Последняя Ева - Берсенева Анна. Страница 29

– Мама, – перебила Надя, – но ведь то когда было! Теперь же никого не сажают, зачем же говорить!

– Не сажа-ают… – грустно протянула Полина Герасимовна. – Сегодня не сажают, а завтра, смотришь… Да хоть и не сажают, а вот не поступишь ни в Киеве, ни в наш Политех, что тогда делать? И концов ведь не найдем – что, почему…

Тут Надя наконец рассердилась не на шутку! Какая-то неведомая Софья Львовна, еще Политех зачем-то приплели, с чего это они взяли? Все, что было у нее с Адамом, не подлежало этим пошлым обстоятельствам, этой обыденной житейской логике. Да запах маттиолы был в их отношениях важнее, чем мнение какого-то там горкома партии!

Но тут же она поняла, что об этом сказать маме невозможно. Просто потому, что об этом никому нельзя рассказать.

– Но он же из социалистической страны, – сказала она, стараясь, чтобы голос звучал как можно спокойнее. – Польша же социалистическая страна, это же не Бельгия!

– Ну и что? – не согласилась Полина Герасимовна. – Хоть и социалистическая. Вон, Галя каждый раз, как Витька с ним приезжает, в магазине у себя к парторгу ходит, заявление пишет: принимаю, мол, иностранца, так ставлю, мол, в известность. Это чтоб на три дня он к товарищу приехал! А если что посерьезнее? Ты о будущем своем подумала?

Отчаяние в мамином голосе сменилось суровыми нотками, и, расслышав их, Надя сразу переменила тон.

– Подумала, – сердито и решительно сказала она. – И ни в какой Политех я не собираюсь, можете не волноваться. Я художницей хочу быть и поступать буду в Москве, в Строгановское училище, вот куда!

Еще прежде, чем закончила фразу, Надя подумала, что в последнее время поступать в Строгановское уже ведь не собиралась, потому что это же в Москве, а Адам в Киеве, ему еще два года учиться, и зачем же ей ехать куда-то… Но отступать было уже поздно.

– В Строгановское? – удивленно спросила мама. – На художницу?

– Да! А что тебе не нравится?

Конечно, она заметила, что мама даже обрадовалась ее неожиданному заявлению.

– Нет, ничего… – произнесла та. – Так чего ж ты раньше нам не говорила? Мы ведь думали, ты в Киев хочешь, тоже в Политех, как он, у тебя и математика хорошо идет… А что, Надюшка? – В маминых глазах промелькнула радость. – Что ж, оно, может, и неплохо, и рисуешь ты как красиво… Худо-ожница! У нас еще художниц не было в роду, – улыбнулась она.

Надя прекрасно понимала причину маминой радости. Скажи она о своем намерении поступать в Москве раньше, до того, как познакомилась с Адамом, – может быть, это известие было бы встречено иначе. Не то чтобы родители расстроились, но, во всяком случае, начались бы охи-ахи оттого, что дочечка хочет ехать так далеко. Но теперь мамины нервы были взведены, и она только обрадовалась тому, что Надя, оказывается, не собирается в Киев.

Поэтому ее радость была Наде неприятна, и она изо всех сил ругала себя за так опрометчиво сорвавшиеся слова.

Под окном остановилась машина, что-то сказал шофер Гена, потом раздались на лестнице шаги, прозвучал короткий отцовский звонок.

– Открой папе, Надюшка, – сказала Полина Герасимовна. – Я картошку поверну. Надо же – художница, и кто мог подумать!

Глава 12

«Вот и лето прошло, словно и не бывало, – думала Ева, идя в школу первого сентября. – На пригреве тепло, только этого мало…»

Тут же ей стало неловко, что она, как сентиментальная девочка, «к случаю» декламирует стихи, пусть и не вслух. Правда, погода была отвратительная, шел дождь, и тепла никакого не было; это ее извиняло.

Она перебежала Садовое кольцо, на ходу раскрывая зонтик – необычный, изумрудного цвета, еще весной привезенный отцом из очередной командировки в Германию. По краям зонтика были нарисованы штрихи и пятна таких ярких цветов, какие в Москве не часто встретишь. Зонтик, кажется, вызывал легкую зависть коллег – как любой предмет, приобретенный не из чувства суровой необходимости.

