Ночь черного хрусталя - Михайлов Владимир Дмитриевич. Страница 4

– К сожалению.

– Я не очень уверен относительно других выходов, – сказал Граве виновато. – Слиш­ком давно не бывал здесь, хотя работаю рядом со дня основания Центра. Впрочем, так всегда бывает… Знаю только, что выходы есть, но вот где они?..

– Ну же, решим что-нибудь, – нетерпели­во сказала Ева. – Не люблю неподвижности. Ну, а вы, Дан, – вы в самом деле собирались заночевать тут? Мне такая спальня не по вкусу.

– Боюсь, что к утру здесь будет чрезвычай­но холодно, – согласился Граве. – Если бы мы еще оделись подобающим образом; но все произошло так неожиданно…

– Ночлег здесь не входил в мои планы, – признался Милов. – Я рассчитывал попасть в Центр – там ведь есть какой-нибудь странно­приимный дом, надеюсь?

– Гостиница, – сказал Граве. – Но в Центр еще надо попасть, а это, я полагаю, сей­час затруднительно. В той стороне один-единст­венный выход, через него мы и попали сюда. Однако, – в голосе его проскользнула нотка го­речи, – в старой тихой Намурии стали проис­ходить невообразимые вещи: там тоже люди с оружием, и мы едва спаслись от них, когда бе­жали из поселка…

– Так что выбираться придется вместе, – заключила Ева. – Осталось лишь придумать – как.

– Отчего ж не придумать, если поду­мать… – пробормотал Милов, занятый сейчас другими мыслями. Ни к чему были ему сейчас эти спутники, а в одиночку он, вероятнее всего, прорвался бы; но бросить здесь женщину было бы не по-мужски, а от компаньона ее, похоже, большого толку ждать не приходилось. Ну что же, воспримем как лишнюю помеху, только и всего. Главное – не терять больше времени. И так уже…

– Мне известен еще один выход, – сказал он. – Правда, он не для туристов: над рекой, в обрыве, но невысоко. Есть в нем одно неудобст­во: спуститься вниз там нельзя – берег нависа­ет, подняться – тем более. Можно только прыг­нуть в реку.

– Просто ужасно, сколь многого я с собой не захватила, – сказала Ева: – ни пижамы, ни купальника…

– Я тоже, – сказал Милов, – я путеше­ствую налегке. – Он не стал объяснять, что сумку ему пришлось бросить, когда за ним гна­лись; по счастью, ничего серьезного там не бы­ло, опыт давно научил самое необходимое но­сить в памяти и в карманах. – Да и господин Граве вряд ли предусмотрел такую потребность.

– Вы же видите, господин Милф, – у нас с собой ничего…

– Не вижу, как ни удивительно. Здесь не слишком светло, а? Ну что же, раз мы не экипи­рованы, придется лезть в воду в чем мать роди­ла.

– Это будет крайне неприлично, господин Милф, – сурово произнес Граве. – Если бы еще с нами не было дамы…

– Вы знаете, Граве, – сказала Ева, – я не очень любопытна.

– Тем более, что все равно ничего не вид­но, – добавил Милов. – Впрочем, дело ваше. Только не забудьте, что придется переплывать реку: и из-за обрыва, и чтобы обойтись без неожиданностей.

– Вы полагаете, там тоже опасно? – с не­которым беспокойством спросил Граве.

– Полагаю, тот выход известен не только мне. Итак, плыть придется, а разводить потом костер для просушки – потеря времени, да и небезопасно.

– Вы считаете, все настолько серьезно? – спросил Граве.

– Я знаю только, что меня хотели подстре­лить, – сказал Милов, – и для меня этого до­статочно. Итак, решено?

– Так или иначе все вымокнет, – сказала Ева.

– Плывя, держите одежду над головой.

– Давно так не пробовала.

– Ну, отдадите мне, – сказал Милов. – Верну сухой.

– Вы крайне любезны, – сказала Ева. – Ведите нас, пещерный лев.

– Вы хотели сказать – пещерный человек, – поправил Граве.

– Хотела то, что сказала. Не придирайтесь.

– Но вы же его даже не видели, – сказал Граве, видимо, все еще колеблясь: купание, ка­жется, его не прельщало. – Откуда же вы знае­те, что он похож на льва?

– Нам придется, – предупредил Милов, – миновать тот вход, которым воспользовался я. – Он знал, что обходного пути нет: схема ходов в окрестностях Центра была крепко запе­чатлена в его профессиональной памяти. – Так что никакого шума. Я иду первым, вы, Ева, кла­дете руку мне на плечо, а господин Граве замы­кает – точно так же.

