Перст Божий - Эмар Густав. Страница 26

— Вот, извольте, ваша милость.

— Да, все сведения верны! — сказал дон Порфирио, надевая кольцо на один из пальцев. Где теперь дон Торрибио?

— В окрестностях Уреса, чтобы иметь возможность следить за неприятелем и приготовить ему отпор.

— Хорошо, я узнаю его в этом. Но еще не все потеряно, особенно, если мы будем действовать решительно; но куда нам деть дам?

— Лукас Мендес уверяет, что завтра он в состоянии будет сидеть на лошади; он берется найти для них безопасное убежище.

Он нагнулся к уху дона Порфирио и прибавил ему шепотом несколько слов.

— Хорошо! — согласился тот с улыбкой. — Сеньоры, через час мы сядем на лошадей. Асиенда дель-Охо-де-Агуа будет снесена. С какой стати нам оставлять после себя такую крепость?! Вы поедете с нами, Твердая Рука?

— Нет, я лучше оставлю вам своих охотников, а войско возьму с собой и отправлюсь в свои деревни. Если апачи и сиу взбунтуются, то папаго и команчи удержат их. Через неделю я буду со своими людьми на вилле, что на Рио-Хиле; туда и посылайте за мной, если я вам понадоблюсь, а до отъезда я сам взорву укрепления Охо-де-Агуа.

— Пусть будет так, благодарю вас, и рассчитываю на вас, мой друг!

Они искренне пожали друг другу руки.

— А вы, дон Руис? — обратился дон Порфирио к молодому человеку. — Вы что хотите делать?

— Я? Разве я теперь не сын ваш? Я не оставлю вас.

— Прекрасно, я в этом был уверен, дитя мое, и очень счастлив иметь вас подле себя! Мужайтесь, господа! Нашему врагу еще далеко до победы. С Божьей помощью мы обратим этот триумф в поражение.

Через час все охотники и стрелки выезжали опять по Марфильскому ущелью в Тубак.

Донью Энкарнасьон с дочерью сопровождал сильный отряд, который до восхода солнца въехал в пресидио и опять расположился на главной площади.

ГЛАВА IX. Масса дурных известий

Мексика, кажется, единственная страна в мире, где самые алчные стремления увенчиваются успехом. Постоянная анархия сделала то, что здесь все возможно; чем безумнее предприятие, тем более шансов на удачу; с энергией и золотом здесь всего можно добиться, какова бы ни была намеченная цель. Планы дона Мануэля де Линареса, которые во Франции сочли бы чудовищными, и автора их запрятали бы в темницу, в Мексике никого даже не удивляли. Напротив, их находили заманчивыми; у дона Мануэля являлись ревностные сторонники, готовые поддержать и защитить его, рискуя всем.

Какова бы ни была репутация дона Мануэля де Линарес, но это был богач, или, по крайней мере, слыл за такового: золото сыпалось в изобилии из его рук; уже одного этого было достаточно, чтобы он приобрел себе массу друзей. Кроме того, в Соноре и других соседних штатах почти не было войск, а те, которые еще оставались там, легко было купить. В силу всего этого повсеместное восстание произошло без единого выстрела. Довольно было нескольких часов, чтобы все, соединившись, признали власть смелого злоумышленника. Жители по привычке отнеслись к этому факту вполне равнодушно: в общем, им было решительно все равно, будет ли у них губернатором дон Порфирио Сандос или же дон Мануэль Линарес; они знали, что как в том, так и в другом случае, им придется платить громадные налоги. В Мексике, справедливо можно сказать, чем более происходит перемен, тем прочнее старые порядки.

После восстания прошло две недели. Дело было вечером, пробило десять часов. В городе Уресе, расположенном на индейской границе, дул сильный ветер, так называемый кордонасо, которого все страшились вследствие опустошений, производимых им всюду, где он появлялся. Эти кордонасос берут свое начало в Кордильерах и являются настоящим бичом для стран, в которых они свирепствуют.

Дождь лил как из ведра; небо время от времени разрывали зловещие зигзаги молний; раскаты грома раздавались несмолкаемым эхом в пещерах и горах. Город казался вымершим; на улицах не было ни души; все дома заперты и свет всюду загашен; только в одном месте, точно на маяке, виднелся огонек, блестевший из окна дворца, находящегося на главной площади. Это было окно рабочего кабинета, с роскошной обстановкой, в котором сидели два человека; перед ними стоял огромный стол, покрытый зеленой скатертью и заваленный книгами, бумагами и журналами.

