Боулинг-79 - Литвиновы Анна и Сергей. Страница 29

…А вечером следующего дня поезд пересек освещенную как днем широченную контрольно-следовую полосу, ряды колючки и сторожевые вышки, простучал по мосту над темной рекой. В вагоне зааплодировали, а потом, не сговариваясь, грянули «Гимн Советского Союза».

1979 год. Дрезден

Лиля ждала приглашения. Она чувствовала, что оно последует.

И оно состоялось – еще раньше, чем Лиля думала.

Володя позвал ее в главный кабачок города Дрездена – «Погребок под ратушей», «Ратцкеллер».

– Сегодня в семь тебе удобно?

– А кто еще будет? – невинно осведомилась она.

Вполне определенное Володино предложение оставляло тем не менее простор для толкования. Может, он хочет с Лилей обсудить предстоящую экскурсию в Цвингер?

О том, что им предстоит именно свидание, свидетельствовали только его глаза. Они не светились любовью, как у Валерки – но было в них что-то такое… твердое, что ли… Из-за чего ему невозможно было отказать.

Чтобы не порождать лишних разговоров среди бойцов, они встретились прямо у входа в «Ратцкеллер», рядом с зелено-патиновой скульптурой Бахуса на пьяном осле. Большой палец Бахусовой ноги был отполирован руками посетителей так, что горел на солнце, словно золотой.

В ресторане Володя держался уверенно, словно у себя дома. С официантом разговаривал на неплохом немецком. (Только Валерка знал, что, когда Володю назначили комиссаром отряда, тот стал упорно учить язык. Даже брал уроки у студента из ГДР Берндта Дубберштайна, который жил в общаге на их этаже.)

Обслуга ресторанчика к русскому парню отнеслась с почтением. «А ведь он, пожалуй, даже похож на иностранца, – мелькнуло у Лили. – Странно, такая рязанская ряшка, а тем не менее за границей вполне может сойти за своего. Почему? – задумалась она и скоро нашла ответ: – Наверно, потому, что не комплексует и ведет себя по-хозяйски. И явно не собирается пфенниги на мне экономить».

Молодой человек практически с ходу, без запинки перевел Лиле основные позиции меню.

Она пожелала баварские колбаски и большое пиво.

– Может быть, шампанского? – предложил Володя.

– Не рановато ли? – прищурилась Лиля.

– Ну, ладно.

Небрежным взмахом руки подозвал официанта и заказал два «гросс-бир» и две порции колбас.

Его манера ухаживать составляла разительный контраст с Валеркиной. Актер обрушивал на нее миллион анекдотов, хохм, забавных наблюдений – если бывал в хорошем настроении. И хмурился, молчал, отделывался односложными репликами – когда находился не в духе.

А Володя держался спокойно, ровно, немногословно – и чувствовалось, что это всегдашняя его манера, независимо, с какой ноги он встал. И оттого Лиля чувствовала себя с ним спокойней и надежней, чем когда она была с Валеркой. А еще – теперь, за столиком, глаза командира, когда он смотрел на нее, горели ровной и какой-то твердолобой страстью. Уж в этом она ничуть не ошибалась.

Однако о любви он не говорил. И недвусмысленных предложений не делал.

Молодые люди откушали колбас, выпили пива, а потом Володя заказал шнапсу и принялся подливать себе – и Лилю не забывал. Затем еще, кажется, последовала все-таки бутылка шампанского.

В итоге она почти напилась. Ей хотелось отключиться, забыть про Валерку.

Тот был олицетворением тонкости. Володя – аллегорией мощи.

Валерка был словно красивый цветок, которого мотает ветер и приминает дождь. Володя – будто гранит: не очень эффектный, зато незыблемый, непререкаемый. Такому ни дождь, ни ветер не страшны. Если Валерку нужно лелеять и защищать от гроз, то за Володей и самой можно спрятаться от непогоды.

Она почти не помнила, как они вышли из «Погребка под ратушей». Как следовали по широкой и пустой пешеходной Прагерштрассе. Володя помогал ей идти и бережно, но властно поддерживал за талию.

