Разбитое сердце июля - Арсеньева Елена. Страница 67

– Когда? Куда? – быстро спросила Алена.

– Верите, не знаю куда! – так же быстро ответил Колобок. – А когда… У нас сегодня какой день, четырнадцатое июля? Значит, завтра. Да, она говорила, у нее на пятнадцатое намечен отъезд. Ну, правильно, это же как раз… – Он махнул рукой.

– Что «как раз»? – насторожилась Алена.

– Да ничего. Пятница как раз, – пожал плечами Колобок. – Может, она на дачу собиралась или в дом отдыха. Я не знаю. Я вообще ничего не знаю! Надо вам – допрашивайте в официальной обстановке. Вызывайте повесткой!

Ага, так вот он кем ее считает – тоже милиционершей. Коллегой Нестерова.

Алена мрачно ухмыльнулась. Ну и пусть считает: раз, два, три, четыре, пять, как советовала Лариса Серебрякова. Кстати, странно, что Нина Ларису не привлекла к этому делу. Наверное, потому, что Лариса просто не стала бы с ней связываться: слишком сильна была в ее душе обида, что именно ради Нины ушел из семьи Сергей Лютов.

Да, Лариса из таких – из непрощающих. За что и достойна уважения. А эти, остальные, – что мужчины, что женщины, что молодые, что не очень… Неужели Ирине совершенно плевать на чувства Холстина? Или только ради шестидесяти тысяч…

Нет, тут что-то не так. Став его женой, Ирина получила бы гораздо больше, неизмеримо больше!

Ладно, об этом можно думать сколько угодно и придумать что угодно… совершенно далекое от истины. Додумаем потом. А сейчас есть дела поважнее.

– Вы что, в самом деле предпочитаете разговаривать в кабинете следователя? – спросила Алена небрежно. – Думаю, что этого всяко не избежать, но только от вас зависит, будете вы проходить по делу как соучастник или как свидетель.

Софико Чиаурели снова постучала бы сейчас себя по лбу. Во класс! Детективщица Алена Дмитриева самостоятельно додумалась до такой замечательной фразы или вычитала ее в какой-нибудь книжке?

– Улавливаете разницу? – настойчиво спросила она.

– Улавливаю, – печально кивнул Колобок. – А от чего это зависит?

– От вашего запирательства – или, наоборот, чистосердечного признания. Возьмите фотоаппарат со снимком Холстина… Чей аппарат, кстати? Откуда он у Марины?

– Откуда, как не от моей жены? – горько вздохнул Колобок. – Марина причитала, мол, фотографий доченьки хочет понаделать на помолвке. А когда случилась история с девкой, с проституткой той, смекнула, какую пользу можно извлечь.

– Так что там была за история? – небрежно спросила Алена. – Марина убила Лену, приняв ее за другую девушку, да?

– Вы о чем? – поглядел дикими глазами Колобок. – За кого ту шлюху еще можно было принять, как не за шлюху? Марина говорит: она все время так и липла к Холстину, только что не ложилась перед ним. А потом, когда гости стали расходиться, она потащилась к его домику. И орет: «Я им покажу, голубкам! Я им устрою брачную ночь! Чем я хуже этой твари Покровской? Буржуйка несчастная! Почему одним все, а другим ничего? Пусть Холстин трахнет меня, увидит, как я умею. Я лучше ее!» Марина говорит, она всего-то и хотела, что помешать девке рваться в коттедж. Но она ведь выпила на банкете, Марина-то. Не удержалась. И сошла с катушек. Просто, говорит, столкнула буянку с крыльца, а там ступеньки высокие… Надо же, люди с высотных домов падают и живые остаются, даже руки-ноги целы, а тут с какого-то несчастного крыльца упала – и шею сломала… – Колобок сокрушенно покачал головой. – Но Марина тогда еще в разуме была – мигом сориентировалась, как это использовать. Постучала в окно к Холстину, тот вышел, перепугался, начал прятать труп… Марина его сфотографировала. Конечно, она не ожидала, что тот к Нестерову побежит. А Нестерова она очень уважает, рада была, что Нинке не удалось его вместе с Юровским прикончить. И понимала, что он до сути дела непременно докопается. Поэтому уволокла труп из тех кустов, куда его Холстин оттащил. Но тут у нее, видно, крыша поехала… иначе не стала бы она, конечно, прятать его под крыльцом у Холстина же! А может быть, она надеялась потом, когда Холстин с Ириной уедут, куда-нибудь перенести тело… Но уже после завтрака она совсем сошла с катушек. Купила в баре водку, и… Теперь вот вина откуда-то добыла.

