Тунеядцы Нового Моста - Эмар Густав. Страница 76

Графиня привстала и, прислушиваясь к шуму шагов бежавшего Оливье, вдруг зарыдала и, бросаясь на шею герцогини де Роган, вскричала:

— Ах, а я ведь люблю его! Я люблю его! Она лишилась чувств.

ГЛАВА XVIII. Из которой видно, что полезно узнавать людей, у которых покупаешь лошадь

Прошло несколько дней после описанных нами в предыдущей главе событий. Условия договора, заключенного между капитаном Ватаном и Дианой де Сент-Ирем, были строго выполнены.

Девушка и ее брат после двадцати четырех часов заключения были выпущены на свободу почти у самых дверей их дома.

Ярость графа де Сент-Ирема не имела границ. К несчастью, похитители так хорошо приняли все нужные меры, что молодые люди решительно не могли догадаться, с кем имели дело.

Врагам их, по всей вероятности, суждено было остаться навсегда неизвестными.

Жак, очень опытный в переделках всякого рода, отнесся бы хладнокровно к этой неудаче, если бы не другое обстоятельство, которое ставило его в крайне затруднительное положение.

Несмотря на полученное приказание проводить брата и сестру до угла улицы, на которой они жили, Тунеядцы Нового моста, знавшие о мешке, набитом пистолями, который хранился у девушки, не могли устоять против искушения отнять его; в самых вежливых выражениях, почтительно извиняясь, Макромбиш и Бонкорбо вытребовали пистоли у Дианы де Сент-Ирем.

Это было очень важно, потому что молодые люди остались без гроша и не имели средств достать денег.

Нечего было и думать ехать в Сен-Жермен опять просить у отца Жозефа. Те немногие пистоли, которыми снабдил их мрачный монах, достались с большим трудом. Убедить его выдать еще было положительно невозможно.

Оставалось прибегнуть к ростовщикам, которых в Париже было тогда очень много.

Диана с глубокими вздохами должна была решиться заложить одну за другой все драгоценные вещи, а Жак со своей стороны прибегал к тысяче разных средств, чтобы как-нибудь нажить хоть несколько су; но все было напрасно, ничто ему не удавалось. Положение становилось все более и более отчаянным.

Возвращаясь однажды вечером домой, Жак услышал, что сестра его напевает веселую песенку.

Он остановился и, покачав головой, подумал:

— Ого! Это что? Моя милая Диана не стала бы понапрасну терять время в распевании песенок, если бы не было чего-нибудь более интересного. Ну, я оживаю! Ах, какое счастье! Я слышу запах мяса, а мне, кстати, очень есть хочется!

Несчастный два дня ничего не ел. Пение между тем не прекращалось.

— Что-нибудь тут есть, — подумал граф. — Мы, вероятно, получили наследство… Да, другого ничего не может быть. О, какая скверная вещь нищета,! Как она изменяет людей! Ах, если бы у меня было пятьдесят тысяч дохода! Но их, к несчастью, нет. Я даже не обедал сегодня. Пойду посмотрю, почему сестра так распелась. Последние два-три дня я нахожу ее какой-то таинственной. Нет ли у нее… Черт возьми, это очень возможно! Посмотрим!

Рассудив таким образом, Жак открыл секретную дверь и вошел к сестре.

Диана была одна. Она пела и с детской игривостью подбрасывала два апельсина, фрукт очень редкий в Париже.

— Вот как! — вскричал граф, остановившись в изумлении. — Что это ты делаешь, Диана?

— Забавляюсь, как видишь.

— Да и очень даже. Скажи мне, в чем дело, сестренка, чтобы и я мог так же позабавиться. Мне это необходимо; поверь, мне вовсе не весело.

— А мне, Жак, наоборот, никогда не было веселее. Видишь ли, Жак, все вы, мужчины, — заметь, что я говорю только про самых отчаянных, — не что иное, как просто глупцы.

— Ба!

— Да, братец, это верно.

— Знаешь, Диана, я всегда так думал.

— А я в этом уверена.

— А если ты так уверена, значит, это справедливо.

— Наверное.

— Не буду спорить. Тебе это, очевидно, должно быть лучше известно.

— Ах, как мне есть хочется! А тебе? — спросила она, небрежно закрывая глаза.

— Вот милый вопрос! Ведь я два дня не ел.

Девушка громко рассмеялась.

