Альрауне. История одного живого существа - Эверс Ганс Гейнц. Страница 42
– Ах, что там, – пробурчал профессор.
– Ах, что там, – передразнил маленький адвокат. – Да ведь я его видел собственными глазами! По делу Гамехера; самое позднее завтра утром приказ будет приведен в исполнение.
– Надо внести залог, – спокойно заметил советник юстиции.
Маленький Манассе обернулся: «По-вашему, я сам не подумал об этом? Я сейчас же предложил внести крупный залог, хотя бы полмиллиона. Но мне отказали. Настроение в суде изменилось. Я этого ждал. Следователь совершенно спокойно заявил мне: „Подайте письменное прошение, господин адвокат, но боюсь, что вам будет отказано, улики подавляющие, – нам необходимо принять крутые меры“. Вот его дословный ответ, мало утешительного, не правда ли?»
Он налил полный стакан вина и медленно выпил его.
– Можно вам сказать еще больше, ваше превосходительство? Я встретил в суде адвоката Мейера П., нашего противника по Герстенбергскому делу; он состоит поверенным Гуккигенской общины, которая вчера подала на вас жалобу. Я попросил его подождать; потом долго с ним совещался. Поэтому-то я так и запоздал, коллега. От него я узнал, что адвокаты всех наших противников объединились и позавчера вечером у них была продолжительная конференция. Присутствовало несколько журналистов – среди них ловкий доктор Ландман из «General-Anzeiger». А вы превосходно знаете, что в этой газете у вас нет ни единого гроша. Роли распределены превосходно, – могу уверить, что на сей раз вам не так-то легко будет выпутаться.
Тайный советник обратился к советнику юстиции: «Каково ваше мнение, Гонтрам?»
– Надо выждать время, – заявил тот, – какой-нибудь выход найдется.
Но Манассе закричал: «А я говорю, что выхода нет никакого. Петля накинута, завтра ее затянут. Нельзя медлить ни минуты».
– Что же, по-вашему, делать? – спросил профессор.
– Я посоветую вам то же самое, что посоветовал бедному доктору Монену, – он ведь на вашей совести, ваше превосходительство. Это была с вашей стороны большая низость, – но что толку, что я говорю вам сейчас это прямо в лицо? Я советую немедленно реализовать все, что можно, – хотя, впрочем, Гонтрам и без вас может многое устроить. И тотчас же упаковывайте чемоданы и испаряйтесь – сегодня же ночью. Вот мой совет.
– Приказ об аресте будет разослан повсюду, – заметил советник юстиции.
– Разумеется, – воскликнул Манассе, – но не надо придавать особого значения. Я уже беседовал с коллегой Мейером. Он вполне разделяет мое мнение. Создавать скандальный процесс отнюдь не в интересах наших противников, – да и власти будут чрезвычайно довольны, если сумеют его избежать. Они хотят вас обезвредить, положить конец вашим делишкам: а для этого – поверьте – у них в руках есть хорошие средства. Если же вы испаритесь и поселитесь где-нибудь за границей, мы здесь все на свободе обсудим. Деньги, конечно, придется потратить немалые, – но уж о том говорить не приходится. С вами все же будут считаться – даже и теперь, – в их же собственных интересах, для того чтобы не дать такого лакомого кусочка радикальной и социалистической прессе.
Он замолчал и стал ждать ответа. Профессор тен-Бринкен ходил взад и вперед по комнате, медленно, большими, размеренными шагами.
– На какое время, по-вашему, придется отсюда уехать? – спросил он наконец.
Маленький адвокат быстро повернулся к нему. "На какое время? – залаял он. – Ну и вопрос! Да на всю жизнь. Благодарите Бога, что у вас есть еще такая возможность; во всяком
случае приятнее проживать свои миллионы в прекрасной вилле на Ривьере, чем кончить дни в душной тюрьме. А что дело этим кончится, я вам гарантирую. Да и к тому же прокуратура сама оставила нам лазейку открытой, следователь мог подписать приказ об аресте и сегодня утром, и теперь приказ был бы уже приведен в исполнение. Эти люди очень порядочны, – вы их сильно обидите, если не воспользуетесь их любезностью. Но зато если уж им придется наносить удар, они ни перед чем не остановятся; и тогда, ваше превосходительство, сегодняшний день – последний ваш день на свободе".
Советник юстиции сказал: «Уезжайте! По-моему, это тоже самое лучшее».
