Из третьей — листок с письмом, не дописанным по какой-то причине. «Родненькая моя! Лучшая моя!» — так начиналось оно сразу под датой «4 февраля 1968 года». «Мне не хватает слов, чтобы сказать тебе, как я тебя люблю! Как тоскую! Как рвусь с гор, прекрасных, чудесных, окутанных покоем, в нашу сумасшедшую Москву! Я бы хотел, чтобы ты знала, про мой в известном смысле подвиг. Я отказался от дублера-альпиниста и сам вскарабкался на весьма известную скалу. Вот слезть не смог. Вызывали вертолет. Но режиссер уверяет, что кадр получился сногсшибательный! Я посвящаю и его тебе, как…» Письмо это выпало из тонкой книжки «О пользе раздельного питания». И там же, приклеенная к внутренней стороне обложки, желтела газетная вырезка под заглавием: «Не бойся, старичок!» О чем речь? О том же, как справиться с импотенцией: «Мне за пятьдесят, но записываться в старики не хочу. Когда-то женщины называли меня в шутку жеребцом, что мне льстило. Сейчас не то, совсем не то… Неужели я выпадаю из большого секса навсегда? Неужели нет мне спасения? Ф. Кайгородовский.

Отвечает Ф. Грачев, врач лечебно-диагностического центра «Прометей»: «Вы правильно сделали, что не постеснялись обратиться в газету. В нашем центре приходится оказывать помощь в самых разных случаях половой дисфункции. Возможно, нужны коррективы в вашей сексуальной жизни. Если потребуется, вам предложат эффективный и при этом недорогой метод укрепления „мужской силы“ — лечение безвредно и безболезненно, главное — не упускать время и вовремя посетить кабинет врача. Специалисты центра пользуются заслуженным авторитетом в стране и за рубежом, ведут самостоятельные научно-практические разработки, не забывая следить при это за опытом иностранных коллег. Пока ещё ни один пациент не ушел от нас разочарованным.»

Вообще среди томов Пушкина, Лермонтова, Пастернака то и дело попадались разные брошюры и книги с полезными для здоровья рекомендациями. И такая: «Многие читатели обращаются к нам с просьбой рассказать, как лечиться с помощью медных пластин и браслетов, можно ли полагаться на такое лечение. Отвечаем: медь в лечебных целях использовалась давно, ещё Гиппократ и Авиценна утверждали, что медь помогает, если, к примеру, медную монету приложить к месту ушиба. Лечили медными пластинами радикулиты, полиартриты, ангины. Оказывается, медь всасывается через кожу, притягивается к ней, как к магниту. В этом случае на коже остаются темно-зеленые пятна. Если же этих пятен нет — значит, нужно медь очистить. Для этого её кипятят в течение 5-10 минут в крепком растворе поваренной соли…»

Я унесла с собой, кроме тома медицинской энциклопедии, ещё две книги, видно, купленные Козинцовым совсем недавно, с весьма выразительными названиями: «Мужская импотенция и как с ней бороться», «красивый мужчина в одиночестве». Наскоро кусая от бутерброда и прихлебывая чай, я листала свои трофеи в поисках каких-нибудь знаков на полях, оставленных ручкой или фломастером. Было очевидно, что книги читаны. Однако — ни подчеркиваний, ни галочек, ни точек… И я бы так и не узнала, какие места в тексте привлекли его особое внимание, если бы случайно не поглядела на страницу вкось, низко склонившись над гей. Были отметки, были! Правда, еле видимые — ногтем! В книге про импотенцию такие вертикальные черточки на полях встречались то и дело. Во второй — особо подчеркивались те абзацы, где говорилось о сложном состоянии именно красавцев, которые начинают утрачивать недавнюю сокрушительную власть над женщинами и подчас впадают в сильнейшую депрессию.