Горькие яблоки - Корепанов Алексей Яковлевич. Страница 3

– На что? – рассеянно отозвался Норман, листая схемы.

– На похищение. Внезапное направленное воздействие, скажем, с орбиты, глубокий транс, затем эшелонами подходят космические баржи и без помех вывозят живой груз.

– А зачем?

– Что «зачем»?

– Вывозить живой груз?

– Н-ну, уж зачем-то.

– С таким же успехом можно предположить, дружище Марк, что людей извели тут же, на месте, не оставив следов.

– Возвращаю твой вопрос, дружище Норман: а зачем?

– То-то и оно. Мне все это еще нужно оч-чень хорошенько обдумать. Так что сворачиваемся, представим все материалы, а там будем все вместе головы ломать. А может и телезонды что-нибудь этакое нащупали, чего мы с тобой не разглядели.

– Буду проситься в следующий рейс.

– Я тоже. Думаю, не только мы с тобой будем проситься и одной «кадэпэшкой» здесь не обойтись.

– Еще бы! Целая цивилизация пропала без вести, не остров, не страна – планета! А может быть все-таки взаимное уничтожение? Какие-нибудь избирательно действующие дезинтеграторы живой материи?

– Давай пока не будем гадать, – сказал Норман и по локоть запустил руки в панель контроля. – Давай выберемся отсюда и поделимся информацией с нашими мудрейшими. Подай-ка тестер, что-то мне все не по душе сегодня. Не хватало еще застрять где-нибудь при переходе.

– Нет, ты только подумай, – продолжал Марк, передав тестер и тоже занявшись делом – проверкой дубль-фильтров. – Мы только наблюдаем, но никогда не вмешиваемся. Ни лиотянам не мешаем, ни медейцам, люсорианам тоже свои условия не диктуем. Да, мы, конечно, готовы вмешаться, если дело у кого-то дойдет до серьезных раздоров и кровопролития в крупных масштабах. Но в принципе мы за мир и дружбу и так далее. Так воспитаны, так научены, так живем. Вперед, бодрым шагом к всеобщему галактическому прогрессу. А что если есть и регрессоры? То бишь агрессоры. Развитой разум должен быть гуманен. Это по нашей гуманной же теории. А вдруг теория неточна или, скажем, есть исключения, которые, как известно, должны подтверждать любое приличное правило?

– Странные агрессоры! Планету оставили, а население куда, в рабство?

– А почему бы и нет?

– Это уже догадки, а мы ведь договорились гадать потом и всем вместе. Вернемся – и изложишь свои соображения. А я свои изложу. И гуманисты мы, сам знаешь, со страховкой.

– Ну да, конечно. Сфера обороны.

– И твой ксенопир. – Норман озабоченно забарабанил пальцами по панели. – Принеси, пожалуйста, штурм-преобразователь, тебе удобней. Тут что-то контакт барахлит.

Утром Садовников на работу не пошел. Позвонил из телефона-автомата и отпросился у шефа. Шеф уже все знал. Весь город знал. И о пятиэтажке, и об исчезновении трех вагонов с арбузами, отцепленных накануне от состава, пришедшего из Астрахани. И о трамвае. И о моторной лодке.

Накануне Садовников оставался на месте непонятного, дикого происшествия до тех пор, пока не расставили оцепление. Толпа росла и встревоженно гудела, на балконе соседней пятиэтажки кто-то кричал и плакал. Ошеломленно матерились сбежавшиеся доминошники. Двум пенсионеркам на скамейке стало плохо и их увезла «скорая помощь». Кроме «скорой помощи» прибыли две пожарные, три милицейских «уазика», еще одна «скорая», фургон медвытрезвителя, аварийные горгаза и водоканала и почему-то еще несуразный оранжевый грейдер. Примчались на «Волгах» руководители райкома партии и райисполкома, потом много каких-то других руководителей, потом – крытые брезентом «Уралы» с солдатами, еще четыре милицейских машины – и панике не дали распространиться. Перекрыли газ, забили заглушками водопроводные трубы, из которых в подвалы набежало уже порядочно, оцепили квартал до самой трамвайной остановки и стали разбираться с очевидцами. Отдельная группа выявляла жильцов исчезнувшего дома – ими оказались в основном пенсионерки, сидевшие у подъездов, молодые мамы, гулявшие с детьми в окрестностях, ребята постарше и доминошники – и выдавала направления в общежитие. Часа через полтора подкатили автобусы и повезли оставшихся без крова людей на ночлег. Составлялись списки пропавших.

