Байки русского сыска - Ярхо Валерий. Страница 31

На допросе мошенники, понимая, что их все равно опознают, рассказали, как Бойцов, ошиваясь в коридорах суда, краем уха услыхал об имуществе и деньгах, оставшихся после умершей Софьи Павловны Клочковой. Вместе с Кирилловым они, выдав себя за родственников, достали копию с выписки из охранной описи имущества Клочковой, сняли копию с объявления в «Сенатских ведомостях», а затем изготовили подложное постановление окружного суда о выдаче денег по этой описи представителю «наследников Клочковой». Причём сфабриковали документы так искусно, что никто не усомнился в их подлинности: номера, печать, подписи и прочие детали были в полной исправности. По этим документам мировым судьёй Калужского участка была составлена ассигновка, а представителю «наследников» выдан талон, деньги по которому были получены из все того же московского губернского казначейства. Именно успех этого дела, если верить словам Бойцова, навёл их с Кирилловым на мысль продолжить «потрошение» казначейства, и они месяц спустя вновь «пошли на дело», взяв уже 142 100 рублей.

Московская сыскная полиция, невзирая на то что преступление было совершено почти за три недели до того, как оно было обнаружено и все следы его были уничтожены, а похищенное переведено в деньги, разделено и спрятано, отыскала злоумышленников всего за три дня, раскрыв попутно и первое их похищение. После объединения этих двух мошенничеств в одно судебное дело преступникам предстояло отвечать за кражу 159 тысяч рублей.

За блестяще проведённый розыск все его участники получили поощрения. Начальник московских сыщиков, Аркадий Францевич Кошко, удостоился монаршей милости, получив 2 тысячи рублей наградных, пожалованных ему лично императором Николаем Александровичем, о чем и была сделана соответствующая запись в наградном разделе служебного формуляра наряду с перечислением других наград, полученных талантливым русским криминали-стом на поприще сыска.

Ты не вейся, Чёрный ворон…

Было такое времечко на Святой Руси, между 1904 и 1906 годами, когда преступников было даже больше, чем нынче. Сообщения о грабежах, называемых красивым словом «экспроприация», в тогдашних газетах занимали целую полосу. Пошаливать стали даже в тихих, что называется, патриархальных городах, где раньше, бывало, наскакивали лихие люди, грабя на больших дорогах, но чтобы со смертоубийством случай вышел, так это, может, в десять лет раз. И вдруг как пошла пальба да взрывы по всей стране, как набежали экспроприаторы с маузерами да бомбами, да в газетах страху понагнали на обывателя! Все словно перевернулось в Российской империи. На полицию надежды было мало, на городовых охотились, словно на куропаток, а их начальников убивали со злодейской регулярностью. Очень скоро экспроприаторы даже перестали лично навещать ограбляемых, стали посылать им по почте извещения: когда, куда и в каком количестве те должны были принести деньги. При этом подписывались они угрожающе: «Ангелы мести»; «Пролетарский меч»; «Сокол анархии», но чаще почему-то назывались «Чёрный ворон». Этих самых воронов кружилась над Россией целая стая: и в Одессе, и в Перми, а то и в Первопрестольную залетали. Полиция и охранное отделение ловили этих «птичек», суды отправляли их на каторжные работы и на виселицу посылали, но на их место прибывали следующие, а облагаемые налогом все платили и платили.

И вот вышел по этому поводу такой случай. Аккурат в начале лета 1906 года орловский купец Степан Шерапов получил по почте письмецо. Вскрыв конверт, он обнаружил листок бумаги, выдранный из ученической тетрадки в клеточку и покрытый каракулями, извещавшими его степенство о том, что он с этого самого дня обязан жертвовать 300 рублей в месяц на борьбу за установление анархии, матери нового мирового порядка. Там же указывалось, что теперь ему, непременно по первым числам, следовало относить эти деньги на пустырь, что был в конце улицы, и класть их под большой камень-валун, который с незапамятных времён лежал на том пустыре среди зарослей бурьяна. Шевеля губами, купец прочитал подпись: «Чёрный ворон». Как и положено, письмо было иллюстрировано рисунком, изображавшим знамя, на котором красовался череп, под ним скрещённые кинжал и дымящийся револьвер, по верху стяга был пущен лозунг: «Да здравствует анархия».

