Гомо советикус - Зиновьев Александр Александрович. Страница 11

Мой путь

Рядом с Пансионом есть роскошный газетно-журнальный киоск. Чуть подальше — великолепный магазин, где продаются те же газеты и журналы. Ещё дальше — ещё более роскошный киоск. В промежутках между ними — ящики, из которых вы можете взять газеты, сунув в дырочку положенное число монет. Газеты я раньше покупал в ящиках. Это вдвое дешевле, ибо я пихал в дырочку вдвое меньше монет, чем положено. Шутник пихает в четыре раза меньше. Это свидетельствует о том, что совести у него в два раза меньше, чем у меня. А Циник не пихает ничего, только вид делает — несколько раз прикладывает палец к дырочке. Величину совести его вы можете высчитать сами.

Мой путь лежит мимо этого газетно-журнального искушения. С обложек журналов на меня призывно смотрят цветные женские зады, груди и прочие соблазнительные части тела. Жирные газетные заголовки возвещают о том, что сексуальный маньяк выбросил в окно с десятого этажа двадцатую жертву, что террористы похитили миллионера, что принцесса разводится с очередным супругом... «Ну нет, голубчики, — сказал я с металлом в голосе, — теперь вы меня этим не купите!» И равнодушно прошагал мимо. И тут-то впервые в жизни я обнаружил в себе наличие силы воли. Обнаружил и прослезился от... огорчения. Где же ты раньше была? — прошептал я, обращаясь к своей силе воли. Обнаружься ты лет двадцать назад, не болтался бы я сейчас здесь, в свободном обществе, в поисках терпимого пропитания, а лежал бы на диване, как мои преуспевшие друзья, в пятикомнатной квартире в Рублёве, или гулял бы на цековской даче под Москвой, или загорал бы на цековском южном курорте, или чинно восседал бы в кабинете на Старой площади или на Лубянке. И никакая проблема посмертного существования не волновала бы меня. И не испытал бы я разочарования от западной прессы. И не знал бы я, что Запад давно следовало бы наградить орденом Ленина или Октябрьской Революции за заслуги в сохранении и укреплении советской власти.

Но прошлое не вернёшь. Мы привыкли утешать себя поговоркой: лучше поздно, чем никогда. Раз во мне проснулась сила воли, я её должен использовать. Буду твёрд, как скала! Буду гнуть свою линию, на сколько бы этот период «проверки» ни затянулся. Вперёд!

О стариках

Я иду в учреждение, где со мною беседуют лица, интересующиеся Советским Союзом, а прямо говоря — где меня допрашивают. Иду пешком, поскольку общественный транспорт здесь, в отличие от Москвы, дорогой и неудобный. К тому же мне все равно делать нечего. Иду, разглядываю сытых и хорошо одетых прохожих. Это главным образом старики. Много бездельничающей молодёжи. Молодёжь одета нарочито неряшливо. Парни заросли волосами. Девчонки — как грязные, никогда не моющиеся цыганки, иногда появляющиеся на улицах Москвы. Главная опасность для человечества, думаю я, не атомная бомба, а сами невооружённые люди, т.е. избыточное население и чрезмерная долгота жизни. Люди нарушили некие социобиологические законы. Хилые дети выживают. Больные десятилетиями тянут своё существование. Старики живут необычайно долго. Старики заполонили планету. Нет в мире ничего опаснее стариков. Они глупы и бездарны. Но обладают непомерной самоуверенностью и самомнением. Все мерзости в современном мире суть дело рук стариков. Пока число людей в мире не сократится по крайней мере вдвое, а продолжительность жизни — по крайней мере на двадцать лет, ничего хорошего не будет. Будет только ещё хуже. И в конце концов пойдут в ход все те изобретения стариков, которые единственно способны уполовинить население и урезать продолжительность жизни. Впрочем, молодёжь теперь по степени опасности начинает конкурировать со стариками. Она недовольна всем. Она не хочет работать. Но хочет иметь все без труда и сразу. Её кажущееся пренебрежение к материальным благам и ненависть к богатым есть лишь негативно завуалированная жажда благ. И по глупости и бездарности молодёжь не уступает старикам.

И об эмигрантах

Но черт с ними, с западными стариками и молодёжью! Есть опасность, которая задевает меня лично: наплыв наших эмигрантов на Запад. Как авангард Великой Советской Армии, наступающей на Запад, я вроде бы должен был радоваться этому. Но как обыватель, которому надо есть, пить, одеваться, иметь женщин и наслаждаться культурой, я прихожу в отчаяние от этого радостного явления. С каждым днём шансы мои прилично устроиться сокращаются. Прибывают все новые и новые советские прохвосты. Они приносят для западных разведок все более ценную информацию и дезинформацию и более веские доказательства своей причастности к КГБ. Мне хочется заорать на весь мир: опомнитесь! Кого вы к себе впускаете?! Неужели вы не видите, что это начало нашего (советского) вторжения на Запад?! Поймите меня правильно: я хочу закричать об этом не с целью спасти Запад, а с целью наконец-то прилично устроиться самому на Западе. И для этого, конечно, немножко спасти Запад. После того как я устроюсь, я кричать не буду. Впрочем, может быть, как раз наоборот: если я устроюсь, будет жаль потерять хорошее положение. Неплохо устроившиеся советские эмигранты, а среди них — агенты КГБ в первую очередь, суть на Западе главные противники наступления коммунизма, — вот вам ещё один пример всеми презираемой, но вечно торжествующей диалектики.

Кто я

Когда меня спрашивают, каким образом мне, русскому по национальности, бывшему члену КПСС, причастному к высшим партийным и кагэбэвским кругам, принимавшему участие в секретных исследованиях, удалось выбраться на Запад, я откровенно отвечаю: я прибыл сюда по заданию ЦК КПСС, КГБ и всего советского народа. Но мне не верят. Думают, что я дурака валяю или хочу цену себе набить и устроиться в тёпленькое местечко. Советские покаявшиеся шпионы весьма популярны на Западе. Им сразу дают политическое убежище и средства существования. А у меня почему-то ничего не выходит.

«Это ещё надо доказать, что вы настоящий, а не липовый советский шпион, — сказал мне один из собеседников во время допроса. — Если вы настоящий, вы должны были бы принести нам ценную информацию, в которую мы поверили бы и которую оценили бы по достоинству». — «Или дезинформацию, в которую вы тем более поверили бы», — докончил его мысль я сам. После этого моего замечания за мной закрепилась репутация человека, который выдаёт себя за агента КГБ, но на самом деле таковым не является. Странно, не правда ли?! Это в советской-то эмиграции, в которой каждый говорит о каждом, что тот — агент КГБ! И обычно выдвигают несокрушимый аргумент: что это за агент, если ничего секретного о Советском Союзе не знает?! Я возражаю: а если я заслан сюда для того, чтобы тут секреты выведывать? Тогда зачем тебе признаваться в том, что ты асе, подрубают мою логику под корень мои оппоненты. К тому же секреты тут совсем незачем выведывать, ибо их тут вовсе нет — тут же все на виду. Нет, приятель, ты уж лучше не финти! Признайся лучше, что ты решил нам голову поморочить. Я признаюсь. Собеседники переглядываются: они и это моё признание, что я морочу им голову, истолковывают как стремление морочить им голову. Где же выход?

Я — асс. И ничего плохого в этом не вижу. Хорошего, правда, тоже ничего не вижу. Это просто объективный факт. Факт несколько печальный, несколько комический. Но отнюдь не трагический. Скорее банальный. Теперь агентов развелось так много, что даже в КГБ не помнят их всех. Теперь агентов выбрасывают в житейский океан, как новорождённых щенят в грязный деревенский пруд. Хотите жить — выживайте, не хотите — дохните! И наградой за все нам является одно: нас выбрасывают. Не все агенты, конечно, таковы. Я имею в виду лишь массовый тип, к коему принадлежу сам. И не столько реальных, сколько потенциальных агентов. Ситуация тут похожа на ту, какая имела место с подготовкой младших офицеров в прошедшую войну. Набирали сопляков из школ и через несколько месяцев выплёвывали на фронт младшими лейтенантами. Большинство из них погибало в первом же бою. Но они в массе и требовались лишь для одного боя. А мы в массе тоже нужны лишь для одной операции. Быть потенциальным агентом очень мучительно: ты имеешь все недостатки положения агента, не имея никаких его достоинств. Перед нами два пути: выйти из числа агентов вообще или стать актуальным агентом. Первый путь для нас исключён. Второй же удаётся лишь немногим счастливчикам. Поскольку у меня объявилась сила воли, я этот переход в актуальные агенты непременно осуществлю.