Но думать об этом было некогда. У нее был первый урок, и она торопилась.

Галочка Фомина встретилась по дороге, на углу возле «Пекина».

– Привет! – радостно воскликнула Галочка. – Ой, зонтик у тебя хорошенький какой! А почему я не видела?

– Не знаю, – улыбнулась Ева. – Расписание с дождем не совпадало, наверное.

– Ну да, весна же теплая была, – вполне серьезно согласилась Галочка. – Слушай, ты Диньке на день рожденья что даришь?

Сердце у Евы тоскливо заныло от этого вопроса. У Дениса был первый осенний день рождения – пятого сентября, – и он всегда собирал большую компанию. И конечно, ее тоже всегда приглашал. Но, проведя все лето на даче в Кратове, она его еще не видела и поэтому не знала, что ответить Галочке.

– Еще не знаю, – сказала Ева. – Мужчинам же вообще трудно дарить, все время одно и то же выходит – галстук, книжка…

– Так, может, давай с нами скинемся? – предложила Галочка. – Все-таки, по-моему, лучше один хороший подарок, чем мелочовка ненужная, правда? Мы с девочками скидываемся вчетвером, ты пятая будешь. Можно в туристический магазин зайти, тут рядом, говорят, открылся какой-то сверхъестественный, и там что-нибудь такое ему выбрать.

– Хорошо, – кивнула Ева. – Сколько денег сдавать?

Ей стало грустно от Галочкиного предложения – хотя скорее всего сделано оно было вполне искренне. Но до сих пор ей никогда не предлагали принять участие в коллективном подарке Денису: словно признавали, что при их отношениях, конечно, она подарит что-нибудь сама.

Евин долгий роман с самого начала не был в школе секретом, хотя она догадалась об этом только через год после крымского похода. Сначала ей, кажется, завидовали – все-таки Денис был красавцем и общим любимцем, – а потом постепенно завидовать перестали, и Ева этому не удивлялась. Как можно завидовать любовным отношениям, которые тянутся у всех на глазах несколько лет без изменений – так, что уже и непонятно, любовные ли они… Последний раз она была на квартире в Крылатском в марте, и с тех пор Денис ни разу не высказал желания с ней встретиться.

И вот Галочка предлагает ей принять участие в коллективном подарке – на общих, так сказать, основаниях. И, наверное, она права.

– Завтра Кириличкина сходит глянет, что там есть, – сказала Галочка. – Тогда решим, по сколько скидываемся.

Подарок Денису был куплен роскошный. Конечно, ни у кого из них по отдельности не хватило бы денег на шикарную американскую двухместную палатку с ярко-оранжевым тентом. Но Ева не чувствовала по этому поводу ни малейшей радости.

В гости к нему она все-таки поехала одна, сказав Галочке, что едет не из дому и не может заранее рассчитать, в какое время будет у метро «Киевская», где встречалась компания. Ей просто не хотелось ехать вместе со всеми, ни за что не хотелось! Это было бы еще одним знаком того, что их с Денисом отношения окончательно становятся частью общих будней, – а она изо всех сил старалась, чтобы таких знаков хотя бы не становилось больше…

Поэтому Ева купила ему еще один подарок – маленькую плоскую фляжку. Фляжка была металлическая, обтянутая кожей, выглядела очень благородно и должна была удобно умещаться в нагрудном кармане штормовки. Покупая ее, Ева вспомнила, как покраснел его нос под осенним крымским ветром и как он сказал тогда, придвигаясь поближе к костру:

– Эх, коньячку бы сейчас принять пятьдесят грамм для сугреву, да тары такой не бывает! – и засмеялся, сверкая темными глазами.

С тех пор прошло шесть лет, она ехала к Денису на день рожденья, дождь стучал по стеклам вагона, вышедшего на поверхность за несколько станций до Крылатского. Мокрый сложенный зонтик Ева держала на весу и неотрывно смотрела на это яркое пятно в сумрачном вагоне.

Она не любила его квартиру в Крылатском, хотя ведь только здесь они с Денисом могли оставаться наедине, когда в гарсоньерке неожиданно появилась Сона. И, в общем-то, его новая квартира очень выручила их тогда. Но с этим же его долгожданным отдельным жильем было связано то, что незаметно стало определяющим в их отношениях…