Кесаревна Отрада между славой и смертью. Книга вторая - Лазарчук Андрей Геннадьевич. Страница 7

Взять эту войну... Впрочем, все это не так уж существенно. Я вообще хотел сказать совсем другое. Нам кажется, что солнце скрывается за горизонтом, хотя на самом деле оно просто уходит за край темного светила, дарящего нам достойное восхищения, но и повергающее в ужас зрелище звездного неба. Сам же закат, вот это великолепие – не более чем оптический обман, следствие криволинейного хода лучей. Мы знаем, что светила помещены на свои места Создателем и вращаются по его воле. Бессмысленно говорить о каких-то силах, действующих на светила, и законах, которым эти силы подчиняются... и мы о них не говорим. Так чем же мы лучше полупризрачных людей Кузни, которые, напротив, выводят законы для несуществующих сил? То есть – отчаянно барахтаются там, где мы вздымаем лапки?..

– Но не тонем, – подхватил монах.

– Не тонем, – согласился Сарвил. – Однако же и не плывем. Нам просто некуда плыть... Взять предопределение. Мы достаточно просто можем узнать свою судьбу, а при определенных условиях и изменить ее. И – почти никогда этого не делаем. Все в том же отличии от людей Кузни, которые ищут знаки предопределения во всем, находят их – и потом внушают себе, что предсказание сбывается... хотя как раз у них-то, бедняг, и нет никакой судьбы. Никакого предопределения. И кто из нас более счастлив? Не знаю...

– Кто более счастлив – человек или его тень на стене? – спросил монах. Актер или роль? Странно спрашивать так... Риторический вопрос, который предполагает только один ответ.

– Да, – сказал Сарвил. – Но, как правило, самые интересные ответы возникают именно тогда, когда на риторические вопросы отвечают не по правилам... Я вам не наскучил своими рассуждениями?

– Что вы. Встречное рассуждение. По убеждению склавов, Бог Создатель жив и странствует по миру, созданному им, в обличии какого-то самого последнего нищего, чтобы узнать все о несовершенствах мира. Времени у него вечность... Допустим, он спросит вас об этих несовершенствах. Что бы вы устранили из мира?

– Я всерьез задумывался об этом, – сказал Сарвил спокойно. – Немного иначе... что, если появится новый чародей, не менее могущественный, чем был Бог в молодости? И, разумеется, захочет переустроить этот мир...

– И вы пришли к какому-то выводу?

– Да. Вряд ли этот вывод вас обнадежит.

– Надежды обрести не тщусь...

– Он просто создаст новый мир – и уйдет туда, уведя часть людей.

Поскольку без простых людей чародей есть ничто, ровное пустое место. А чтобы люди пошли с ним, сделает жизнь здесь – невыносимой...

– И никак иначе?

Сарвил не ответил. Монах посмотрел на него. В розовато-синих сумерках лицо малого чародея казалось совсем темным, коричневым. Губы быстро-быстро шевелились, но не как при разговоре, а – будто умирающий от жажды человек ловит губами тонкую бегучую струйку воды...

– Помочь? – монах подхватил его под локоть. – Отвести вас на койку?

Сарвил с трудом кивнул.

Когда спускались по трапу, монаху показалось, что запах тления усилился...

Прошло несколько дней, коротких и тягучих одновременно. Стих ветер, низкие истрепанные облака остановились, набрякли и полились на землю холодным, но все же не замерзающим на лету дождем. С деревьев падали зеленые, но умершие листья.

Отрада к концу второго дня пришла в сознание, но была необыкновенно слаба, Алексей брал ее руку в свою и поражался... кисть была тряпичной. Знахарь, совсем перебравшийся в дом старосты, старался не допускать Алексея до больной, видя, как оба мучаются и, очевидно, понимал причину этой муки.

Алексей ловил себя на том, что не может отойти от этого дома далеко, что ходит вокруг – и тогда наперекор себе находил дела где-то вдали. Так, он узнал, что в соседней деревне несколько месяцев назад, как раз накануне вторжения, умер внезапной смертью купец, везший Афанасию Виолету два воза петард, шутих и фейерверков – заказанных в преддверии свадьбы сестры акрита, красавицы Софии. Но – купец умер, акрит где-то с армией, если жив, сестра так и не приехала... Возы же стоят, где стояли... в общественных сараях. Все боятся пожара и готовы избавиться от опасного имущества.

На следующий день Алексей уже копался в аляповато разрисованных ящиках. Да, акрит Афанасий намерен был всерьез порадовать сестрицу...

Даже если безжалостно выбрасывать все сомнительное, чистого пороха набиралось пуда четыре.

Кузнец и оба плотника, с которыми Алексей тут же очень настойчиво побеседовал, отнеслись к идеям его с обычной деревенской недоверчивостью, но согласились сделать все так, как он просил. Кузнецу в помощь он дал четверых воинов, и к вечеру они приволокли с болот десяток пудов ржавого железа... там оно «созревало», зарытое под кочками; Алексей знал этот способ получения высококлассной стали, верный, но безумно длительный. И то, что кузнец согласился пожертвовать для него таким количеством заготовок, говорило о многом.

Из просушенных бревен он отобрал с десяток тонких прямых лиственниц, росших в густой чаще и потому не суковатых. Из бревен напилили саженных чурбачков, ошкурили их и подравняли – поначалу грубо. Потом Алексей отбраковал те, которые оказались с трещинами или сучками – и оставил девятнадцать вроде бы безупречных. Их подравняли снова – уже точно, под один диаметр. Тем временем кузнец выковал первый комплект обручей. На Алексея он покрикивал, когда насаживали обручи на чурбак и стягивали потом горячими заклепками. Два обруча охватывали чурбак у самых торцов, а еще три, более широких, распределялись по длине. Кузнец похлопал чурбак по смолистому боку, легко – словно тот был пустотелый – подхватил и водрузил на специально сбитые массивные козлы. Другие козлы, из гнутых железных прутьев, он поставил напротив, положил на них лом, нацеленный прямо в сердцевину бревна, некоторое время примерялся, глядя то сбоку, то вдоль лома; наконец встал, вроде бы довольный. В горне уже калились ломы – четыре штуки. Алексей щипцами вынул один, положил на козлы. Лом светился розовым светом. Кузнец довольно хакнул, перехватил молот и стал размеренно вгонять раскаленный лом в дерево. С визгом рванул едкий дым. Давай-давай! – крикнул кузнец. Алексей ухватил остывающий лом щипцами за хвостовик и, покручивая, вытащил его, сунул обратно в горн. Положил на козлы второй, горячий...