Малой кровью - Лазарчук Андрей Геннадьевич. Страница 58
Глава двадцать первая
Вход на территорию Конфедерации был временно закрыт. По техническим, как объявили, причинам.
Джек, превозмогая непонятную дикую дурноту, нетерпеливо топтался за поручнем – по эту сторону границы, разумеется, – и пытался что-то рассмотреть сквозь синюю поликарбамидную панель. Но видны были только силуэты. Потом он услышал позади себя взволнованный гул. Оглянулся. В дальнем конце зала возникло какое-то движение. Похоже, сквозь основной рейсовый терминал людей стали пропускать…
Вернулась Чарли.
– Сказали, что ещё полчаса. Везут резервных…
Ей тоже было худо, наверное, хуже, чем Джеку – выдавала испарина на голубовато-сером лице и странный запах, не забиваемый даже модным дезиком, – но она вела себя так, будто это не с ней.
Кто именно не вышел на дежурство, и Джек, и Чарли догадались давно. То есть не догадались, а почувствовали, едва войдя под свод аэровокзала. Погранконтроль всех стран в своей работе негласно использовал эмпатов и телепатов, и было время, когда Чарли этим подрабатывала. Само существование погранконтроля в современном мире было нонсенсом, данью замшелым традициям, за которые держались… ну, просто держались, и всё. Никакого практического смысла. Этакий символ государственности. Флаг, герб, гимн и пограничник со штемпелем.
Полчаса назад, войдя в зал, оба они осознали, что привычного фона нет. И это сразу встревожило, потому что такие вещи меняют ход событий, что плохо. Так оно и оказалось…
Хорошо, что воскресенье, и не нужно нестись на работу…
– Может быть, я схожу за кофе… – начала Чарли, но тут мимо них на большой скорости пробежала пограничница, в хороших летах тётка с большой звездой на рукаве. – О! – подняла палец Чарли. – Вопрос решён.
И точно: через минуту, а то и меньше тётка вернулась, гордо ведя за собой бритого наголо Смолянина (в штатском!) и трёх эрхшшаа.
– Добро пожаловать в Западно-Американскую Конфедерацию, – сухо сказала она. – Добро пожаловать в Западно…
Её уже не слушали: Санька с хрустом обнял Джека.
– А это Чарли, я тебе про неё…
– Класс!.. Я Санька, но можно Алек. А это Рра-Рашт, это Джек, это Шарра, это Чарли, это Рафашш…
И почти сразу, как только погрузились во вместительный чарлин «блейзер», Санька начал рассказывать, чту принесло его сюда, а Джек – чту успел за эти насколько часов выяснить…
Юльку морозило и тошнило уже несколько часов – наверное, только бьющий в лицо холодный воздух удерживал её в седле, – но по-настоящему «накрыло», когда она, проголодавшись, решила вдруг запастись пирожками и соком. Вернее сказать, её неожиданно и очень сильно «пробило на хавчик», когда впереди и слева (она летела на маленькой высоте параллельно шоссе) показалась треугольная зелёная лужайка с несколькими бело-оранжевыми зонтиками. Как-то очень отчётливо из-за этих зонтиков поднималась тоненькая струйка дыма, и Юлька странным образом издалека унюхала аромат жареного мяса. Это вряд ли были шашлыки, до таких высот придорожная кулинария здесь ещё не поднялась, и вряд ли это было настоящее барбекю, поскольку на самом деле барбекю не еда, а атмосфера (как, впрочем, и шашлыки…) – но сейчас бы она согласилась и на гамбургеры, и на сосиски, подрумяненные на решётке, – лишь бы из них не капал жир…
В общем, её повело на запах, как на приводной маяк. Наверное, это было настоящее помрачение.
Она опустилась поблизости от зонтиков, там, где был знак стоянки и толпились полтора десятка машин. Ну да, её укачало. И вообще что-то сместилось в природе. Ноги были лёгкие и бессильные, а голова – тяжёлая. Юлька всё же попыталась слезть с седла, перекинула ногу через раму – и тут её ударило всерьёз. Левую руку, которой она ещё держалась за руль, отсушило повыше локтя, голова стала пустой и огромной, покачалась на длинной шее, описала в воздухе замысловатую кривую и на удивление мягко впечаталась в седло «супербайка». После чего уже все вместе – голова, байк и несколько отстающая от них Юлька – грохнулись на белый шершавый бетон.
