Зимний сад - Эшуорт (Эшворт) Адель. Страница 47

Мадлен внезапно умолкла и пригубила из своего бокала.

– Значит, тебя никто не любил? – пробормотал Томас.

Мадлен молчала. Снова пригубив из бокала, она взглянула на Томаса. Его светло-карие глаза смотрели на нее с таким пониманием и с такой теплотой, что у нее сжалось сердце. Протянув руку, он провел ладонью по ее волосам и тихо вздохнул.

– Единственным человеком, который искренне любил меня, был мой отец, – прошептала Мадлен.

Томас внимательно посмотрел на нее:

– Наверное, тяжело в таком юном возрасте лишиться любимого человека?

Мадлен стало не по себе. Ей не хотелось говорить на эту тему – слишком уж тягостными были воспоминания.

– Я видела его всего лишь несколько раз. Но мне кажется, мысль о том, что в один прекрасный день он приедет за мной и заберет меня в Англию... Мне кажется, мысль об этом делала меня счастливой все детские годы. Когда я узнала, что он умер, во мне словно что-то умерло вместе с ним. Казалось, у меня украли все надежды и мечты. Именно в этот момент я и решила, что уйду от матери и стану сама себе хозяйкой. Моя нынешняя жизнь именно такая, какой я ее сделала. Я не желаю быть несчастной.

Томас кивнул:

– А вот меня родители любили. И мать, и отец. Но они уже давно умерли, и я плохо помню то время, когда жил с ними. Лишь отдельные эпизоды. Уильям меня обожает, но я ведь его отец, единственный близкий человек. Кроме меня, у него никого нет. И жена очень меня любила. Нас с ней поженили. Она приходилась мне дальней родственницей, и мы с детства знали друг друга и знали, что поженимся. Я тоже ее по-своему любил и очень тяжело переживал ее смерть. – Он пристально взглянул на Мадлен. – Наверное, меня все-таки больше любили, чем тебя. Но в этой любви не хватало... страсти.

Мадлен догадалась, что он имеет в виду женщин. Сердце ее болезненно сжалось, и она сделала еще один глоток из своего бокала. Томас так пристально смотрел на нее, что ей стало не по себе.

Он хочет понять, что она за человек. Он уже знает, кто она такая, и теперь ему хочется узнать, что она собой представляет. Невеселое прошлое превратило ее в сильную независимую женщину, и эта независимость гораздо важнее для нее, чем любовь, которой у нее никогда и не было.

Мадлен поставила бокал на чайный столик и продолжила свой рассказ:

– В двадцать лет я покинула Францию. Отправилась в Англию, чтобы познакомиться с родственниками отца. Меня приняли без особой теплоты. Что ж, ничего удивительного. Ведь я для них чужая. Наполовину француженка, к тому же незаконнорожденная. Со мной были вежливы, но не более того. Я пробыла там три недели. Затем отправилась в ведомство сэра Райли в поисках работы.

Томас поморщился. Заметив это, Мадлен усмехнулась.

– Я все понимаю, – кивнула она. – Сейчас, оглядываясь назад, я и сама удивляюсь своей дерзости. Все едва ли не смеялись мне в лицо. Но я проявила настойчивость и продолжала ходить к сэру Райли. Донимала его в течение многих недель. Наконец поняла, что он ни за что не возьмет к себе женщину, особенно француженку, и вернулась во Францию. Но я поклялась, что сделаю для блага Англии все, что смогу. Это было девять лет назад, а кажется... что вчера.

Три года я работала самостоятельно. По крупицам собирала информацию, интересовавшую, как мне казалось, английское правительство, и отправляла ее сэру Райли с припиской: «С наилучшими пожеланиями от француженки». – Глаза Мадлен лукаво блеснули. – Он знал, кто ему пишет, и мне это было приятно. Днем я жила жизнью парижской светской львицы: при помощи всевозможных уловок заводила нужные знакомства и становилась любовницей тех влиятельных персон, которые могли быть мне полезны. Я стала такой, какой хотела стать. Полагаю, что из меня получилась лучшая актриса, чем из матери.

Мадлен взглянула Томасу прямо в глаза. Он нисколько не был шокирован ее откровениями, и Мадлен решила рассказать ему все. Она поняла: Томас не станет судить ее слишком строго.

– Время от времени я танцевала в вонючих прокуренных залах, – продолжала Мадлен. – Пьяные мужчины бросали мне деньги и делали недвусмысленные предложения. К счастью, те влиятельные люди, с которыми я имела дело днем, не имели ничего общего с завсегдатаями ночных заведений, где приходилось танцевать. Мне нужны были деньги, и я знала, что сэр Райли в конце концов возьмет меня к себе. Когда – лишь вопрос времени.

Закинув ногу на ногу, Томас заметил:

– Довольно наивно, тебе не кажется? Мадлен пожала плечами:

– Да, я была очень наивной. И необыкновенно самоуверенной.

Томас сделал глоток бренди и кивнул:

– Продолжай, пожалуйста.

Мадлен медлила. Но, решив быть откровенной до конца, вновь заговорила:

– Как-то раз, лежа в постели с овдовевшим французским дипломатом, я узнала удивительную новость. Разумеется, этот дипломат понятия не имел, кто я такая, за что впоследствии и поплатился. Так вот, он рассказал мне, что Бодро и Шартран, французские агенты, арестованные англичанами, намеревались бежать – сообщники должны были устроить им побег во время перевозки из лондонского зала суда в Ньюгейтскую тюрьму. Да, их намеревались освободить, даже если для этого потребовалось бы применить силу. – На губах Мадлен заиграла дьявольская усмешка. – Именно за такой информацией я и охотилась целых три года. Столь важные сведения нельзя было передавать сэру Райли в письменной форме, поэтому я отправилась в Лондон – всего на два дня. Несколько часов я дожидалась в холодном и мрачном холле, и наконец сэр Райли соизволил принять меня. Мой приезд удивил и даже позабавил его. Однако, узнав, что привело меня в Лондон, он сделал соответствующие выводы.

Во всяком случае, когда мне стало известно, что люди, участвовавшие в подготовке побега, арестованы, а Шартран и Бодро в тюрьме, я поняла: мне удалось доказать сэру Райли свою полезность. Вскоре меня встретил возле моего дома в Париже один англичанин, и через двадцать четыре часа я стала Мадлен Дюмэ, вдовой мифического Жоржа Дюмэ. Меня направили в Марсель, где началась моя карьера...

Томас улыбнулся:

– В ведомстве сэра Райли тебя прекрасно знают. Более того, очень ценят и восхищаются тобой.