Гомо советикус - Зиновьев Александр Александрович. Страница 13

— На сто процентов. Достигнуты производные результаты, на которые заранее не рассчитывали. Например, растерянность Запада перед лицом наплыва советских эмигрантов. Растерянность западных разведок в борьбе с советской активностью на Западе.

— В каких масштабах мыслилась эта операция?

— Мы советовали выбросить на Запад по крайней мере миллион человек, главным образом — евреев. Но высшее руководство испугалось этой цифры и остановилось, как обычно, на полпути.

После беседы о КИ разговор опускается на обычный банальный уровень.

— Когда началась ваша деятельность в КГБ?

— Она ещё не началась. Я много лет работал на I КГБ, как и многие другие советские люди. Но я никогда не работал в КГБ. Я дал согласие стать советским агентом с целью получить разрешение на эмиграцию.

— Вы были осведомителем КГБ? Какая у вас была кличка?

— Я не был осведомителем КГБ.

— Этого не может быть!

— Не все советские люди суть осведомители КГБ. Любой советский человек в принципе может быть использован КГБ для получения информации или для какой-то операции. Но это другое дело. КГБ, например, использует западные разведки в своих интересах. Выходит, по-вашему, и они...

— Вам предлагали стать осведомителем?

— Затрудняюсь ответить. Иногда это делается в завуалированной форме, так что формально это не есть предложение. Во всяком случае, я отказался.

— Не может быть!

— Согласие или отказ тут не играют той роли, какую им приписывают на Западе. Я знал людей, согласившихся быть осведомителями, но фактически не ставших ими, и людей, отказавшихся, но фактически работавших на КГБ. Теперь многие выполняют поручения КГБ, формально не сотрудничая с ним. Я, например, писал отчёты для президиума Академии наук, которые автоматически шли в КГБ.

— Так, значит, вы все-таки сотрудничали с КГБ! Вы не до конца искренни с нами.

— Сформулируйте мне «конец искренности», и я обещаю дойти до него без колебаний и даже пойти дальше.

Они не поняли двусмысленности моей просьбы.

Об искренности

Искренен я с моими собеседниками или нет? Ни то, ни другое. Понятие искренности вообще лишено смысла в применении к идеологическому сознанию гомососа. Когда я решил эмигрировать, один мой старый знакомый сказал: значит, ты теперь будешь нашим врагом. А ведь он не дурак. И не на партийном собрании выступал. А другой знакомый именно после партийного собрания, на котором меня заклеймили как предателя, с чувством пожал мне руку. Разумеется, когда не было свидетелей. Кто из них был искренен? Все зависит от обстоятельств, в которых гомосос проявляет свои качества. Он гибок и ситуационен. Его реакции всегда естественны, но не единственно возможны. В нем нет ничего такого, что считают «подлинным», ибо «подлинность» есть лишь одна из исторических возможностей, возведённых в воображении людей в абсолют. Но в нем все естественно в смысле соответствия условиям его жизни.

Первый мой знакомый отнёсся ко мне как к врагу не потому, что он переживал за советский строй, а потому, что я нарушил общепринятую норму и поступил ней по-советски. Он это лишь облёк в идеологическую форму «враг». Он не испытывал ко мне тех чувств, какие положено иметь по отношению к врагу. А второй мой знакомый посочувствовал, не испытывая реального сочувствия. Он в такой форме выразил одно из своих разнообразных отношений к советскому строю. Оба на самом деле испытывали по отношению ко мне те чувства, какие бывают у массы людей к нестандартно поступающему члену их коллектива, — недоумение, любопытство, раздражение, зависть, злобу, сочувствие к себе... Эту реакцию нельзя определить одним каким-то привычным языковым выражением. И так — во всем.

Так что нелепо требовать от гомососа искренности. Он бы рад быть таким, но не умеет, ибо не считает, что он всегда искренен. А если он готов одну искренность через минуту сменить на другую, так это не есть признак неискренности. Инструктировавшие меня сотрудники КГБ ни разу не советовали мне обманывать тех, кто будет меня здесь допрашивать. Эти сотрудники КГБ суть опытные гомососы. Они знают, что нам такие советы давать не нужно, поскольку мы с детства натренированы не обманывать, а вводить в заблуждение путём использования правды. Когда мои допрашиватели намекнули мне насчёт лжи, я рассмеялся. На сей раз они поняли меня и сами сочли свою идею бессмысленной.

О сотрудничестве с властями

Сотрудничал ли я с КГБ? Если быть научно строгим, то я не сотрудничал ни с кем. Гомосос на самом деле не сотрудничает с властями. Он участвует во власти — вот в чем суть дела. Он лишь реализует свои собственные потенциальные и актуальные функции власти. Отчёты штатных осведомителей, доносы добровольцев и энтузиастов, сообщения официальных лиц, публичные разоблачения и прочие явления советской жизни суть лишь формы участия гомососов в системе власти.

Я, к примеру, несколько раз ездил за границу и по возвращении писал отчёты о поездках. Делал я это согласно инструкции, в которой, в частности, было следующее: «В беседах с зарубежными учёными широко пропагандировать достижения советской науки и успехи социалистического строительства в СССР, миролюбивую политику нашего государства. Разъяснять и популяризировать идеи новой Конституции СССР, при возникновении вопроса о „правах человека“ исходить из нашей принципиальной позиции, изложенной в центральной печати. По возвращении из поездки в двухнедельный срок представить в президиум АН СССР отчёт о командировке». Я заранее подписывал бумагу, в коей были эти слова. Я заранее знал, что мой отчёт пойдёт в КГБ. А какая разница? Чем отличается президиум АН СССР от КГБ? Я просто исполнял свой долг гомососа, допущенного до поездок за границу. Я стремился исполнять свой долг как можно лучше. И не вижу в этом абсолютно ничего безнравственного. Я презирал и презираю до сих пор всех тех, кто делал вид, будто делал аналогичные вещи нехотя и по принуждению. Я не верю им. Разве что им просто было лень писать такие отчёты или они не умели их делать хорошо.

Речь, обращённая к моралистам

В парке было пусто. Только утки. Они обступили меня, рассчитывая на хлебные крошки. У меня возникла острая потребность высказаться. И я прочитал уткам такую лекцию. Забавно, они не разошлись. Они терпеливо слушали и одобрительно (казалось мне) покрякивали. Им, наверно, тоже было одиноко и тоскливо.

Вы, конечно, считаете, что моё поведение и поведение других гомососов в аналогичных ситуациях аморально. Но мы сами думаем иначе. Легко быть моральным человеком, живя в условиях, которые не вынуждают вас к морально осуждаемым поступкам. Вы сыты, хорошо одеты, имеете приличное жильё, имеете книги и другие развлечения. И вам кажется, что быть моральным — естественно и совсем не трудно. В самом деле, зачем быть, например, осведомителем КГБ, если вас никто не принуждает к этому и если нет никакого КГБ вообще? Все просто и ясно. Но если человек поставлен в условия, которые ниже некоторого минимума, необходимого для практической применимости норм морали, то бессмысленно применять к его поведению моральные критерии. Человек в таких условиях самими условиями не просто освобождается от моральных норм, он освобождается от них в силу самих моральных соображений. Безнравственно требовать от человека быть нравственным, если нет минимума жизненных условий для того, чтобы от человека можно было требовать нравственности.

В этом месте утки закрякали оживлённее обычного. Будто они поняли мои слова. Не ясно только, одобрили они мой тезис или осудили.

Гомососы рождаются, воспитываются и живут в таких условиях, что их в такой же мере нелепо обвинять в безнравственности или приписывать им нравственные добродетели, в какой нелепо рассматривать с моральной точки зрения поведение орд Чингисхана, древних египтян, инков и других аналогичных феноменов прошлого. Мне действительно однажды предложили быть осведомителем, и я отказался. Но я не чувствовал себя героем, вступившим в борьбу с некоей зловещей и преступной силой. И не горжусь этим теперь. Мне тогда просто было ни к чему становиться осведомителем. Я от этого не выигрывал для себя ничего. И мне ничем не грозил мой отказ. Для вербовавшего меня офицера не было необходимостью привлечь именно меня. Он не настаивал. Как осведомитель я для него не представлял никакой ценности. А все, что ему нужно было узнать от меня, я мог сообщить ему и не будучи осведомителем. И я это сделал. И не испытал от этого душевных мук. И не испытываю угрызений совести теперь. Моё общение с КГБ было обычной советской рутиной, не подлежащей моральной оценке. Я согласился сотрудничать с КГБ перед выездом на Запад. Почему? Я мог иметь намерение честно работать на благо моей Родины. Нравственно это или нет? Я мог сделать вид, что согласен быть агентом, чтобы выбраться из застенков коммунизма и затем действовать против него. Нравственно это или нет? Я мог обмануть КГБ и западные разведки, которые априори считаются аморальными организациями, чтобы начать человеческую жизнь. Нравственно это или нет? Это лишь часть возможных вариантов рационального расчёта. А в сознании гомососа все возможные варианты существуют актуально или потенциально в одно и то же время, перемешаны, сменяют один другой. В зависимости от ситуации та или иная комбинация начинает доминировать. И она начинает восприниматься как «подлинная натура» гомососа. И она на самом деле подлинная, но для данной ситуации, а не вообще.