Тунеядцы Нового Моста - Эмар Густав. Страница 71

Один из людей, сопровождающих графиню, принес табурет, на который она скорее упала, чем села. Наступило молчание.

— Приготовьтесь к ответу, — минуту спустя произнес президент.

— По какому праву вы меня допрашиваете, и кто вы такие? — надменно спросила она.

— По какому праву? — отвечал президент. — По праву силы. Кто мы такие? Ваши судьи.

— Действительно, вы сильны сравнительно с молодой девушкой; ну, что же! Допрашивайте, я не буду вам отвечать.

— Будете отвечать или умрете!

— Так убейте меня сию же минуту, низкие трусы; у вас хватает смелости только на угрозы беспомощной женщине!

— Нет, малютка, мы не убьем вас сейчас; мы морские разбойники, бывали далеко за морем и научились зверствам диких индейцев; умеем мучить людей долгими, страшными пытками, прежде чем смерть покончит их страдания.

— Не рассчитывайте запугать меня этим, — объявила она — трепещущим голосом, — истощите все ваши зверства надо

мной, я отвечать вам не буду.

— Диана де Сент-Ирем, какой повод к ненависти подала вам графиня Жанна дю Люк?

Ярко сверкнули глаза молодой девушки; она опустила голову, стиснула зубы и осталась безмолвной.

— Берегитесь! — предупредил президент. Она как будто бы не слышала.

— Вы не хотите отвечать? То же молчание.

— Хорошо! Ваше упорство вас губит.

Он сделал знак двум замаскированным людям, неподвижно стоящим поодаль.

Те подошли и схватили Диану. Пока один держал ее, другой снимал с нее обувь; потом они подняли бедную девушку на руки, перенесли через комнату, положили на пол перед камином и стали держать в таком положении, что подошвы маленьких ног приходились у самого огня.

Диана де Сент-Ирем была женщина. Она обладала тем нравственным мужеством, которым в известных случаях жизни отличаются женщины, но никогда не испытывала физической боли; она принадлежала к числу щеголих, которых лелеют и нежат. В ней положительно не было того нервного, того бессознательного мужества, которое порождается бедствиями, потому что она до сих пор не встречалась с несчастьями.

Едва ощутив прикосновение первого, несколько острого жара от раскаленных добела угольев, она сделалась слабым созданием, каким была в сущности, и после напрасных попыток освободиться из рук своих мучителей горько зарыдала.

— Будете отвечать? — по-прежнему невозмутимо повторил свой вопрос президент.

— Да, да! — вскричала она раздирающим душу голосом. — Но избавьте меня от этих ужасных мучений.

— Вы будете отвечать? Даете мне слово?

— Клянусь! Только сжальтесь, сжальтесь, ради самого неба! О! Какое страдание!..

Президент сделал знак.

Те же двое людей подняли девушку и посадили на прежнее место.

Как справедливый рассказчик, мы должны заверить читателя, что огонь не коснулся даже кожи ног графини Дианы, но испытания было достаточно, чтоб убедить ее, что она вполне находилась во власти неумолимых врагов, которые не отступят перед самыми страшными крайностями и добьются от нее желаемого признания.

Чувствуя себя побежденной, она покорилась в надежде отомстить им впоследствии.

— Какую причину к ненависти имели вы против графини Жанны дю Люк? — повторил президент, как будто бы ничего не произошло особенного.

— Никакой, — отвечала она глухим голосом.

— Однако вы ей изменили. Чем вы можете оправдать свое поведение?

— Я люблю ее мужа.

— Вы лжете. Вы никогда не любили графа дю Люка, а завидовали и до сих пор завидуете его бедной жене, которая спасла вас от нищеты, взяла к себе в дом и была вам сестрою и другом. Вы любили прежде и больше всего одну себя! Вы рассчитывали основать свое благосостояние на несчастье той, которой обязаны всем! Любовь ваша к графу одна ложь. Злоупотребляя самым низким образом его слабым характером, вы придумали гнусную клевету, чтоб убедить его в неверности Жанны, разъединили супругов и посредством измены стали любовницей графа. Не довольствуясь этим с целью сгубить человека, которому отдались, как последняя куртизанка, вы сделались шпионкой Армана Ришелье, получали жалованье, чтоб выдать ему все тайны несчастного графа, привести его к эшафоту и обогатиться его наследством. Правда ли это? Отвечайте, сударыня.

— Да, — чуть внятно сказала она.

— И этого мало; в минуту безумного упоения вы украли у этого человека, потерявшего разум в ваших бесстыдных объятиях, портрет его бедной жены, последнюю память погибшей любви, которую он носил, как святыню, у сердца.

— О нет, нет! Этого я не делала! — пылко возразила Диана. — Я была бы чудовищем, если б действительно так поступила!

— А! Наконец, вы сознаетесь, Диана де Сент-Ирем; да, вы чудовище, потому что вот этот медальон!

Девушка опустила голову; холодный пот струился по ее лбу.

— О Боже мой! — воскликнула она в отчаянии.

— Комедия! Гнусная комедия! — произнес жестким голосом президент. — Потому что вы не верите в Бога, которого призываете!

— О! — застонала она, закрывая лицо руками.

— Да, говорю вам, не верите. Вы хуже зверя, который любит и защищает детенышей; вы чудовище; Диана де Сент-Ирем, если вы помните какую-нибудь молитву, так прочитайте ее, потому что ваш час приближается!

— О, пощадите, пощадите! — вскричала она раздирающим душу голосом, падая на колени и с мольбой сложив руки.

С минуту все было тихо, и эта минута показалась ей веком.

Судьи совещались вполголоса, и она внимательно слушала, стараясь поймать хоть несколько слов из их разговора.

— Может быть, вам есть еще средство спастись, — сказал мрачным голосом президент, когда совещание кончилось.

— Говорите, о, говорите, какое это средство!

— Ваш брат в нашей власти.

— Мой брат! — воскликнула она, подняв сверкающий взор. — Этого никогда быть не может!

— Вы сомневаетесь? — продолжал президент все также невозмутимо. — Хорошо! Пусть приведут сюда графа де Сент-Ирема.

Дверь отворилась; граф вошел в комнату.

— Жак! Мой Жак! — закричала она, увидев его.

— Диана! А! Так это правда? — он бросился к сестре. Они упали друг другу в объятия и долго стояли, обнявшись.

— Вы убедились, не так ли, Диана де Сент-Ирем, что участь вашего брата действительно в ваших руках? — спросил президент. — Вы любите только его, он отвечает вам тем же, так слушайте внимательно: вы обяжетесь повиноваться буквально, без возражений, без ропота, всем нашим приказаниям, какого бы они ни были рода. Ваш брат остается залогом в наших руках; его жизнь отвечает за ваше поведение; при малейшей тени измены он будет заколот кинжалом. Если исполните, каковы бы они ни были, приказания, которые будут вам отданы, так через двадцать четыре часа и вы, и граф получите свободу, и даже, — прибавил насмешливо президент, — мешок с двумя тысячами пистолей, который отец Жозеф дю Трамблэ вручил вам сегодня. Принимаете ли вы эти условия и обязуетесь ли их выполнять? Подумайте хорошенько, прежде чем отвечать окончательно. Нам ничего нет легче покончить с вами сию же минуту. О! Вы совершенно в наших руках, и у вас нет ни малейшей надежды на спасение, даже если б все войска королевства пришли освободить вас и стучали в двери этого дома.

— Сестра!

— Молчи, Жак, молчи, братец, это необходимо! Мы во власти самых заклятых врагов! — произнесла она отчаянным голосом.

— О! Рано или поздно я отомщу за себя! Вы дорого мне заплатите, черные демоны, за все оскорбления, которые я вынес сегодня! — с глухим гневом проговорил молодой человек.

— Не бойтесь, ваше сиятельство, вам доставят случай к возмездию, прежде чем вы его пожелаете. А вы, сударыня, отвечайте, принимаете ли эти условия?

— А вы, — переспросила она, — исполните ли ваши обещания?

— Исполним, насколько вы сдержите свои.

— Хорошо! Я принимаю.

— Поцелуйте вашу сестру, господин граф де Сент-Ирем, и помните, что если вы не выйдете отсюда целы и невредимы, значит, она изменила своим обязательствам. Тогда пусть падет ваша кровь на ее голову!

— О! Никогда, никогда! — вне себя повторяла Диана, кидаясь в объятия брата. — Жак, мой возлюбленный Жак!