Дочки-матери - Знаменская Алина. Страница 31

Уважаемый Александр!

Рады сообщить вам, что ваш брат, Голубев Андрей Иванович, жив. Он действительно с ноября … года находился в служебной командировке в Северо-Кавказском регионе. Участвуя в боевых действиях, Андрей получил ранение и в настоящее время находится на лечении в военном госпитале в г. Самаре.

С уважением, полковник Егоров.

Все больше холодея, Юля перечитывала письмо. Подошла мама. Вера Ильинична патологически боялась казенных бумаг и потому взяла письмо дрожащими руками.

— Ну все, — прочитав, изрекла женщина. — Подлечится братик и заявится из-за дома судиться!

Юля вскинула на мать глаза.

— А что? — развивала свою мысль Вера Ильинична. — Сколько угодно таких случаев! Родители-алкоголики продали жилье, не учли интересов совершеннолетнего ребенка! А твой Никита, не тем будь помянут, где уж больно умен, а где… Сущий растяпа, прости Господи!

— Мама!

— Что — мама? Ничего по-человечески сделать не сумел. Ни с кем сроду не посоветуется, все молчком, сопком! Вот и доумничался! Мало, семью без квартиры оставил, так теперь и дачу, оказалось, подсудную купил! Спасибо, кормилец!

— Мама, перестань! Не трогай Никиту!

Юля вскочила, заметалась, натянула джинсы и свитер.

— Ты куда? — опешила мать.

Схватив письмо и сумку, Юля вылетела за порог.

В приемнике-распределителе гремели ложками. Был обеденный час. На лице знакомой воспитательницы царило все то же выражение скорбной заботы, которое Юле запомнилось с прошлого раза.

— Так его в интернат отправили еще на прошлой неделе. — Увидев Юлино вымученное выражение лица, воспитательница сходила в кабинет к начальнику и вернулась с адресом.

В интернат нужно было добираться на электричке, в противоположную от дома сторону. Юля вышла на станции, указанной в записке. Без труда нашла нужную улицу и дом. Первая же встретившаяся в коридоре няня доложила Юле, не скрывая сквозящего в голосе удовлетворения:

— Сбежал Морев. Позавчера сбежал. Нас предупреждали, что порода у него такая. Беглая. Наделал в учреждении переполоха. А ведь к нему тут со всей душой. Ботинки новые дали, рубаху теплую. Нет, как волка ни корми, все в лес смотрит.

Домой Юля вернулась совершенно разбитая и подавленная. А Оля первым делом:

— Как Саша? Обрадовался?

Юля не могла отвечать на вопросы родных. Она замертво свалилась в постель, а ночью ей приснился тягучий тоскливый сон, в котором все смешалось. И Никита, глядящий издалека виноватыми глазами, и мальчишка с тонкой шеей, обвиняющий ее во всех мыслимых и немыслимых грехах, и война, погоня, поезда, на которых они с Олей пытаются убежать от войны, и эшелон с ранеными солдатами. Во сне она разговаривала и проснулась от собственного голоса. Встала и подошла к окну. Там мягко и неслышно падал первый снег. Вишни в палисаднике чуть вздрагивали под его тяжестью.

“А все-таки успели сбросить листья”, — подумала Юля о вишнях и почему-то обрадовалась за них как за родных. В природе случилось, как полагается — за несколько дней до снега вишни оголились, усилив листьями весь палисадник. И опять она подумала о беглеце. Где он теперь? Холодно…

Свой роман с Бородиным Наташа называла телефонным. Он выматывал обоих, доводил до белого каления. Телефон стал красной точкой в доме. Звонки — дозой наркотика, без которого Наташу начинало по-настоящему ломать. Она выматывала себя работой в трех местах, оставалась шить костюмы к спектаклю, а дома окуналась в стирку, уборку, готовку, лишь бы не смотреть на телефон. Он, увы, молчал. Он мог молчать целую неделю. Тогда Наташу накрывали приступы тоски. Она могла заплакать от любой мелочи. Или садилась и набирала номер Бородина. Длинные гудки заставляли ее трепетать. Она слышала на другом конце провода голос его жены и клала трубку. Потом долго приходила в себя, пытаясь унять прыгающее сердце. Иногда звонок раздавался прямо у нее под ладонями, и тогда она едва могла справиться со своим голосом.

— Я скучаю ужасно, солнце мое, — сообщал Бородин.

— Я тоже! — дышала в трубку Наташа, с досадой признавая, что короткое “я тоже” не в состоянии вместить в себя переполняющие ее чувства. Она задыхалась от желания быть с ним. Она изнывала оттого, что долго не видела его.

— Поедешь со мной на юбилей в субботу?

— К кому? — ахнула Наташа, мгновенно загораясь от предвкушения праздника, целого вечера рядом с ним.

— Это друзья мои. Они знают о тебе, я предупредил. Поедешь?

— А жена?

Наташа опустилась на кровать рядом с тумбочкой для телефона.

После ее вопроса повисла небольшая пауза.

— Она не поедет. Ташка, у меня дома все так плохо…

— У меня тоже…

— Через месяц у меня творческий вечер. Телевидение будет. Ты приедешь?

— Я прилечу… — шепчет Наташа в трубку.

— Я к этому времени, может, уже разведусь! — вдруг заявил Бородин.

— Но это нетелефонный разговор, да?

— Да…

Неделя проходит в ожидании и предвкушении. Все дела идут по первому плану, но вторым неизменно — юбилей. Она подготовила вечернее платье, купила колготки, взяла украшение у подруги.

Неделя превратилась в один длинный день накануне праздника. В пятницу вечером позвонил Женя. Первые ноты голоса выдали его с головой.

— Все отменяется? — догадалась Наташа, стараясь следить за собственными интонациями.

— Понимаешь, — вчера помирились с женой, и вдруг я завтра уеду…

— Я понимаю. — Наташа сглотнула.

— Тем более у нее в воскресенье день рождения. Она уже пригласила гостей.

— Я рада, что у вас все хорошо, — ровно сказала Наташа и стала лихорадочно искать в голове другую тему.

Подальше от этого чертова юбилея, к которому она как девчонка готовилась всю неделю. “Я рада”. Да, она хочет, чтобы у него все было хорошо, но выходит, она не рада? Ей стало горько. Она не смогла сразу определить — отчего это? Ревность? Зависть? Просто очень горько.

— Почему у тебя изменился голос? — после нескольких натянутых фраз спросил Женя.

— Все нормально. Тебе показалось.

— Это из-за юбилея? Я тоже так хотел поехать с тобой! Но я обязательно приеду к тебе на той неделе, мы устроим каникулы, будет еще лучше — только ты и я…