Почесав в бороде, Шерапов вздохнул: «Чёрный ворон» все ж таки требовал деньги не шуточные — трехмесячное жалованье средней руки чиновника с «чистым и непорочным формуляром». Так он вздыхал целую неделю, пока не пришёл срок нести первый взнос на анархию, будь она неладна. Покряхтел купец, на счетах пощёлкал, да и решил: «Отнесу! Дешевле обойдётся. Где по гривеннику на пуд накину, где по полушке на фунт, оно, глядишь, и обойдётся за счёт покупателей. А так лавку спалят или взорвут, да и самого с семейством последнего здоровья, а то и жизни лишат».

В полицию он не пошёл, рассудив, что коли в государстве такой разор завёлся, так свято место пусто не будет: поймают Чёрного ворона, Пегий сокол прилетит, от того отобьёшься, ещё какой-нибудь Черт Иванович пожалует, а народ они все озорной, из тех, кому своя шейка — копейка, а уж чужая головушка и вовсе полушка! Отнёс Степан, сын Иванович, три «катеньки», в тряпочку чистую завёрнутые, под камень сунул, бородой потряс над ним, головой покачал и поплёлся домой, ко щам.

На другой месяц отнёс он ещё триста рублей. А как третий месяц пошёл, стал Степан Иванович задумываться. Больно уж ему, человеку деловому, не хотелось пустырь сторублевками засевать, противно его купеческой натуре было такое занятие. Недели за две до очередного срока он, что называется, дозрел. Пошёл в кузницу и заказал особенный капкан, вроде как на медведя, только чуток побольше и «пружинка, чтобы, значить, покрепше была». Мастеру велел помалкивать, а когда заказ был готов, то он сам за ним и сходил, да не занося в дом, поскольку боялся, что за ним неотступно следят, отволок капкан на пустырь и возле того камня, под который деньги клал, припрятал.

Вот, значит, наступило 1 сентября, «день дани». Пошёл купец на пустырь, только в этот раз не вздыхал, а весел был почтеннейший Степан Иванович, и глаз у него, у шельмы, блестел по-молодому. Положил он под камень вместо денег резаную бумагу в тряпочке, а рядом с тем местом капканчик насторожил. Придя обратно в лавку, собрал Шерапов своих молодцов-приказчиков, сторожей, да дворника, да мальчиков, для побегушек в доме приспособленных, тож кликнул. Всей этой своей личной гвардии велел вооружиться кто чем может и идти тайно, по одному, на пустырь в конце их улицы, там спрятаться и ждать его сигнала.

Вот заняли они позицию, когда уже стемнело, попрятались в бурьяне. Лежат, ждут. Так час прошёл, другой. На колокольне церкви часы отзвонили одиннадцать раз. Вдруг, чу! Идёт кто-то. Какая-то фигура скользнула от забора крайнего к пустырю дома и скрылась в бурьяне. Прошло ещё немного времени, и вдруг там, в зарослях, кто-то сначала взвизгнул, а потом заорал дурниной, в голос.

— Ага! Попался щучий сын, Чёрный ворон! — вскричал купец и скомандовал своим молодцам: — Хватай его, ребята! Бей по чем придётся, пока полиция не отняла!

Кинулись они на пролом через бурьяны пустырские, подбежали к тому месту, где вопил злодей, глядят, сидит кто-то возле камня, качается из стороны в сторону и тонким голосом воет. Тут старший приказчик, который у хозяина «право голоса» имел, приглядевшись и прислушавшись, сказал:

— Степан Иваныч, дык, эт самое, он, кажись, баба!

Малец-побегушник потыкал пойманного дрючком в бок и тоном эксперта подтвердил: