Твой враг во тьме - Арсеньева Елена. Страница 50
Хохоча, она пошла со двора, пытаясь скрыть от самой себя, что на душе кошки скребут. Асан никогда не заводил речи про женитьбу. Может, где-нибудь в горах, в ауле, у него жена и семеро деток по лавкам сидят? И если, к примеру сказать, Асан вдруг уедет, то Любочке тоскливо придется… Никто к ней не присватается, разве только за деньги. Но и то сказать: на Лесной свет клином не сошелся. И вообще, почему должен уезжать Асан? Это она не выспалась, вот и лезет в голову всякая дурь, да еще и батенька своим языком дорогу перемел…
Вот и усадьба. Любочка постояла перед воротами, дожидаясь, пока камера ее опознает и калитка откроется. Потом пошла в главное здание, зыркая по сторонам. Было тихо, едва семь часов, и Олеська, поганка, и доктор, конечно, еще спали. Любочка всегда приходила на работу вот так рано, всегда заставала такое же безлюдье, но сегодня оно показалось каким-то зловещим.
Переоделась в своей каморке под лестницей главного здания, взяла ведро, пылесос. Потом, спохватившись, как вчера маялась на стуле, не доставая до полок, схватила стремянку и поволокла на второй этаж, стараясь ступать потише и, главное, не грохать этой железной дурой. Слава богу, по пути никто не встретился.
Любочка из осторожности сначала стукнула в дверь кабинета и только потом встала перед «глазком».
– Да скорей открывайся, скорей! – пробормотала нетерпеливо.
В кабинете было тихо, пусто. Наверное, доктор со вчерашнего дня сюда не заглядывал. И, уж конечно, не лазил под потолок.
Любочка воздвигла стремянку, вскарабкалась на самый верх, достала из кармана диск и вложила в «книгу» точно так же, как он там лежал вчера: картинкой вниз. И уже поставила одну ногу ступенькой ниже, с облегчением начав спускаться, как вдруг услышала характерный щелчок, означающий, что дверь открывается.
Любочку обдало жаром, и она вцепилась в стремянку, чтобы не свалиться на голову вошедшему… доктору, конечно. Принесла нелегкая!
– О ранняя пташка! – воскликнул тот приветливо, как бы ничуть не удивившись. А чему удивляться, правда что? Господа спят, уборщица убирается… – Высоко же ты взлетела!
– Доброе утро, Петр Петрович, – с трудом выдавила Любочка. – Извините, думала, вы еще спите…
– А я и сплю, – со смешком отозвался доктор, глядя вверх. – Сплю и вижу чудный сон про Любочкины хорошенькие ножки, которые мне повезло зреть во всей красе.
Он приблизился вплотную к стремянке и своими длинными пальцами принялся оглаживать Любочкины щиколотки.
Она зажмурилась. Доктор стоял так, что мог видеть снизу под халатиком ее всю, от тапочек до голубых прозрачных трусиков, а может, и выше – до самого лифчика. В другое время Любочка не постеснялась бы – за такие вольности огрела бы ногой по коротко остриженной седоватой голове, да еще пригрозила бы, что пожалуется Асану, но сегодня терпела, стиснув зубы и крепко зажмурясь.
– Да у тебя просто потрясающие ножки! – проворковал доктор. – Меньше моей ладони. Тридцать пятый размер, да? А то и тридцать четвертый? Сейчас у женщин таких лапок уже не осталось, сейчас у всех лапищи, как у гренадеров, а у тебя – как у той Золушки… Тебе бы башмачки хрустальные носить. У тебя есть хрустальные башмачки? И что ты там делаешь наверху, Золушка? – промурлыкал он, не меняя тональности, так что Любочка не сразу поняла вопрос.
– Как что? – отозвалась дрожащим голоском. – Пыль вытираю.
– Чем? – сладко пропел доктор. – Неужели подолом? А ну, покажи как!
О-о… Только сейчас Любочка вспомнила, что ведро со щетками и тряпками так и осталось в каморке под лестницей. Очень уж несподручно тащить стремянку, когда руки еще чем-то заняты. Вот же черт глазастый, а? Сразу заметил!
– Ой, – хихикнула натужно, как бы спохватившись, – а ведь метелочку я забыла! Вот же глупая дура: на лестницу залезла, а работу работать нечем! Сейчас сбегаю, принесу ведерко. Вы уж извините, Петр Петрович…
Она пошевелила ножкой, намереваясь высвободиться и сойти, но доктор держал крепко.
– Погоди-ка, Золушка, – сказал тем же сладким голоском. – Раз уж ты там, наверху, достань одну книжечку, чтобы мне самому не лезть, а то я высоты боюсь. – Он смущенно хихикнул.
