Деньги - Эмис Мартин. Страница 44

Итак. Ночь, или часть ночи, я провел на клочке земли в царстве алфавита — авеню Б, самая глубинка восточного Манхэттена. Плодотворно пообщавшись с Банк-стритовскими деятелями, совместив приятное с полезным, я, судя по всему, решил это отметить, пропустить стаканчик-другой. Неудачная мысль! Крайне неудачная! Кто-то в какой-то момент обработал меня неким инструментом, арматуриной или тупоносым финаком. Рубашка была местами продрана — но не пиджак, мой лучший пиджак. Время — полдевятого. Я плеснул на лицо водой и ощутил в спине первый горячий зуд. Потом меня минут десять выворачивало наизнанку — чудовищные конвульсии, которых я не мог ни сдержать, ни вынести. Потом вдвое дольше просидел под горячей струей душа, включенного на полную мощность, но гниль упорно не желала смываться. Должно быть, я очень несчастен. Только так я могу объяснить собственное поведение. Глубочайшая, едрить ее, депрессия. Тяга к самоубийству. Только вот с чего бы.

Возьмем мою жизнь. Я знаю, что вы думаете. Вы думаете: здорово! великолепно! Вы думаете: везет же некоторым! Может, на взгляд со стороны так и кажется — со всеми этими авиабилетами, ресторанами, таксомоторами, кинозвездами, Селиной, «фиаско», деньгами. Но моя жизнь — это еще и моя личная культура; именно это я вам, в конце концов, и демонстрирую, именно это и доверяю — свою личную культуру. И как вам она? Приглядитесь, приглядитесь. Оцените, в каком она состоянии. Явно же в кошмарном. Вот почему я мечтаю расстаться с миром денег в пользу... в пользу чего? В пользу мира мысли и чудес. Но как туда пройти? Подскажите, пожалуйста. Своими силами у меня никогда не выйдет. Я просто не знаю дороги.

Пару дней не происходило ничего особенного, что меня вполне устраивало. Не происходило ничего. То есть, это я так говорю — на самом же деле чего только мы ни затевали, с моей бедной спиной.

Мы с моей бедной спиной написали письмо Мартине. Да-да, письмо. Я даже специально выбрался и купил в помощь данному начинанию на Шестой авеню словарь. Вам вообще знакомо такое похмелье, когда не уверен, как пишется "я" или «вы», не говоря уж о «прошу прощения» или «последний раз»? На то, чтобы, соответственно, написать, запечатать, снабдить маркой и отправить письмо, у меня ушло по целому дню — но в конечном итоге я с этой задачей справился. Я извинялся за свое поведение (сами понимаете, как это бывает: стаканчик-другой, шутка-другая, а там недолго и контроль утратить) и спрашивал, нельзя ли мне все-таки в какой-нибудь момент пригласить ее на ленч. В конце-то концов, отмечал я, единственное о чем мы еще не пробовали договариваться — это о ленче. Коктейль, завтрак, обед — но не ленч. Я сказал, что «вполне пойму», если она подсчитает, так сказать, убыток и поставит на этом точку. Я бы на ее месте, сказал я, точно отказался бы от моего приглашения, на полном серьезе. А вы разве не отказались бы?

Мы с моей бедной спиной пригласили на коктейль Лесбию Беузолейль. Слава Богу, о погроме в клубе «Беркли» не было сказано ни слова. Выглядела Лесбия превосходно — воплощенные юность и здоровье — и на нынешней стадии вела себя вполне примерно. В общем, не удивительно. Она получает 750 тонн баксов. Единственное ее условие— она отказывается заниматься домашней работой. В фильме. Подметать пол — ни в коем разе. Даже чашку сполоснуть. Эмансипация, однако. С кем бы она хотела играть, спросил я. С Кристофером Медоубруком, Давидом Гопстером или Набом Форкнером? Лесбия ответила, что предпочла бы в фильме партнера посмуглее. С Лесбией главное, как она сама и отметила, что она не просто тупая блондинка. Я согласился. Да, она немного похожа на тупую блондинку. Иногда она даже ведет себя и говорит, как тупая блондинка. Но такое впечатление обманчиво. Это — главное.

Мы с моей бедной спиной несколько раз уже встречали филдинговских толстосумов. Со Стюардом Каури, Бобом Камбистом и Рикардо Фиском мы пообедали во французском ресторане «Золотая клетка». С Табом Пентманом, Биллом Леве и Грэшамом Таннером мы прошлись по ночным клубам. Странные они типы, эти толстосумы, гостиничные бароны» из Майами, скотовладельцы из Небраски, нефтяные короли из Мэриленда. Их интересуют только кинозвезды и деньги. О деньгах они говорят в американском акульем стиле, как будто деньги — единственное мерило, единственный критерий. В их компании мне легко, как выясняется. Платит за все Филдинг. Результат же — налицо. Каждая встреча заканчивается тем, что все толстосумы наперебой говорят: «Вписываюсь» или «Хорошо, уговорили», или «Считайте меня в доле», или «О'кей, по рукам». Филдинг уже планирует, как отсечь на хрен пару-тройку рыбешек помельче.

Кстати, однажды поздно вечером мы с моей бедной спиной дозвонились до Селины. В моей лондонской берлоге было семь утра. Селинин голос звучал далеко и холодно, как раз, как я люблю. Через какое-то время, не воркованием, так руганью, она сумела меня ублажить. Должен сказать, такой телефонный минет— горячая линия, межгород— также относится к числу наших прискорбных привычек... Я заметил, что это извращение, как и все прочие, поставлено в Нью-Йорке, оплоте предприимчивости, на профессиональную основу. Рекламные колонки журнала «Отребье» кишмя кишат шлюхами с дистанционным управлением, которые день-деньской сидят у телефона, чем и зарабатывают себе на жизнь, прямо как Осси Твен. Ты звонишь им, даешь номер своей карточки и базаришь за порнографию, сколько хватит денег. Если подумать, это должно быть даже дешевле, чем с Селиной (как-никак, еще гостиничная наценка). В конце концов, она там, но они-то тут... Я уже хотел дать отбой, когда Селина с подозрительно натуральным возбуждением завела речь об этом своем новом богатом дружке, трансатлантическом денежном воротиле, как он возил ее по отелям, разряжал в пух и прах и шпарил на полу, как собаку. Короче, ничего особенного — но тон ее мне не понравился. Кончай, сказал я. Но она продолжала дразнить меня своим далеким голосом. Она сказала, что если она не тут, значит, она там, с ним, и повторила, чем они занимаются. Хватит, сказал я.

— Тогда женись на мне, — ответила Селина, ни капли не любезно.