Самый бешеный роман - Богданова Анна Владимировна. Страница 52

Только теперь я поняла, что вот так, играючи, с кондачка, оказалась совсем не в шуточном положении – я попала под колесо этой машины для уплотнения грунтов и дорожных оснований, и выбраться оттуда не представлялось никакой возможности. Вдовица брала упрямством, терпением и полнейшей невозмутимостью. От проклятой помолвки меня могло спасти только чудо, в которое я хоть слабо, но все еще верила.

Потом мы поехали на телеграф. Обычно мы звонили сначала Мисс Бесконечности, и, узнав, что у нее все в порядке, мама выпихивала меня на улицу для страховки, а сама звонила своему обожаемому охраннику – Вене. Однако сегодня было не так, как обычно…

Дозвонившись до бабушки, мы узнали, что Зожоры три дня тому назад уехали на дачу, где пробудут до глубокой осени. В этом году воду дали значительно раньше.

– Я умираю, умираю, – упадническим голосом говорила Мисс Бесконечность. – Не знаю, доживу ли до вечера, – добавила она, тяжело вздохнув.

– Господи! Что случилось? Что с тобой?! – кричала убитая горем мама.

– Сердце… И «Скорую» вызвать некому, – сказала бабушка и повесила трубку.

– Я поеду в Москву, – заявила мама.

– А я?

– Ты побудь здесь. Я не могу разрушать твою судьбу, у тебя помолвка в воскресенье.

– Ты в своем уме-то?! – возмущенно воскликнула я.

Мы еще долго стояли в телефонной кабинке и спорили, кто поедет спасать бабушку, но скоро все решилось само собой. Чудо все-таки свершилось! Конечно, оно заключалось не в том, что Мисс Бесконечность при смерти, а в том, что Николай Иванович проявил всю силу характера, чтобы не отпускать свою благоверную в Москву.

– Как это я не поеду?! – в истерике кричала мама. – Да я в жизни тебе не прощу, если ты не отпустишь меня!

– Это твои трудности, – спокойно отвечал он. – Жена должна быть при муже.

– В тебе нет ничего человеческого! Зверь! Ирод!

– Совсем распустилася! – загрохотал он. – Еще вдвоем они поедут! Вон пусть она и едет за бабкой смотреть! А жена должна быть при муже!

– Маня одна не справится!

– А вот это ее проблемы! Жена должна быть при муже! – в третий раз повторил он.

И сколько бы мама ни кричала, ни объясняла, ни просила Николая Ивановича отвезти нас вместе до вокзала, он оставался непреклонен. Я думаю, что он подозревал супругу в неверности, а в скорую кончину Мисс Бесконечности не верил, принимая этот факт как очередную уловку жены для отъезда в Москву.

Мамаша сочла своим долгом заехать к вдове, чтобы отложить помолвку.

– Это еще почему?! – гневно удивилась Эльвира Ананьевна.

Мы долго объясняли ей ту уважительную причину, по которой я должна была уехать, но она отказывалась что-либо понимать. Вдовица со злостью махнула рукой – жест говорил сам за себя: мол, зачем вы нам теперь нужны – и хотела было убежать, но все же не выдержала и высказалась:

– Вы просто не хотите с нами породниться – вот и вся ваша причина! Побрезговали нами!

– Эльвира Ананьевна, ну как вы можете такое говорить! У нас ведь беда… – попыталась возразить мама, но вдова уже сиганула в отдел. – Вот дура старая!

– И ты хотела, чтобы я жила с этой старой дурой в одном доме!

– Да ладно! – обреченно сказала мама, и мы поехали обратно.

Одевшись в первый раз за полтора месяца по-человечески и захватив лишь средство для зарабатывания денег, я спустилась на первый этаж. Однако Николай Иванович, казалось, вовсе не торопился – он медленно жевал слоеную булку, с удовольствием запивая ее переслащенным кофе (как он любил). Мама подгоняла его, но глаза отчима вдруг посмотрели в разные стороны – левый на меня, а правый – на супругу, что означало крайнее раздражение и злобу:

– Мрак! Сейчас вообще никуда ее не повезу!

Настал, настал звездный час Николая Ивановича – сейчас он мог все, потому что от него зависело многое: жизнь Мисс Бесконечности, мое замужество, а главное – поездка на вокзал. От важности у отчима то и дело раздувались ноздри, волосы торчали задиристым хохолком петуха, лоб разделила глубокомысленная вертикальная морщина – он выглядел не в меру серьезным и смотрел на нас с мамой свысока, ощущая в этот момент полную власть над нами.