– Какую книжечку? – враз осипшим голосом спросила Любочка, бегая взглядом по полкам, но среди десятков корешков видя только один: зеленый, с золотыми буквами «Anаtomic»… и что-то там еще.
– Вон ту, большую, зелененькую такую, – подсказал доктор. – Прямо напротив твоего лица. «Анатомическая энциклопедия» – да вот же, вот!
Любочка с трудом подняла чужую руку, потянула из ряда книгу.
«Господи… Господи… Нет, он не видел, как я ее брала, он вошел потом! Господи, только бы не упасть!»
Рука у Любочки дрожала, но все-таки она смогла вытащить книгу и протянуть ее вниз, доктору.
– Оп-ля!
Он взял том, открыл. Присвистнул удивленно:
– За-бав-но… Дело в том, Любочка, что это не совсем книга, а как бы тайничок. Но вот чудеса: когда я вчера вечером сюда заглянул, тут было пусто. А сейчас лежит сидиромчик… чик-чик… Интересно, как он сюда попал?
Задумчиво бормоча, доктор сделал было шаг от стремянки, но воскликнул:
– Ах да!
Поглядел на Любочку, которая стояла ни жива ни мертва.
– Слушай, моя прелесть, тебе не надоело там торчать, на верхотуре? Того и гляди головка закружится – упадешь. Давай я тебе помогу спуститься.
И с силой рванул стремянку.
Лёля. Июль, 1999
Мелькнувшая было надежда, что Асан пройдет сначала к кровати, оставив дверь приоткрытой, и Лёля успеет выскользнуть, тут же растаяла, как снег под солнцем.
– Куда собралась? – угрюмо спросил Асан. – На прогулку, что ли?
Он коснулся стены ладонью – вспыхнул свет. Лёля закрыла лицо руками и поглядывала сквозь растопыренные пальцы. Единственное, что сейчас удерживало от дурного, панического вопля, был последний проблеск логики: ну не стал бы Асан тратить силы, время, убивать других людей, чтобы сейчас вдруг прийти – и прикончить ее! А зачем тогда пришел? Может быть, чтобы…
Она выставила вперед руки, изо рта вырвалось сипло, жалко:
– Не подходи! Не трогай меня!
Асан глянул изумленно:
– Ты чего? А, это… Не бойся, не трону. Нужна ты мне!
Никогда Лёля не предполагала, что слова о собственной никчемности так ее порадуют!
– Что тебе нужно? – выдавила более членораздельно.
– Иди на постель, – хмуро приказал Асан. – Да не бойся! – прикрикнул раздраженно. – Сказал же – не трону! Сесть хочу. Иди на кровать, ну?
Лёля кое-как выбралась из кресла и на дрожащих ногах добралась до кровати, изумляясь про себя этой непонятной деликатности бандита. Или это уловка? Чтобы удобнее было наброситься?..
Она забилась в уголок, выставив колени, локти, исподлобья следя, как Асан носком тяжелого ботинка потянул к себе кресло и сел, сняв с плеча небольшую плоскую сумку и поставив ее на пол, между креслом и стеной. Он сидел так, чтобы видеть и Лёлю, и дверь. Сунул руку за пазуху и положил на колени черный, тускло блеснувший пистолет.
У Лёли пересохло в горле.
– У тебя доктор был сегодня? – хмуро спросил Асан.
Слабо качнула головой.
– Языком говори, когда спрашивают, чего башкой трясешь? – внезапно озлился бандит.
– Не был, нет…
– Так одна и сидишь?
– Одна, да, одна…
– И что, тебе еще никто ничего не говорил? – насторожился Асан.
– О чем? – испуганно прошелестела Лёля.
– Зачем ты здесь. И про Олесю.
– Нет, нет… А кто такая Олеся?
Откуда-то взялись силы и соображение задать этот вопрос, ну надо же! Неужели и впрямь можно ко всему привыкнуть – и находиться под дулом пистолета тоже?
– Олеся – дочка Хозяина, – спокойно произнес Асан, и в голосе его Лёле послышалось нечто похожее на теплоту. – Маленькая еще, ей только семь лет. Она больна. Лейкемия у нее.
Лейкемия?!
Лёля отпрянула, вжалась в стенку. Мимолетно вспомнила, сколько перемучилась за те четыре дня, которые прошли между получением повестки из Центра крови и разговором с той докторшей, Смиринской, – эту фамилию Лёля, наверное, никогда не забудет! Все-таки это жестоко – так писать в серенькой, отпечатанной на плохой газетной бумаге повестке: