Шаги в бесконечности - Михановский Владимир Наумович. Страница 45

– Знаешь, этот мох – просто чудо, – продолжала Лин. – Представь себе, в нем удалось обнаружить бактерии, которые способны предсказывать вспышки солнечной активности. Такие вспышки, ты ведь помнишь, могут быть опасны для космонавтов, особенно в период активного Солнца. Поэтому важно заранее знать, когда произойдет вспышка. Между прочим, я установила, что похожим видом бактерий занимался выдающийся русский ученый Чижевский еще в 1915 году. Он установил, что некоторые виды микроорганизмов весьма чутко реагируют на солнечную активность. Но он не мог изучать бактерии с других планет: люди тогда еще не вырвались в космос. Поэтому особо чутких к Солнцу бактерий у него не было.

– Так что же все-таки сделал Чижевский? – спросил Ван, чтобы поддержать разговор.

– Чижевский доказал, что поведение чувствительных к Солнцу бактерий меняется за 4-5 дней до того, как приборы землян говорят об очередной солнечной вспышке. Он мечтал о создании такого «живого барометра», который сможет предсказывать солнечные бури, предупреждать астронавтов о грозящей опасности. Но создать такой барометр Чижевский не смог: уровень тогдашней науки был слишком низок для этого. Да и земные бактерии не очень подходили для столь тонкого прибора. Другое дело – бактерии с Рутона. У нас в институте горячо взялись за «живой барометр», – сказала Лин.

Ван отбросил с дороги пустой кислородный баллон.

– Доброе дело, – сказал он. – А когда может быть готов «живой барометр»?

– Месяца через три, – сказала Лин.

– Но это же чудесно! – воскликнул Ван. – «Живой барометр» можно будет взять на «Пион».

Лин остановилась так внезапно, что Ван сделал по инерции еще несколько шагов. Он обернулся. Лицо Лин побледнело.

– Разве ты не слушал сегодня утром радио? – тихо спросила она.

– Нет. Проспал, – сокрушенно признался Ван. – А что, собственно, случилось?

– Решение Высшего координационного совета, – сказала Лин. – «Пион» стартует через месяц.

– А капитан кто же?

Лин опустила голову.

– Федор?.. – спросил Ван.

Лин кивнула.

– Давай возвращаться, – сказала она. – У меня времени немного.

– Послушай, Лин. Послушай… – произнес Ван.

– Не говори мне, Ван. Ничего сейчас не говори.

– Но я должен сказать тебе…

– Нет! – подняла она руку.

Назад они шли молча. Ван смотрел на тонкий профиль, и Лин казалась ему такой хрупкой, такой беззащитной.

– Не надо меня жалеть, – сказала Лин, будто угадав его мысли.

– Послушай…

– Я счастлива, – сказала Лин. – Да, счастлива! – с вызовом повторила она, глядя на Вана. – Счастлива, что Федору оказано доверие, счастлива, что он любит меня и что я люблю его. – Все это Лин выпалила единым духом. – И довольно об этом… – добавила она угасшим голосом.

Когда они прощались, Лин сказала уже обычным своим голосом:

– Совсем забыла поздравить тебя, Ван. Твой биопередатчик по решению координационного совета включен в снаряжение «Пиона». Между прочим, я думаю, что рутонианский мох им тоже нужно взять с собой. За оставшийся месяц сделать «живои барометр» не удастся, но его можно будет докончить в пути. Времени у них будет достаточно, – добавила Лин.

ЧАСТЬ ВТОРАЯ

ЗВЕЗДНЫЙ ЗОВ

Глава 1

ПУТЬ

Прощание с Землей, с поколением осталось в памяти Федора Икарова долгим многокрасочным сном.

И в полете, когда далеко позади осталась Солнечная система и безмолвная река пламени, истекающего из дюз, несла «Пион» в глубины пространства, навстречу неизвестному, молодой капитан часто вспоминал свой извилистый путь прощания с планетой – путь, опоясавший весь земной шар.