– Машенька, если что-то, не дай бог, случится, сразу отбей телеграмму и смотри, не растеряйся. Я уж найду выход и как-нибудь выберусь из этой тюрьмы! Позвоню тебе завтра утром. Ох, как ты доберешься?! Я буду так нервничать, – причитала мама.

Наконец Николай Иванович, напившись кофе, вышел из дома, машина вскоре дрогнула и, сорвавшись с места, полетела по направлению к Москве, оставляя позади, в прошлом, полтора месяца моей жизни, так и не свершившуюся помолвку, вдову, ее сына Шурика и дочь Шурочку, а также сумку с моими вещами, которые я не в силах была бы собственноручно дотащить до дома.

Навстречу летели то поля, будто подернутые тленом – сероватые, но еще покрытые снегом, то синие сосновые леса, то черные остовы деревьев – появлялись и мгновенно исчезали позади.

Мы ехали молча до тех пор, пока на пути не появилась первая бензоколонка. Тут Николай Иванович оживился и принялся выкрикивать, как на аукционе:

– 15 рублей! Мрак!

Несмотря на то что в Москве меня не ожидало ничего хорошего, настроение было приподнятое. Я думала о том, что избавилась наконец от косноязычного ежевечернего объяснения о расположении Полярной звезды, от туалета на улице, бани, а главное, от замужества, навязчивой вдовицы и ее престранного сынка.

– 14-90! – неожиданно воскликнул отчим, и я вздрогнула.

Спустя два часа он в последний раз огласил стоимость 95-го бензина, сделал круг, и машина остановилась на привокзальной площади. «Свершилось!» – раздавалось внутри меня.

– Мобыть, тебя проводить?

– Нет-нет, спасибо, что довезли, я сама, – убедительно ответила я.

– Ну, смотри.

Когда я открыла дверцу и хотела было вылезти из машины, Николай Иванович сказал:

– Ты это… Если бабка помрет, телеграмму отбей, я мать привезу, а то, наверное, одной тяжело будет и в морг везти, и гроб заказывать – не разорваться же тебе. Ну, давай.

– До свидания, – пролепетала я – последние его слова ошеломили меня и моментально вывели из того состояния эйфории, в котором я пребывала до сих пор. Я вдруг представила весь ужас той ситуации, которая, вполне возможно, поджидает меня в Москве.

Я раскачивалась в полупустом вагоне электрички, бессмысленно глядя в окно, и по мере приближения к столице нашей Родины нервы мои натягивались, как струны, руки тряслись, а когда вдалеке показалась Останкинская телебашня, то я окончательно впала в панику. Я проклинала себя за то, что согласилась ехать одна, проклинала отчима за то, что он не отпустил маму, – мне было страшно, в моем воображении возникали жуткие картины того, что меня может ожидать.

С вокзала я хотела сразу поехать к бабушке – хорошо вспомнила, что ключи от ее квартиры у меня дома. На дворе было уже темно – девять часов вечера.

Я как смерч ворвалась в метро, сбивая с ног всех, кто ненароком попадался мне на пути; от метро до дома я летела сломя голову, будто бежала на время, чувствуя себя олимпийской чемпионкой. Дождь хлестал по лицу, ледяной мартовский ветер пронизывал насквозь, но я этого не замечала.

Трясущимися руками я открыла дверь и, не раздеваясь, набрала бабушкин номер – сердце мое в этот момент бешено колотилось, казалось, что оно выпрыгнет. Первый гудок – неживой, монотонный – раздался, как из могилы. Второй – точная его копия. Третий – все, надо хватать ключи и ехать в противоположный конец города.

– Да! – в трубке послышался бодрый и твердый бабушкин голос. «Слава богу! Успела! Она еще жива!» – молнией пронеслось у меня в голове.

– Бабушка, здравствуй! Как ты?

– Манечка, деточка, как у вас-то там дела? В баньке паришься?

– Где – там? Ты ведь сегодня сказала, что плохо себя чувствуешь, даже «Скорую» вызвать некому! Я сорвалась и приехала в Москву.

– Н-да? Я разве так сказала? А ты что же, разве не в деревне?

– Я из-за тебя приехала! – взорвалась я. – Ты ведь умирала поутру!