Садовников оцепенело сидел на скамейке, и перед глазами его стояла Ольга в белом платье. Ольга задумчиво смотрела с балкона мимо него.

Потом он коротко рассказал о том, как дом исчез буквально на его глазах и сообщил, что пропала Забродская Ольга Викторовна из четырнадцатой квартиры. Его спросили, не заметил ли он перед происшествием чего-нибудь ocoбeннoгo? Не сопровождалось ли исчезновение объекта какими-либо оптическими, акустическими, динамическими или другими явлениями? Он ответил, что нет, не заметил. Его поблагодарили, записали фамилию, адрес и место работы и предложили идти домой, пообещав вызвать в свое время. И он действительно отправился домой, потеряв вдруг всякое ощущение реальности мироздания.

Он был настолько потрясен случившимся, что опять купил цветы, теперь уже неподалеку от своего дома, принес в квартиру и положил в холодильник. Машинально включил телевизор, машинально смотрел то ли футбол, то ли кинокомедию, а потом футбол или кинокомедия прервалась, появилась заставка местного телевидения – памятник одному из вождей на фоне деревьев и фонтанов – и знакомая дикторша встревоженным голосом предоставила слово какому-то товарищу в квадратных очках и черном пиджаке.

Товарищ сухо перечислил известные случаи, предложил о других подобных случаях немедленно информировать по таким-то телефонам, проявлять повышенную бдительность, заявил о том, что в течение ближайшего часа войска приступят к патрулированию улиц и охране народнохозяйственных объектов, а на месте известных происшествий начнет работать уже вылетевшая из столицы правительственная комиссия.

Ночью Садовников не выдержал. Он выскочил из дома и бросился туда, в тот район, где всего лишь несколько часов назад ждала его на балконе Ольга. Трамваи уже не ходили, на улицах рокотали «Уралы», разгоняя темноту мощными фарами. Он не прошел и трех кварталов, как был встречен на перекрестке людьми в плащ-палатках. Люди выяснили цель его ночного передвижения, изучили паспорт и сочувствующе, но настойчиво предложили вернуться и до утра никуда не выходить.

Он всю ночь промаялся в квартире, а утром позвонил на работу и отпросился на целый день за свой счет.

Садовников шел по городу, улицы пестрели пилотками, зелеными и синими фуражками и казалось, весь город оделся в военно-милицейскую форму. Солдаты оцепления остановили его на дальних подступах к Ольгиному району. Садовников ничего не стал объяснять – да и что он мог объяснить? – покорно повернул назад, сел в первый попавшийся почему-то пустой трамвай и бесцельно поехал через город.

Конечно – опустошенно размышлял он – было бы в тысячу, в миллион сто тысяч раз ужаснее, если бы Ольга погибла на его глазах. Утонула. Упала с балкона. Попала под поезд. Но эта смерть была бы более привычной, что ли, если можно такое определение отнести к смерти. Это была бы довольно обычная смерть, даже так. Смерть как следствие печальных, но знакомых явлений, без всяких загадочных, необъяснимых, а потому страшных исчезновений, не влезающих в рамки известных законов природы...

Но, с другой стороны, загадочное исчезновение могло обернуться загадочным же появлением, возвращением. А значит, оставалась надежда.

– Конечная. – хриплым микрофонным голосом объявила вагоновожатая.

Садовников поднял голову и увидел, что заехал на другой край города, к заводу «Новатор». Здесь кончался забор последнего городского предприятия, кольцом закруглялись трамвайные рельсы и обрывался асфальт. Город наступал на лес, но лес не поддавался. Он упирался арьергардом сосен з забор «Новатора» и стоял насмерть. В стороне от трамвайного кольца начиналась проселочная дорога, а прямо от остановки в лес уходила тропинка. Из леса по тропинке ехал велосипедист с привязанной к багажнику корзиной, а к лесу уходили чем-то знакомые Садовникову подростки, вышедшие, наверное, из прицепного вагона – два паренька в рубашках-безрукавках и девочка в цветастом сарафане.