Тени Королевской впадины - Михановский Владимир Наумович. Страница 71

Глаза директора блеснули.

– Скажите-ка, сеньор Талызин, – спросил он вкрадчиво, – вы спасать нас приехали или работать?

– Я проверил расчеты новой дренажной системы…

– Эти расчеты не входят в ваши обязанности, – перебил директор, не повышая тона.

– Я привык делать не только то, что ограничено рамками… – начал Талызин, изо всех сил стараясь говорить сдержанно.

– Ваши привычки, сеньор Талызин, меня не интересуют. Мне важно одно: чтобы каждый отвечал за свой участок. Понимаете, сеньор Талызин? Свой, а не чужой. У вас дома, может быть, свои порядки. Привыкайте к нашим. – В его голосе послышались угрожающие нотки. – Вы тут у нас без году неделя, сеньор Талызин, не знаете специфики местных условий… Мой комбинат – предприятие весьма сложное…

«Почему он говорит – „мой комбинат“? – подумал Иван. – Насколько мне известно, медеплавильный комбинат национализирован».

– Разве дело в терминологии?.. Да вы садитесь, сеньор Талызин, – спохватился директор, словно угадав его мысли. – Так в чем там, собственно, дело с дренажной системой?

Талызин сжато и толково пояснил директору, что новая система дренажа может выйти из строя и затопить центральный ствол шахты.

– Пожалуй, в том, что вы говорите, есть инженерный смысл, – важно кивнул директор, разглядывая лист ватмана, испещренный карандашными пометками Талызина. Вверху листа красовалась резолюция «Принять к исполнению» и размашистая подпись главного инженера. – А как попал к вам этот лист, сеньор Талызин?

– Любой инженер, если захочет, может взять его в конструкторском отделе.

– Непорядок…

– Благодаря этому непорядку…

Директор неожиданно расцвел в улыбке.

– Спасибо, сеньор Талызин, – произнес он прочувствованно. – Я вижу, вы болеете за наш комбинат. Для меня ценно ваше мнение, сеньор Талызин. Вижу, что вы человек знающий и добросовестный. Попробуем изыскать для вас премию…

– Я не из-за поощрения пришел к вам, сеньор директор, – пожал плечами Талызин.

Воцарилось неловкое молчание. Директор постукивал пальцами по столу и поглядывал на Талызина, давая понять, что аудиенция закончена.

– Это не все, – нарушил паузу Талызин.

– А что еще?

– По-моему, нужно принять меры, чтобы такое впредь не могло повториться, сеньор директор.

– Что вы имеете в виду?

– Необходимо обсуждать с рабочими каждый новый проект.

– Так мы, сеньор Талызин, не работать будем, а только митинговать. А нам нужны не обсуждения, а медь. Ее ждут не только Оливия, но и наши партнеры по торговым соглашениям, в том числе и ваша страна.

– Интересно, знает ли Орландо Либеро о том, что происходит на комбинате?

Вопрос насторожил директора.

– Мы стараемся работать, а не жаловаться, сеньор Талызин, – сказал он. – Наши трудности – это болезнь роста. Случаются, конечно, и ошибки. Никуда не денешься! Ваш вождь Владимир Ленин сказал, что умен не тот, кто не делает ошибок: таких людей нет и быть не может. Умен тот, кто извлекает из ошибок уроки…

– И быстро их исправляет, – машинально закончил Талызин. – Вы читаете Ленина?..

– Представьте себе, камарадо Талызин, – улыбнулся директор. – Я давно уже изучаю марксистскую теорию, это здорово помогает мне в работе.

– Извините, я, может быть, погорячился, – произнес Талызин и встал.

– Нервы, – понимающе кивнул директор. – Со всяким бывает, и со мной тоже.

Он проводил Талызина до дверей кабинета.

– Спасибо за проявленную революционную бдительность, камарадо, – сказал он на прощанье. – Ваши предложения мы примем к сведению.

Прощаясь с директором, Талызин успел перехватить его свирепый взгляд, брошенный на свою помощницу.

Через день после посещения директора Талызин встретил на территории завода плачущую секретаршу. Увидев «руссо», она подбежала к нему и, к великому смущению Талызина, уткнулась лицом в его плечо. За время своего пребывания на руднике Иван видел эту сеньориту всего лишь несколько раз, да и то мельком, что, правда, не помешало ему отметить ее красоту. Он не перебросился с ней и парой фраз, если не считать последнего мимолетного разговора в приемной.