– О да, – протявкал Манассе, – самое лучшее и, главное, единственное, что остается. Уезжайте, исчезайте навсегда и возьмите с собой вашу дочь. Лендених будет вам благодарен – и отблагодарит вас.
Тайный советник насторожился. В первый раз за вечер черты лица его оживились и спала мертвая маска апатии. "Альрауне, – прошептал он. – Альрауне, если только она
согласится уехать…" Он провел рукой по высокому лбу – еще и еще раз. Потом сел, налил вина и выпил.
– Я с вами, пожалуй, согласен, – сказал он. – Благодарю вас, но прежде будьте добры мне все объяснить. – Он взял документы. – Ну, вот, начнем хотя бы с кирпичного завода – прошение…
Адвокат начал спокойно, размеренно. Он брал один документ за другим, взвешивал возможности, каждый малейший шанс борьбы и успеха. Тайный советник слушал, вставлял по временам свои замечания, находил новые выходы, словно в прежние времена. Все трезвее, все спокойнее становился профессор, – казалось, будто с каждой новой опасностью пробуждается вновь его энергия.
Целый ряд дел показался ему неопасным. Но оставалось еще очень много, – те ему действительно угрожали. Он продиктовал несколько писем, дал множество указаний, делая заметки, составляя прошения и жалобы. Потом взялся за путеводитель, составил маршрут и дал точные инструкции относительно ближайшего хода дел. И когда вышел из бюро, он мог по праву сказать, что дела его урегулированы.
Он взял наемный автомобиль и спокойно, самоуверенно поехал в Лендених. Но когда сторож открыл ему ворота, когда он пошел по двору и поднялся по лестнице в дом, – самоуверенность вдруг сразу исчезла.
Он стал искать Альрауне, – ему показалось хорошим признаком, что в доме не было никаких гостей. Горничная сказала, что барышня ужинала одна, а теперь у себя в комнате. Он поднялся наверх, постучал в дверь и вошел после ее «Войдите!»
– Мне нужно с тобой поговорить, – начал он.
Она сидела за письменным столом и подняла глаза. «Нет, – ответила она, – сейчас я не могу».
– По очень важному делу, – попросил он. – По неотложному делу.
Она посмотрела на него и закинула ногу на ногу. «Не сейчас, – повторила она, – ступай вниз. Через полчаса я приду».
Он ушел, снял шубу, сел на диван и стал ждать. Он обдумывал, что сказать, – взвешивал каждую фразу, каждое слово.
Прошел целый час, пока наконец он услышал ее шаги. Он поднялся, подошел к двери – она стояла перед ним, в костюме мальчика-портье, в ярко-красном мундирчике.
– Ах!… – мог он только произнести. – Как мило с твоей стороны!
– В награду, – засмеялась она. – За то, что ты был сегодня таким послушным. Ну, а теперь в чем дело?
Тайный советник, не колеблясь, рассказал ей всю правду, не прибавив от себя ничего и ничего не скрыв. Она не перебивала и спокойно слушала его исповедь.
– В сущности, ты во всем виновата, – сказал он в заключение. – Я бы превосходно справился, во всяком случае мне было бы нетрудно. Но я все запустил, я думал только о тебе, – и вот у гидры выросли головы.
– У злой гидры, – сыронизировала Альрауне. – И теперь она причиняет столько неприятностей храброму бедному Геркулесу? Впрочем, мне кажется, что на этот раз сам герой – ядовитая ящерица, а что гидра лишь карающая мстительница.
– Разумеется, – согласился он, – с точки зрения этих людей. У них «общее право» – я же создал для себя свое собственное. Вот, в сущности, все мое преступление, – я думал, ты меня поймешь.
Она засмеялась:
– Конечно, почему бы и нет? А разве я тебя упрекаю? Ну, так что же ты намерен делать?
Он заявил, что они должны уехать тотчас же, в ту же ночь. Они поедут путешествовать, посмотреть свет. Сперва, может быть, в Лондоне или Париже – там остановиться и закупить необходимое. Потом через океан прямо в Америку и в Японию или даже в Индию, все зависит от ее желания. Или туда и туда, – спешить нечего, времени много. А затем в Палестину, в Грецию, в Италию и Испанию. Где ей понравится, там они и останутся. Если ей надоест, они тотчас же уедут. А потом купят где-нибудь прелестную виллу, на озере Гарда или на Ривьере, с огромным парком, конечно. У нее будут лошади, автомобили, собственная яхта. Она будет принимать кого захочет, у нее будет открытый дом, шикарный салон…