Он ощутил, как легкая ладонь легла на его плечо.

– Тронулись!

Они шагали молча, стараясь ступать в ногу. Ева сняла туфли и несла их в руке: острые каб­луки тонули в песке, ноги сразу промокли.

«Одно приключение вместо другого, – ду­мала она, ощущая под пальцами твердое плечо. – Хороший свитер, надеюсь, он не какой-ни­будь дикой расцветки, хотя от русских, говорят, можно ожидать чего угодно – и прекрасного вкуса, и самого дурного… Напрасно я не надела кроссовки – с брюками вполне уместно… Прав­да, их снимать труднее. – Тут ее мысли пошли в другом направлении. – А мой соблазни­тель! – она не удержалась и фыркнула, подав­ляя смех. – Бедный котик: мышка уже в углу, загнана, он и коготь выпустил – и вдруг вла­мываются и портят всю охоту… Но уж тут он повел себя молодцом… Странно и ужасно: еще днем мы жили в цивилизованном мире, пусть не таком зеленом и душистом, как некогда, но все же… Да, мир… В нем прежде всего страдают де­ти. Я недолюбливала Растабелла, слишком уж он фанатичен и ограничен, хотя и талантлив, конечно, – а теперь мне его жаль. Бедная де­вочка… Растабелл теперь, наверное, и вовсе пе­рестанет сдерживаться, а ведь за ним идут люди, его даже правительство побаивается. У нас такая администрация не продержалась бы и месяца, все потребовали бы импичмента, а тут… Все-та­ки в Европе очень много несовременного. Кста­ти, я ему так и не позвонила. С телефоном ни­когда такого не случалось. Что-то произошло в столице? Или здесь, в городе? Этот город – как теневая столица: здесь живет Растабелл и еще многие из его компании, этот странный Мещер­ски, и другие… Лестер давно дружит с Мещер­ски, у них, по-моему, какие-то общие дела. Лес­тер… Слишком много секретов завелось у него в последние два года, и это не бабы – все его на­леты на баб мне были известны едва ли не зара­нее; нет, тут другое – я думаю, он…»

Мысли прервались, когда она услышала ти­хое: «Тсс… стоп». Милов остановился, остальные – тоже, но рука женщины оставалась на его плече, он снял ее пальцы осторожно, почти лас­ково. Повернув голову, едва уловимо выдохнул:

– Обоим – лечь, только тихо… Скажу – бегите, как на сотке, свернете в первый ход на­право – там я вас догоню…

Помедлил еще секунду и бесшумно двинулся дальше. Выход, тот самый, его, чуть серел в кро­мешной тьме пещерного хода, и более светлым пятном выделялась часть стенки напротив. Было и снаружи темно: новолуние.

«Лицо, – подумал Милов, – лицо светлое, остального им не различить. Ползком? Опасно: кто-то может сидеть у самого проема – незачем подставлять ему спину… – Он все же опустился на живот, подобрался, без единого шороха под­полз к выходу – сейчас дверь была распахнута настежь, значит, стерегли, иначе заперли бы. – Что делать? Ладно, я-то проползу, но те двое – нет, не имею права…»

Решившись, он коротко кашлянул – и в ту же секунду ударили выстрелы, пули врезались в стенку хода. Охотники не ушли. У них хватило терпения.

«Неосторожно мы там разговаривали, – по­думал Милов, – громко и долго, и я хорош – потерял ощущение реальности. Так что эти зна­ли, что я возвращаюсь, лишь на долю секунды не хватило у них выдержки – начали стрелять, не дожидаясь, пока голова возникнет в проеме, на сером фоне. Странно все же, кого они против меня послали: профессионалы уже раза два под­ловили бы. Интересно, что у них тут вообще происходит? Меня об этом не предупреждали. Ну ладно, еще поиграем…»

Он не двигался с места, вслушиваясь в шоро­хи снаружи: там стрелявшие меняли места, хруст их башмаков по гравию был отчетливо слышен. Опершись локтями, Милов медленно изготовился, зная, что сейчас один окажется в поле зрения: снаружи казалось, верно, что в но­чи их не увидеть, они не понимали, что по срав­нению с непроглядностью пещеры ночная темно­та была едва ли не ясным днем. Черное появи­лось: Милов нажал на спуск. Человек снаружи вскрикнул и упал. Снова заскрипел гравий и за­стучали выстрелы, но Милов лежал сейчас в мертвой зоне: чтобы убить его, надо было подой­ти вплотную к двери и вскочить в ход, но на это никто не отваживался.