При этом сознания Юлька не потеряла. Она всё видела, всё понимала и ничего не чувствовала. Особенно она не чувствовала страха.
Итак, приехали.
Врёшь.
Я встану.
Юлька, собравшись, перекатилась на бок, выпутываясь из рамы и руля, потом на живот, медленно сжалась в комок, подтянула под себя колени, руки и с усилием встала на четвереньки. Попробовала сфокусировать взгляд. Пальцы разглядеть не получилось – всё плыло, дрожало, раздваивалось. Потом Юлька поняла, что четвереньки превратились в пятереньки: голова плотно упёрлась в землю, приняв на себя бульшую часть немерянного Юлькиного веса.
Припечатали. Зафиксировали.
Сейчас вырвет…
Нет. Откатило.
Сквозь звон в ушах доносились чьи-то крики. Обеспокоенные. Тревожные. На непонятном невнятном языке.
На английском, поняла Юлька. Мозги – или что там отвечает за соображаловку? – решили временно обойтись без отключившегося организма и разобраться в ситуации самостоятельно. И, прокрутив калейдоскоп ярких осколков, сложили логически непротиворечивую картинку.
Тут-то она и сказала себе: меня «накрыло». Меня «взяли». И на этот раз взяли всерьёз…
Юльку меж тем подняли, затрясли, понесли, стали усаживать, слева остро запахло тревогой, справа какими-то вкусными духами, а потом нахлынуло ещё сдобой и жжёным маслом – и мир едва не ускользнул. Стоять!
…Только вот те, кто её почти загнал, немножко не рассчитали. Перестраховка – это тоже ошибка, учил тренер Аллардайс. Чёрт, чёрт – времени, чтобы воспользоваться вражеской ошибкой, совсем не оставалось…
Ерунда. Нет ничего растяжимее времени.
Она протяжно простонала и попыталась остановить глаза на чём-то одном, но не получилось, почти по-настоящему не получилось. Закрыла в изнеможении. Так… здесь получилось немаленькое скопление народа, человек двадцать уже принимали участие в её судьбе, и пока все эти люди здесь – физически, «тушкой», её не заберут. Значит, надо продлить недомогание, сколько можно, а потом…
Потом будет потом.
– Всё хорошо, леди, всё хорошо… – понимание включилось наконец, и она стала слышать не просто шум, а нормальную речь. – Сейчас придёт доктор, и всё будет хорошо.
– Где я? – спросила Юлька из двух соображений сразу: показать, что она не вполне в себе – и выяснить, куда же это её занесло, в самом деле.
– Это Гленвилль, – сказали ей два голоса, и она кивнула, будто поняла. Сама же попыталась мысленно открыть карту. Гленвилль… Гленвилль… кажется, здесь?
Точно. Значит, до «Тедди» осталось меньше ста километров.
Час полёта. Ну, полтора. Потому что искать.
Ну, два…
Вот досада. Два часа не могла потерпеть со жратвой.
И тут её снова скрутило. И на этот раз стало рвать – сначала ничем, потом желчью.
И тогда прибежал врач.
Он был без халата, и Юлька поняла, что это врач, по рукам. Такие руки бывают только у врачей. Очень уверенные и никогда не делающие вреда.
Врач что-то спрашивал, она отвечала – и тут же забывала и вопрос, и ответ. Что-то с головой, определённо что-то жестокое с головой. Нет, никогда раньше…
Теперь она лежала на какой-то кушетке, вся мокрая, прикрытая одеялом. Она не понимала, жарко ей или холодно – как-то сразу и то, и другое. Пить – и ей тут же давали пить, что-то холодное, лимонно-сладковатое. Доктор, позвала она, но ей сказали: нельзя, доктор занят, тут ещё одной женщине плохо, что же это такое делается?
А потом она увидела знакомое лицо, сразу поняла, что знакомое, но из тех, которые не можешь вспомнить, где видел и при каких обстоятельствах. Мужчина, уже пожилой, стоял и мял в руках и без того мятую рыбацкую шляпу.
Борода веником и полотняная рубашка с вышивкой… На груди покачивается чудовищно потёртая кожаная сумочка на витом шнурке.