— Ты смеешься, — грустно сказал он, — но посмотри на меня! От меня только кожа да кости остались. Платье болтается на мне, как на вешалке.

— Но, Жак, ты же не будешь плакать!

— Хорошо, оставим этот разговор. Итак, ты сказала, что чувствуешь аппетит, а я ответил, что очень голоден. Что дальше?

— Боже мой, братец, я, право, не знаю, где у тебя голова. Позови Лабрюйера; ужинаешь ты со мной или уйдешь куда-нибудь?

— Нет, мы будем ужинать с тобой вдвоем у камина, как добрые брат с сестрой; наконец, чтобы съесть кусок хлеба с чесноком, я не вижу необходимости идти распространять зловоние в городе.

— Ну, Жак, друг мой, — произнесла она иронически, — ты действительно настоящий мужчина!

— Смею надеяться, — ответил он, выпрямляясь и подбочениваясь, — но почему ты сказала это?

— Потому что ты так же глуп, как и все мужчины; позови Лабрюйера, пожалуйста.

Лабрюйер и Магом, как и их господа, редко завтракали или ужинали.

Первый, по природе очень ленивый и постоянно сонный, проводил всю жизнь, лежа в передней.

Услышав зов, он нехотя встал и, переваливаясь, вошел в комнату.

. — Возьми! — приказала Диана, подавая ему два пистоля. — И принеси ужинать.

Слуга стоял с протянутой вперед рукой и изумленно смотрел на монеты.

— Ну, что же ты? — спросила девушка. — Чего ты глядишь, точно какой-нибудь идиот?

— Не сердись на него, сестра. Этот дурачина отвык видеть серебряные монеты и не верит своим глазам. Ну же, торопись, животное!

Лабрюйер схватил наконец деньги и что есть духу бросился вниз.

— Вот как! Значит, мы стали богаты? — со смехом поинтересовался граф.

— Ну… скажи мне, Жак, давно ли ты видел графа дю Люка?

— Parbleu! Ты знаешь, что я никуда не хожу. Где же я мог его видеть?

— А я видела.

— Да?

— Да, и уверяю тебя, он просто прелестен…

— А!

— Знает чудные вещи и ничего не скрывает от женщины, которую любит, если только она сумеет заставить его говорить.

— А-а, — протянул Жак, выпучив глаза на сестру. — А женщина, которую он любит?..

— Это я, ты не знал? О чем же ты думаешь?

— Вот как! Начинаю понимать!

— Слава Богу! Немало времени тебе нужно для этого.

— Но подумай же, сестра, всякий ум затемнится, если в продолжение сорока восьми часов ходишь с пустым желудком.

— Бедный мальчик! — засмеялась она. — Ты, должно быть, очень голоден!

— Не знаю, сколько мне нужно будет пищи, чтобы насытиться.

— Черт возьми! Пора, значит, и нам иметь деньги!

— О! Да! Давно уже пора. А! Значит, у нас их достаточно?..

— Нет, пока только несколько тысяч пистолей!

— Как ты это говоришь!

— Я говорю, пока только несколько тысяч пистолей.

— Как пока? Но несколько тысяч ведь немало !

— Ну, да, двенадцать или пятнадцать, я сама хорошенько не знаю.

— Ах, Боже мой! Я падаю в обморок… Не знаю, правда, от волнения или от голода, но чувствую себя очень слабым; этот славный подарок тебе сделал, вероятно, граф дю Люк? Действительно он прекрасный человек! Двенадцать тысяч пистолей! Я, признаюсь, был предубежден против него; это честный человек! Он тебе еще обещал?

— Ну да! Он у меня теперь в руках.

— Главное, не выпускай его больше из рук. Я опытнее тебя, Диана. В наше время великодушные люди очень редки; напротив, мужчины стараются жить за счет женщин. Но как же ты все устроила, расскажи мне?

— Я тебе ведь сказала, что у меня было с графиней. Я хотела ей отомстить, и месть удалась. Госпожа дю Люк обошлась со мной, как с куртизанкой, я подняла брошенную перчатку и на этот раз, — прибавила она с улыбкой, — мщение мое будет полным. Ты знаешь, Жак, чего женщина хочет…

— Того и дьявол хочет, это ясно, я всегда утверждал справедливость этого афоризма. Ах, черт возьми, отлично сыграно! Но, смотри, Диана, между нами, никогда ничего не скрывай.

— Никогда!

— Ты любишь этого графа дю Люка?