Луна доктора Фауста - Эррера Луке Франсиско. Страница 51

– Не может быть, чтобы Мартин…

– Может, может! Помните историю с уткой? А перепончатая лапа, которую он вырезал, украшая алтарь? Помните?

– Помню.

– Вот тогда я впервые заподозрил неладное. Катары, ведущие свой род от остготов, рыжеволосы, как Мартин, и мочка правого уха у них плотно приращена к щеке, ибо бог шельму метит. Они идолопоклонники и, кроме господа нашего, поклоняются еще и утке, почему и не едят ее мяса. Одно из их божеств именуется Утиная Королева, и на первый взгляд изображение ее ничем не отличается от образа Пречистой Девы. Но если приглядеться, можно увидеть, что ноги у нее – точь-в-точь утиные перепончатые лапы. Катары еще до Лютера оспаривали непогрешимость папы… Знаете ли вы, как они сносятся друг с другом? Через трубадуров и хугларов…

– Не постигаю…

– Непосвященному и впрямь трудно постичь это. У них разработан тайный язык и в музыке, и в прочих искусствах, и тому, кто не знает подоплеки, как знаю ее я, невозможно догадаться, что милая любовная песенка или благочестивое изображение Приснодевы есть тайное послание, способ узнать своего или призыв к враждебному действию. Помните ли вы, как бросился за борт некий Педро, который распевал провансальские песни на корабле?

– Разумеется, но я никак не мог взять в толк, о чем они.

– Это песни катаров, друг мой! И это меня пугает, ибо есть ли место лучше, чем Новый Свет, и в особенности Венесуэла, для того, чтобы тайно распространять свою ересь?

– Так вы полагаете, что они есть и в нашей экспедиции?

– Ни минуты не сомневаюсь. И хотя доказательств у меня пока нет, я уверен, что среди тех, кто сейчас идет с нами, отыщется не один катар.

На следующее утро Спира приказал, невзирая на ливень, выступать и двигаться к югу. Лопе де Монтальво отозвал его в сторону и, перекатывая желваки на скулах, сказал:

– Нам надоело искать этот пресловутый Дом Солнца. Желаем вернуться в Коро – и немедленно. Ждать не намерены.

Спира прижмурил свой поврежденный глаз, потом открыл его и просверлил Лопе взглядом.

– Думайте, когда говорите, сеньор Монтальво, а иначе я прикажу заковать вас в цепи.

– Некому приказывать, – дерзко отвечал тот. – Я говорю с вами от лица всего отряда. Мы уходим тотчас же, разрешаете ли вы или нет.

Спира понял, что сила не на его стороне, и смягчил тон.

– Мы в пятистах лигах от Коро. Разумно ли поворачивать вспять, стоя у самых дверей Дома Солнца?

– Я предпочитаю умереть в песках Коро, чем жить посреди диких равнин и болот! – крикнул Перес де ла Муэла.

– Верно! Верно! – хором выкрикнули несколько голосов.

Спира с принужденной улыбкой сказал:

– Будь по-вашему. Возвращаемся! – А оставшись наедине с Филиппом, шепнул: – Разве я не говорил вам, что и тут катары приложили руку? Они просто-напросто выполнили последний приказ Мартина. Будь прокляты еретики и перепончатые лапы!

ГЛАВА ПЯТАЯ

Губернатор и капитан-генерал

17. БЕЗРАДОСТНОЕ ВОЗВРАЩЕНИЕ

Уже четвертый месяц брели они на север. Деревушки, в которых их так радостно встречали и так радушно принимали, теперь превратились в пепелища. Двести лиг прошли они, не повстречав ни одного индейца. Экспедиция снова голодала, и снова маялись люди от лихорадки. Один из солдат вдруг выронил щит, но поднимать не стал; другой бросил аркебузу; лошадь внезапно повалилась на бок и осталась лежать неподвижно, как ни пытался всадник поднять ее.

– Соли не хватает, – объяснил Перес де ла Муэла. – Скелет этот клячи послужит путевой вехой тем, кто отправится искать Дом Солнца.

Юный пехотинец вдруг зашатался и как подкошенный рухнул наземь. Спира придержал коня и оглянулся.

– Он мертв, ваша милость, – сказал лекарь. Губернатор окинул взглядом свое воинство. Из Коро вышло четыреста девяносто пехотинцев и сотня кавалеристов, теперь же по равнине брели сто измученных солдат и тащились на изможденных лошадях два десятка всадников. Труп солдата отнесли в сторону, прикрыли нарубленными ветвями, чтобы он не стал добычей черных стервятников, которые вот уже несколько недель кружили над отрядом.