То были дон Мануэль и его друг, дон Кристобаль Паломбо. Дон Кристобаль был в дорожном костюме.

Оба друга казались озабоченными и мрачными. Их разговор, без сомнения, весьма интересный, происходил вполголоса, точно они боялись, что чье-либо нескромное ухо подслушает их.

— Десять часов, а никого еще нет! — сказал с досадой дон Мануэль.

— Разве вы кого-нибудь ждете?

— Конечно, я сижу без известий целых три недели, я ничего не знаю, а потому вынужден бездействовать; с часу на час я ожидаю курьера.

— Погода скверная; дороги теперь непроходимы. А откуда вы ждете вестника, из Синалоа, или из Аризоны?

— Нет, не из этих штатов; там у нас верные друзья, на которых можно положиться.

— Я это знаю, но знаю также и то, что никогда нельзя продавать шкуру медведя раньше, чем убьешь его. Откуда же этот вестник?

— Из Марфильского ущелья.

— О-о! Там враг силен, сам дон Порфирио!

— Это правда; но наши люди испытанные и под командой дона Бальдомеро де Карденаса.

— Да, такой командир чего-нибудь да стоит: дон Бальдомеро не только храбр, но и хитер, как краснокожий. Но что вы затеяли?

— Я приказал похитить у дона Порфирио его жену и дочь.

— От души желаю вам успеха; может быть, вы получите теперь более приятные известия, чем те, которые я вам привез.

— Да, я просто теряю голову в этом деле. Итак, вы ничего не нашли?

— Ровно ничего, кроме того куска кружев, о котором я вам говорил.

— И у вас были верные люди?

— Десять прекрасных охотников, самых смелых и ловких.

— И они не могли добраться до трупа?

— Мы все испробовали, но это оказалось невозможным.

— Как это странно!

— Что могло заставить бедную девушку решится на такую ужасную смерть?

Дон Мануэль покачал головой.

— Вы знаете, почему она покончила самоубийством?

— Ничего не знаю! — ответил он сердито.

— Что же вы качаете головой?

— Потому что я убежден, что она осталась жива.

— Кто, донья Санта?

— Да, я готов поклясться в этом!

— Вы, кажется, сошли с ума, милый друг, ведь я же видел ее труп!

— А кто докажет, что это был труп доньи Санты?

— А чей же еще?

— Вот видите, вы сами не уверены.

— Однако…

— Вы не уверены, говорю я! Положим, вы видели туловище, это туловище было одето в платье доньи Санты, я согласен с вами; но рассмотрели ли вы черты лица?

— Вы сами знаете, как велико расстояние.

— Но вы сами говорили мне, что вам показалось неестественным, что донья Санта, бросаясь со стены, могла попасть туда, где лежит так сказать, ее труп. Говорили вы это или нет?

— Я вам еще раз повторяю мои слова, дорогой дон Мануэль: «Почти невозможная вещь». Но все-таки она упала туда.

— Дон Кристобаль, знаете, что мои предчувствия редко обманывают меня. Я утверждаю, что донья Санта жива и что исклеванный труп, виденный вами, не ее.

— Положи, что это так, но ради чего такая комедия?

— Чтобы ввести нас в обман; донья Санта или сама скрылась с асиенды, или же ее похитили.

— Но кто? Ведь ее никто не мог видеть при той страже, которая ее охраняла. Не через стену же она прошла.

— Очень может быть.

— О! Дон Мануэль, вы меня считаете за дурака!

— Нисколько, мой милый друг; это дело весьма важно, и если хотите знать правду, я боюсь!

— Боитесь, вы?!

— Да, мой друг; согласитесь, что тут какая то необъяснимая тайна.

— Да, действительно.

— При тех обстоятельствах, в которых мы находимся, меня беспокоит все, что принимает таинственный оборот, я боюсь всего необъяснимого, я дрожу не за одного себя, а за всех нас.

— Вы начинаете создавать себе химеры; какое особенное значение может для нас иметь исчезновение этой девушки? Чего нам бояться ее, даже если она осталась жива?