Потом заявились в общагу и поднялись на второй этаж. Время далеко перевалило за полночь, и только снизу, из местного студенческого «Келлера» (погребка), доносились отдаленные пьяноватые голоса.

– Тебе нужно выпить хорошего кофе. Например, бразильского «Пеле», – непререкаемым тоном сказал командир. – У меня есть в комнате.

У нее не нашлось сил, чтобы отказаться.

«Валерка ничего не узнает, – бесшабашно подумала Лиля. – Мужики не любят сплетничать».

Володя жил в комнате один: это привилегия командирского положения.

Едва за ними закрылась дверь, он стал по-хозяйски целовать ее и раздевать. Было приятно почувствовать себя совсем беспомощной в руках сильного мужчины.

Он уложил ее на нижнюю койку и почти сразу вошел в нее. Никаких предварительных ласк, просто грубая и тяжелая любовь. Его тело оказалось очень большим и крепким.

Все длилось долго, она была пьяна, но в какой-то момент ей даже понравилось. Чтобы почувствовать свое удовольствие и доставить наслаждение Володе, Лиля застонала и вцепилась ногтями в его спину. А тут и он закряхтел и стал извергаться. Ей стало приятно – и от любви, и оттого, что она столь низко пала, и оттого, что принесла ему радость.

Володя отвалился от нее. Она погладила его по руке – а еще через минуту уже спала.

…Их разбудил тихий стук в дверь.

В комнате у командира хранились все припасы, что доставил отряд в Дрезден для пропитания. Каждую ночь, ровно в три, две девочки-дежурные приходили туда, чтобы взять для готовки очередную порцию съестного.

Володя вскочил с койки, натянул трусы. Его тело было словно гранитным в предрассветной полумгле. Впрочем, многого Лиля не успела увидеть. Ее любовник задернул шторку, скрывающую кровать, и прошептал:

– Лежи тихо!

Две рядовые девчонки, дежурные поварихи, сразу учуяли, что в комнате командира творится неладное. Копались в пачках гречки, не желая уходить.

Притаившись за шторкой, Лиля видела их в щелку. Володя не спеша одевался, отвернувшись к окну – словно девчонки были его рабынями, и их не стоило стесняться.

Потом Лиля вдруг заметила, как изменилось лицо одной из кашеварок. Она увидела валяющийся на полу бюстгальтер. Только у Лили во всем отряде был такой: черный, с пуговками спереди. Девчонка, заметившая лифчик, быстро шепнула что-то на ухо товарке.

Лиля была разоблачена.

– Ну, идите, идите, – хмуро пробасил Володя. – Я скоро приду.

И чуть не начал подталкивать дев к двери.

Когда они наконец ушли, Лиля откинула занавес.

– Скоро завтрак. Я пойду.

Но Володя подошел к кровати и впился в ее рот требовательным поцелуем. Она попыталась высвободиться.

– Я скажу всем, что ты заболела, – прошептал он. – На работу можешь не ходить. Отоспись. Погуляй по городу. Сходи в магазин.

– О, – тихонько засмеялась она, – ты сделал меня своей фавориткой. Да ты настоящий Людовик Шестнадцатый.

– Мы в Германии, поэтому я, скорее, Фридрих Великий, – поправил он.

Она лукаво улыбнулась.

– Ты имеешь в виду Фридриха Энгельса?

– Нет, прусского короля.

Что Володю отличало от Валерки – и, пожалуй, в худшую сторону – почти полное отсутствие чувства юмора. Или, вернее, тяжеловесный юмор – глыбистый, как он сам. Но на что ей, если вдуматься, нужны бесконечные хохмочки? Шубы из них не сошьешь.

Лиля снова усмехнулась.

– Странно, что я не мужчина.

– Не понял?

– Фридрих Великий был гомосексуалистом.

– Да? – удивился Володя.

– Да. Он со своими адъютантами спал.

– Нет, мужчины мне совсем неинтересны, – пробормотал он, подминая ее под себя. – Вот ты другое дело.