Но в Сараре, ко всеобщему изумлению, они нашли индейцев. Те покормили их без прежней приветливости и рассказали, что недавно здесь прошли испанцы, которыми командовал белокурый человек с дергающейся головой; однако, узнав о приближении соотечественников, он распорядился свернуть лагерь и поспешно увел своих людей.

– Да это Федерман! – гневно воскликнул Спира.

– Будь он проклят! – сказал Перес де ла Муэла. – Чтоб он сдох, мерзавец!

– Я не верю, что Клаус может вести себя так недостойно, – возразил Филипп. – Бросить нас на произвол судьбы?

– Я ведь говорил вам, что Федерман – самый отъявленный негодяй, каких только приходилось мне встречать, – заметил Спира, отпуская поводья. – Предатель, лжец, злодей. Не зря предупреждал нас Хуан де Карвахаль, чтобы мы остерегались его.

«К несчастью, теми же словами отзывался о нем и граф Циммер», – подумал Филипп.

– Попадись он мне когда-нибудь, – гневно проговорил Лопе, – клянусь богом, я навсегда отучу его дергать головой: со свернутой шеей не больно-то это получится.

Пробыв в Сараре две недели, отряд снова тронулся в путь, но сил хватило всего лишь дней на двадцать. Солдаты еле-еле ковыляли по равнине, когда впереди, оживив мертвое ее однообразие, показалась цепь холмов. Быстро стемнело, вышла полная луна, хотя померкшее солнце только еще садилось за горизонт.

– Там сделаем привал, – сказал Спира, показав на холмы.

В ответ раздался дружный и недовольный ропот, но Спира был непреклонен:

– Еще достаточно светло, чтобы дойти.

Солдаты шли из последних сил. Когда добрались до подножья холма, луна уже светила вовсю.

– А ведь по ту сторону холмов лежит деревня племени чигире, – первым догадался лекарь.

Люди, еле держась на ногах от усталости, насторожились, стали прислушиваться.

– Еще немного, – пытался подбодрить их Филипп, – и мы соединимся с отрядом Гольденфингена. Еще одно усилие, ребята! Вперед, храбрецы!

Пологий склон оказался для изможденных солдат препятствием едва одолимым; одна только надежда встретить своих и досыта поесть придавала им сил и гнала вперед. Добравшись до вершины, они радостно глядели вниз – на плодородную долину, на озеро, вспоминая, как Эстебан Мартин выпустил утку.

– Что за черт! – подал голос Лопе. – Костры не горят, никаких признаков жизни!

– Похоже, они ушли, – мрачно сказал Перес де ла Муэла.

– Вместе с индейцами, что ли? – спросил Спира.

– Не может того быть, – уверенно ответил Филипп. – Кто-нибудь да остался! Вперед! Разведем костры и подкрепимся.

В призрачном свете луны они спустились по склону и двинулись к лесу, за которым пряталась индейская деревушка, но, когда вышли к ней, вскрикнули от ужаса: взору их открылось кладбище с ровными рядами деревянных крестов.

Как было условлено, в дупле самого большого дерева их ожидало письмо Гольденфингена.

– Есть! – крикнул один из солдат, передавая Спире завернутый в кожу лист бумаги.

– «Ждал вас целый год, – писал Гольденфинген. – Потерял треть отряда. Решил возвращаться в Коро. Мурга растерзан ягуаром, Хуан де Карденас скончался от горячки».

По прочтении письма воцарилось молчание, которое нарушил жалобный собачий вой, донесшийся с холма.

– Собака? – вздрогнул Спира. – Разве мы не всех извели?

– Поглядите, ваша милость, – дрожа от ужаса, сказал лекарь. – Это не собака, а истинное отродье сатаны.

Солдаты, упав на колени, осенили себя крестным знамением. Как рассказывали они потом, собака, прежде чем сгинуть бесследно, выдохнула из разверстой пасти пламя.

– Это пес доктора Фауста, – прошептал Спира. «Мефистофель, чего ты хочешь от меня, о чем предупреждаешь, что предвещаешь?» – подумал Филипп.

Угрюмо и понуро подошел отряд к подножию сьерры.

– Распорядитесь устроить здесь привал, пока совсем не стемнело, – сказал Спира Гуттену.