– Что случилось, сеньорита? – спросил Талызин.

– Меня уволили, сеньор руссо, – ответила молодая женщина сквозь рыдания.

– Уволили?! Когда?

– Сегодня.

– Кто уволил?

– Да директор же!

– Но за что, простите?

Женщина быстро обернулась и, убедившись, что за ними никто не наблюдает, сбивчиво проговорила:

– Извините, сеньор руссо, может быть, вам это неприятно… Меня уволили из-за вас.

– Из-за меня? – переспросил ошеломленный Талызин.

– Из-за вас, сеньор, – подтвердила женщина, вытирая платочком красивые глаза.

Талызин пожал плечами.

– Директор сказал, что я нарушила его распорядок, когда впустила вас в его кабинет.

Талызин загорячился:

– Из-за такого пустяка?! Не может быть! Это недоразумение. Я поговорю с директором.

– О, пожалуйста, сеньор руссо! Я буду так благодарна вам.

Директор встретил русского инженера с олимпийским спокойствием.

– Садитесь. Чем могу служить? Снова обнаружили непорядок на комбинате?

– В некотором роде, да.

Директор оживился:

– Интересно!

– Я по поводу увольнения вашей секретарши, – сказал Талызин, сразу беря быка за рога.

– Ах, вот оно что… – протянул директор. – Ох, молодость, молодость… Сам таким был. Да, я обратил внимание, что она нравится вам… И не я один обратил на это внимание.

Талызин хотел что-то сказать, но директор остановил его жестом:

– Знаю, знаю, браки с иностранцами – не такая уж простая штука. Но пусть это не беспокоит вас, я берусь помочь. Скажу по секрету, – директор нагнулся к Талызину, – я глубоко убежден: из оливийских девушек выходят лучшие жены в мире. Не медью должны мы гордиться, нет, а нашими женщинами!

– Сеньор директор, я не собираюсь жениться на вашей секретарше, – произнес Талызин, которого начал раздражать этот фарс.

– Вот как? Не собираетесь жениться? – масляные глазки директора забегали сильнее обычного. – В таком случае я, несмотря на мужскую солидарность, хе-хе, не могу одобрить ваши действия…

– Хватит! – воскликнул Талызин.

– Простите, сеньор Талызин, – с ледяным спокойствием произнес директор. – Я что-то не пойму: что вам, собственно, от меня нужно?

– Я пришел по поводу увольнения человека…

– Увольнение – дело администрации, а не инженерного корпуса.

– Ее уволили из-за меня.

– Откуда эти сведения?

– Неважно. Я считаю, что проступок ее слишком ничтожен, чтобы из-за него увольнять.

…Тяжелый разговор ни к чему не привел. Уже назавтра место прежней секретарши заняла другая. Происшедшее всерьез расстроило Талызина. Этот пример показал, насколько сложна обстановка на медеплавильном комбинате.

Талызину плохо спалось. Он подолгу ворочался на жестком матрасе, часто просыпался. Вставал, пил воду, распахивал окно в густую оливийскую ночь… и возвращался мыслями к недавнему прошлому, к Москве, к Горному институту, к Веронике. Не давали покоя странные отношения, сложившиеся в последние несколько месяцев перед отлетом в Оливию с Андреем Федоровичем. Снова и снова он пытался постичь что-то тревожное, вставшее между ними.

А время в те дни, когда бесконечно долго тянулось его оформление в Оливию, казалось, уплотнилось до предела. Жизнь любит подобные парадоксы.

Само оформление отнимало бездну времени. Требовалось бесконечное количество справок, характеристик, ходатайств, подчас, с его точки зрения, совершенно ненужных. Ощущение было такое, что он попал в лабиринт, в котором есть вход, но нет выхода. Бюрократическая машина затянула его в свой барабан и крутила по инстанциям и учреждениям, бессмысленно и тупо.

Порой Талызину хотелось плюнуть на все. Однако сдерживало нечто вроде проснувшегося охотничьего азарта: уж если ввязался, доведу дело до конца! И еще, конечно, слова Андрея Федоровича о необходимости уехать как можно скорее – их он не забывал ни на минуту. Старый друг отца никогда не говорил попусту.