Первый, случайный, единственный - Берсенева Анна. Страница 31

Глава 2

Ночная метель давно утихла, небо было чистым, и солнце светило празднично, как будто понимало, что наступил Новый год, и снег покрывал землю и деревья так же празднично и наперебой с солнцем слепил глаза, рождая чувство беспричинного счастья.

В гарсоньерке стояла полная, ничем не нарушаемая тишина.

«И правда, что ли, в окно он вылез?» – удивленно подумала Полина.

Но, заглянув в комнату, она убедилась, что ничего экзотического ее гость не совершил: он просто спал. Причем создавалось впечатление, что всю ночь и полдня он не только не просыпался, но даже не шевелился. Во всяком случае, он был по-прежнему укрыт с головой, и, только присмотревшись, можно было определить, что он все-таки дышит под ватным одеялом.

«О мужчинах беспокоиться – полной дурой надо быть, – полусердито-полувесело подумала Полина. – Они себя, любимых, и так не забудут! Ты им сострадаешь непомерно, с едой торопишься, а они себе дрыхнут как ни в чем не бывало».

Тарелку с холодцом надо было, конечно, поставить в холодильник. Неизвестно, сколько еще проспит владелец жилья, а будить его Полина не собиралась.

Она открыла холодильник – и ахнула, и тут же расхохоталась. Ключи от гарсоньерки, ее ключи с бабушкиным брелочком в виде пронзенного серебряной стрелой гранатового сердца, спокойно лежали на верхней полке рядом с пустой масленкой.

«Ну точно, я же, когда с подарками вчера утром пришла, сразу холодильник открыла! – вспомнила Полина. – Есть же хотела… Тогда, значит, ключи сюда и сунула. Неплохо с ними черт поиграл!»

Наверное, смеялась она звонко – в комнате заскрипела кровать.

– Пробудился? – громко спросила она, не выглядывая из кухни. – Петушок пропел давно, добрые люди уже в новом году похмеляются!

– Я сейчас, – раздался хриплый голос из комнаты. – Подожди, я только…

– Можешь очеловечиваться спокойно, – хмыкнула Полина. – Мне тебя видеть не к спеху.

Уснул он в половине первого ночи, сейчас было два часа дня, и нетрудно было догадаться, какой у него видок после двенадцати с лишним часов непрерывного сна.

Когда Георгий наконец появился на кухне, видок у него был немногим лучше, чем представляла себе Полина, хотя в ванной он пробыл довольно долго и его бармалейская борода была мокрая.

Он покрутил головой, почему-то поежился и сел за стол, не обращая внимания на стоящую перед ним тарелку с пирожками и салатницу с оливье.

– Доброе утро, – напомнила о себе Полина.

– Да, – как-то вяло спохватился он, – доброе.

И опять замолчал, не проявляя ни малейшего интереса ни к собеседнице, ни даже к еде.

«Ну и хорошо, – подумала Полина. – Он лишнего не говорит, и мне, значит, не обязательно».

Она решила сразу же взять быка за рога и выяснить то единственное, что ее сейчас интересовало. А будет он при этом есть или смотреть в одну точку, это, в конце концов, неважно.

– Какие планы? – спросила она, наблюдая, как Георгий придвигает к себе пирожки и безучастно, по-прежнему не глядя на тарелку, берет один, жует.

«Все они одинаковые, – подумала она при виде этого, слишком хорошо знакомого, рассеянного поедания того, что поставлено перед носом. – Нет, с ними точно можно не церемониться!»

– Никаких. – Он пожал плечами; дырочка на его тесной и вылинявшей, неопределенного цвета футболке стала от этого больше, потому что на здоровенном плече сразу разошелся шов. – А что, нужны планы?

– Мне твои планы уж точно не нужны, – усмехнулась Полина. – Мне свои надо скорректировать. – И, не дождавшись хоть какого-нибудь вопроса, объяснила: – Жить мне негде, понятно?

– Почему? – тупо удивился он.

– По кочану! – сердито ответила Полина. – Потому что я в гарсоньерке жила, пока тебя не принесла нелегкая, а теперь, выходит, жить-то мне и негде.

Она боялась, что он сейчас скажет то единственно разумное, что сказал бы на его месте каждый: чтобы она жила в чертановской квартире, на которую поменяла гарсоньерку. Но он ничего разумного, к счастью, не сказал. И, порадовавшись такой явной его заторможенности, Полина быстро предложила:

– Можем договориться: я тебе мебель и прочие принадлежности – постель там, посуду – вроде как бы в аренду сдаю, а ты меня за это временно на постой пускаешь. Ты как?

Она замерла, боясь, что он наконец выйдет из ступора и отреагирует так, как должен реагировать нормальный человек: покрутит пальцем у виска или попросту пошлет ее подальше, не особенно стесняясь в выражениях. Но, на ее счастье, ступор у него был, похоже, глубокий.

– Как хочешь. – Он опять пожал плечами. Полина как завороженная следила за дыркой на его футболке. – Я могу и на кухне спать.

– Нет уж, на кухне я, – быстро возразила она: следовало ковать железо, пока оно не опомнилось! – Диван здесь не раздвигается, ты на нем не поместишься, хоть пополам сложись. Да и к еде поближе. Я и тебя могу едой обеспечивать, – торопливо добавила она, подумав, что уж как-нибудь уговорит маму взять его на довольствие, лишь бы удалась ее афера.

На слово «еда» он наконец-то отреагировал – недоуменно взглянул на пирожки. И тут же так смутился, что этого невозможно было не заметить, хотя из-за бороды трудно было понять, в чем проявляется смущение.

– Спасибо, – сказал Георгий. – Что-то я совсем… Ем, ем – и не соображаю, что это я делаю.

– Да, соображать ты стал туго, – согласилась Полина. – Холодец будешь?

Судя по всему, путь к сердцу мужчины действительно лежал через желудок, и она решила воспользоваться этим незамысловатым, проторенным миллионами женщин путем. Правда, сердце мужчины ее при этом не интересовало, но договориться с ним надо было во что бы то ни стало. Полина просто не представляла, что будет делать, если с ним не договорится!

Первое же новогоднее утро в родительской квартире убедило ее в том, что жить в этом идиллическом бедламе она не сможет, хоть стреляй. Да для нее и просто не хватало места, хотя, конечно, родители обиделись бы, если бы она им такое сказала. В детской расположились Ева с Артемом – вот уж кто точно заслуживал сострадания! – в спальне, понятно, родители, в гостиной – телевизор, Ванечкины игрушки с книжками, да почти каждый день и сам Ванечка… И на кухне тоже не разживешься, потому что для кормления такой оравы маме придется проводить там слишком много времени. В общем, вопрос стоял попросту, по-гамлетовски, быть или не быть, и для его положительного решения Полина была готова на многое, хотя, правда, все-таки не на что угодно.

«Пристроюсь куда-нибудь к компьютеру, денег заработаю, там видно будет, может, квартиру удастся снять или хоть чердак какой, типа Глюкова. А пока здесь перекантуюсь, – рассуждала она. – Да и для Юрки ведь лучше. Так ему сначала отсюда всю мебель, все вещи в Чертаново перетаскивать, потом из Чертанова еще куда-то, а так я время потяну, пока Женя квартиру обменяет, и никаких лишних перевозок. Да и квартира эта чертановская – бр-р, подумать тошно!»

Она вспомнила панельную многоэтажку в ста верстах от метро, которую еле нашла среди других точно таких же унылых строений, и воняющий мочой подъезд, и обшарпанную дверь квартиры, и саму квартиру, похожую на темный трамвайный вагон, и особенно почему-то тусклое зеркало в прихожей… На зеркале было что-то написано помадой, Полина разобрала только «не любишь», как в пошлом сериале, и ей почудилась в этом такая неизбывная тоска, что не захотелось и разбирать, что же там еще написано.

Выменять-то она эту квартиру выменяла, потому что иначе не получить было необходимую разницу для уплаты Темкиного долга, но жить в ней… Нет уж, лучше она на кухне поживет! И, кстати, может быть, сумеет внушить хозяину светлую мысль о том, что неплохо бы ему самому перебраться пока в Чертаново.

– Ну, живут же люди в коммуналках, – слегка заискивающим тоном произнесла Полина, исподлобья глядя на Георгия. – Бывает, неделями вообще друг другу на глаза не попадаются…

«Займется же он чем-нибудь, пойдет куда-нибудь, – подумала она при этом. – Не станет же сутки напролет дома сидеть».