Драгоценности Медичи - Бенцони Жюльетта. Страница 31

– Возможно, он опасается применять его к тем, кого не знает, чтобы американские власти не обвинили нас в подстрекательстве к потреблению алкоголя. Кроме того, если у вас слабая печень, мсье.

– Отчасти, – признался Вобрен, – но я предпочитаю умереть, чем так мучиться! Что подумает обо мне баронесса?

– Только самое хорошее, поверь мне! Она беспокоится за тебя, и это уже неплохой признак, верно? Останьтесь с ним! Я схожу за лекарством сам, – сказал Альдо, направляясь к двери.

И он открыл ее так стремительно, что стоявший за ней человек успел лишь отпрянуть и тут же ринулся прочь, пробормотав какие-то извинения. Несколько озадаченный Морозини смотрел, как в конце коридора исчезла фигура в серо-бежевом габардиновом плаще, каких на пароходе встречалось немало. Из-за поднятого воротника и надвинутой на брови фуражки он не сумел разглядеть лицо незнакомца. И очень пожалел об этом, так как этот тип явно подслушивал под дверью, из-за чего едва не получил удар в лоб. Альдо все же погнался за ним, однако, добежав до поворота, никого не обнаружил. Должно быть, незваный визитер скрылся в одной из кают, но как определить, в какой?!

Направляясь в бар, Морозини продолжал гадать, отчего кто-то проявил такой интерес к больному, с утра не покидавшему постели, который, кроме краткой беседы с доктором и нескольких слов, адресованных стюарду, издавал лишь такие малопривлекательные звуки, как бурчание в животе. Разве что любопытствующего субъекта занимал вовсе не Жиль, а он сам? Это означало, что за ним следили – вывод хоть и логичный, однако ничего не проясняющий.

Взяв в руки запотевший бокал, Альдо вернулся в каюту с целью лично вручить больному лекарство и, объявив, что заглянет завтра, пошел к себе, чтобы переодеться к обеду. Он завязывал галстук, когда в дверь постучали, но не успел он крикнуть «Войдите!», как Видаль-Пеликорн уже переступил порог. Глаза у него потемнели от гнева, светлая прядь воинственно торчала надо лбом, и начал он без всякой преамбулы:

– Нам нужно поговорить!

Его отражение появилось в зеркале, перед которым Альдо продолжал манипуляции с галстуком, как если бы ничего не произошло:

– Я придерживаюсь того же мнения, но ты мог бы для начала поздороваться!

– Ладно, если тебе так хочется, здравствуй!

– Это самое малое из того, что требуется, и я не буду настаивать на том, чтобы ты спросил меня: «Как поживаешь?»

– У тебя такой цветущий вид, что спрашивать необязательно!

– Опять! Сегодня меня попрекают этим уже во второй раз, и оба раза я слышу это от друга – или того, кто был им! Это становится утомительно.

– Кто же этот второй «бывший»?

– Жиль Вобрен.

– Он тоже здесь?

– А почему бы и нет? Ты же здесь? Ну, так что тебе нужно?

Убедившись в том, что галстук завязан идеально, Альдо отошел к столику у изголовья кровати, где оставил свой портсигар, тогда как Адальбер совершил маневр в противоположном направлении, и прислонился спиной к комоду, над которым возвышалось зеркало.

– Скорее я должен задать тебе этот вопрос! Почему ты меня преследуешь?

– С чего ты взял, что я тебя преследую?

– Сначала в Лондоне, когда ты ворвался в дом, словно молния...

– Я предпочел бы другое сравнение: упал как камень в мутное болото, где весело барахтались вы трое – Уоррен, твоя прекрасная дама и ты.

– ...а теперь на этом пароходе!

– На который я сел прежде тебя, еще в Гавре, совершенно не подозревая, что остановка в Плимуте принесет мне нежданное счастье общения с тобой! – солгал Альдо с неподражаемым апломбом. – А теперь, – продолжил он более жестким тоном, – мне хотелось бы узнать, что я тебе сделал дурного, кроме путешествия на пароходе, о котором не счел нужным уведомить тебя?

– Ничего, но...

– Неужели я настолько восстановил против себя, сам того не зная, дочь леди Рибблздейл? Впрочем, в этом нет ничего удивительного, ведь ее мать ненавидит меня.

– Значит, я был прав, не доверяя тебе: ты побеспокоился о том, чтобы выяснить, кто она!

– Ты принимаешь меня за певчего из церковного хора? Разумеется, я «побеспокоился». Ты же не думаешь, что я подвергнул Уоррена допросу? Он просто удовлетворил мое любопытство!

Несмотря на свой загар – вечный, как у самого Морозини! – Адальбер побледнел.

– Что он тебе сказал?

– Кроме имени будущей экс-княгини Оболенской, абсолютно ничего! Правда, упомянул, что вы занимаетесь неким деликатным делом...

Из груди археолога вырвался вздох облегчения:

– Слава богу! Слушай, я могу сказать тебе только одно: она владеет бесценным украшением, за которой охотятся люди, готовые на все. Уоррен сделал все, чтобы защитить ее в Лондоне, но опасность была настолько велика, что она предпочла тайно отплыть в Соединенные Штаты. Вот почему мы сели на французский пароход ночью. Однако присутствие здесь самого знаменитого эксперта по историческим камням для нас просто губительно, ведь Алиса предпринимает невероятные усилия с целью убедить всех, что она рассталась с этой драгоценностью...

– Что это такое?

– Ожерелье, найденное в гробнице Тутанхамона и подаренное ей лордом Карнавоном...

– Никогда об этом не слышал! – вновь солгал Альдо. – Впрочем, египетские украшения меня не интересуют! Они слишком тусклые! Я люблю только блестящие вещицы из алмазов и их зелененьких братцев. Тебе следовало бы это знать!

– Украшение из золота и лазурита, обнаруженное в гробнице, о которой грезит весь мир? На тебя трудно угодить! Одно исключение ты мог бы сделать!

– Ну нет! О жемчужинах Клеопатры ничего не скажу, поскольку они живые и всегда считались лучшим украшением для женщины, но золотые бляхи, которыми фараоны закрывали брюхо, меня никогда не привлекали. Это твоя епархия!

– Ладно, ты меня убедил. Но чем же ты занимаешься здесь?

– ...и без тебя, хотя до сих пор мы всегда работали вместе, одолев вдвоем немалый путь! Видишь ли, я такой же коммерсант, как Вобрен, и у меня есть разные сложные дела...

Продолжая говорить, Альдо тихонько приближался к двери: знаком приказав своему другу молчать, он рывком распахнул ее. Там никого не оказалось, но в коридоре он увидел тот же силуэт, что прежде: видимо, звук приближающегося голоса вспугнул любопытного.

– Ты думаешь, нас подслушивали? – спросил Адальбер.

– Как подслушивали под дверью Вобрена. И теперь я уверен, что все дело во мне.

– Почему? Ты занят поисками, которые могут кому-то повредить?

– А как ты полагаешь? Что могло бы заставить меня сесть на этот, конечно, вполне приятный пароход, в то время как Лиза возвращается в Венецию одна?

– Она могла бы поехать с тобой! Ей не нравится Америка?

– Не слишком. Кроме того, она ждет ребенка. Наконец, жену не берут с собой, когда идут по следам украшения и убийцы, чьи пути могут пересечься.

– Черт возьми! И что же это за украшение такое? – не удержался от вопроса Адальбер, стараясь говорить небрежным тоном.

– Успокойся! Это не ожерелье Тутанхамона, но опасность представляет не меньшую. Насколько мне известно, по крайней мере три женщины умерли из-за того, что владели этой драгоценностью... или надевали ее, поскольку речь идет о гарнитуре из ожерелья и серег. Ты удовлетворен?

Видимо, Адальбер не был удовлетворен, поскольку задал еще один вопрос:

– А эта дама, с которой ты прогуливался по палубе? Ты работаешь на нее? Она очень красива!

– Теперь мы перешли к инсинуациям? Нет, милостивый государь, я не работаю на нее. Это подруга Вобрена, с которой я познакомился только вчера. Но ты должен знать ее... Неужели твоя княгиня тебе не рассказала? Они друг друга не выносят.

– Алиса мне ничего подобного не говорила. Она на нее даже не взглянула.

– Тем не менее увидела! Ты хочешь мне еще что-то сказать? Надеюсь, что-нибудь разумное?

– Нет... Да! Если я правильно понимаю, мы оба занимаемся весьма деликатным делом и, возможно, нам не следует путаться под ногами друг у друга. Ради безопасности Алисы я предлагаю, чтобы во время этого путешествия мы делали вид, будто совсем не знакомы...