День за днем, месяц за месяцем «Пион», казалось, висел в одной точке, накрепко впаянный в бесстрастное пространство, – крохотная пылинка разума, затерявшаяся в бездонном космосе. Икаров, конечно, понимал умом, что корабль идет с огромной скоростью. Об этом деловито сообщали приборы, а также ежечасно докладывал Кельзав. Но все в человеке восставало против очевидного, отказываясь верить в то, что звездолет движется. Вскоре предстояла пульсация – головокружительный прыжок корабля через нуль-пространство.

Когда человек идет по дороге, он замечает пройденный путь по разным ориентирам: по придорожным камням, деревьям, по верстовым столбам, наконец. Сидя в салоне самолета, человек замечает движение по облакам, стремительно бегущим назад. Но как уловить движение звездолета, глядя на обзорный экран? Узор созвездий на его поверхности изо дня в день, из месяца в месяц остается неизменным. А кроме звезд, ничего вокруг… Конечно, рисунок созвездий при движении корабля меняется, но настолько незначительно, что человеческий глаз уловить этого не в состоянии.

Одиночество капитана скрашивали его белковые помощники. Они исправно вели «Пион» в те периоды, когда капитан, повинуясь биопрограмме, впадал в глубокий анабиоз. Наконец они миновали последнюю пульсацию.

При приближении к Тритону Икаров отказался от анабиотического сна. Слишком много стало теперь в ближнем космосе тревожных и непонятных явлений.

Капитан подошел к экрану. Он долго всматривался в него. Сколько книг они прочли, сколько микрофильмов о Тритоне просмотрели на борту корабля! Белковые поглощали информацию с ненасытностью губок, впитывающих воду, и Икаров не переставал восхищаться учеными Зеленого городка, которые вырастили и воспитали столь совершенные системы. В каждом белковом роботе были заложены возможности, которые раскрывались, развертывались с течением времени.

– Летим – и звезда превращается в солнце, – негромко произнес Икаров.

И впрямь Тритон медленно, но верно увеличивался на экране. Но это было не жаркое солнце, щедро разбрызгивающее свет в окрестном пространстве, а черный провал в небе. Капитан по бегущей ленте добрался до головной рубки и сел перед экраном. Он включил защитный слой со светофильтром.

Икаров был один в отсеке. Каждый член экипажа находился на своем месте.

«Будь у Тритона своя планета, – подумал капитан, – интересно, как бы чувствовал себя на ней человек?» Он представил себя стоящим на каменистой вулканической почве этой планеты. Возможно, она будет в чем-то похожа на Рутон, который они некогда избороздили с Энквеном. Горизонт напоминает раскаленную струну, разноцветные скалы – застывший фейерверк. Что может испытывать человек в поле чудовищного тяготения Тритона – Черной сверхзвезды? Капитан легко делает несколько шагов. Ходить по планете нетрудно: ведь тяжесть тела на ней обусловлена не Тритоном, а массой самой планеты. Но масса Тритона настолько велика, что она меняет метрику окружающего пространства, как бы искривляет, пpoгибает его. Это явление предсказал еще Лобачевский. Но что это значит – звезда прогибает пространство? Этого никто из землян еще не знает… Что он испытает, когда попадет в искривленное пространство? Может ли вообще человек выжить в нем? Капитан глубоко задумался, опустив голову на пульт. То, что раньше представлялось теорией и чистейшей абстракцией, с каждым часом полета «Пиона» все более превращалось в реальность. На месте Тритона зиял черный провал, все время увеличивающийся в размерах.

При приближении к звезде-невидимке приборы корабля вели себя все более беспокойно. Однажды вспыхнула магнитная буря, которая бушевала четверо земных суток – время на корабле измерялось в привычных земных циклах. («О том, как измерять на «Пионе» время, мы договорились с тобой, капитан, еще на Рутоне», – заметил по этому поводу Энквен.) Во время магнитной бури капитан почти не отходил от пульта. Когда капитан отдыхал, его место занимал Энквен.

Четверо суток вокруг «Пиона» бушевали силовые поля. Это был безмолвный разгул стихии без грома, ливней и пенных морских волн. Четверо суток, откликаясь на немую бурю, конвульсивно трепетали стрелки приборов. На пятые сутки синусоида, которая неутомимо вытанцовывала на экране капитанского пульта, наконец нырнула под красную горизонталь.