Алена пожала плечами, мол, кто ж это может знать, кроме Марины?

Она не чувствовала ни малейших угрызений совести за то, что еще пуще споила пьянчужку, за то, что нагло выуживает из Колобка информацию. Он сам стал жертвой собственных заблуждений.

– Так вы говорили насчет того, чтобы мне с повинной, да? – Взгляд «жертвы собственных заблуждений» стал искательным.

– Конечно, – веско кивнула Алена. – Отдадите фотоаппарат, расскажете все, что знаете. Например, откуда Нина взяла взрывчатку, которой угробила Юровского, как потом убила Толикова.

– Про Толикова не знаю, не знаю! – прижал руки к груди Колобок. – А про взрывчатку надо не меня спрашивать, а Вадима. Это какие-то его связи, еще армейские. Он ведь в саперных войсках служил. Правда, недолго: комиссовали по болезни. Но друзья близкие у него остались, причем все в Москве живут да в Питере в основном. А у друзей связи… сами понимаете с кем. Были бы деньги, что угодно достанут. А для Нинки Юровский ничего не жалел. Ни денег, ничего. Машину на нее оформил. Он по ней с ума сходил, еще когда Сергей был жив. Может, отчасти он не только из-за денег с Сергеем разделался, но чтобы его женщиной завладеть.

– Какое же влияние Нина имела на Вадима! – чуть не вскрикнула Алена. – Она же его на преступление толкнула! Он что, тоже был в нее безумно влюблен? Настолько, что даже…

Она осеклась, вовремя остановилась, иначе звучало бы окончание своего неприятного вопроса: «Что даже со мной занимался бурным сексом в бассейне, лишь бы дать Нине возможность попасть в намертво запертый номер Толикова?»

Ну и везет ей, однако, в жизни на юнцов, которые находятся под полным влиянием взрослых, умных, опытных, циничных и бессердечных женщин! Игорь был совершенной игрушкой в руках своей наставницы, хотя и изображал некоторую сексуальную независимость и даже демонстрировал ее в постели осатаневшей от любви писательницы Дмитриевой… И в чьих еще, в скольких постелях? Но вот Жанна щелкнула кнутиком – и он сделал высокомерную физиономию: «Я совершенно не понимаю, о чем ты говоришь!» – а потом упорол с главной женщиной своей жизни в ту поганую Туретчину. И что там с ним происходит, знают только Господь Бог (вернее, Аллах, поскольку Турция все же его территория) и Жанночка, конечно.

– Да ну их на хрен с их любовями, с их деньгами! – прервал ее мысли вконец расстроенный Колобок, все явственней, видимо, осознававший необходимость идти к Нестерову и рвать на груди рубашку в приступе покаяния, но при этом совершенно отчетливо понявший, что прежней благополучной жизни директора пансионата пришел конец. – Я-то в чем виноват? Что жене и ее сестре хотел помочь? Я-то за что пострадаю?!

– Благими намерениями знаете куда дорога вымощена? – философски произнесла Алена. – Вот именно. Поэтому мой вам совет: не теряйте времени, идите разыщите Нестерова и Муравьева… И фотоаппарат не забудьте.

Наверное, этой подсказкой, этим благим намерением она тоже мостила дорогу в ад – для себя лично, потому что можно было представить, что устроят ей вышеназванные товарищи за самостийность и незалежность (братской Украине и не снились такие санкции разъяренной России!). Но сейчас ей было равным образом наплевать с высокой башни (или даже с нефтяной вышки, если уж играть в предоставленных судьбою декорациях) на Украину, на санкции да и на себя заодно. Воспоминание о Жанне с Игорем было последней каплей, переполнившей чашу страданий нынешнего дня, и сейчас Алене уже ничего не хотелось, только плакать и спать.

Что она и начала делать, едва переступив порог своего номера. То есть сначала плакала, потом уж спала. В слезах и заснула.

Засыпать в этой постели в слезах постепенно входило у нее в привычку. Может, следовало переменить постель?

Да, в самом деле, пора отсюда уезжать!