Тени Королевской впадины - Михановский Владимир Наумович. Страница 73

Талызин проследил – вроде никому до них нет дела. И подумал с невеселым юмором: «Пуганая ворона и куста боится».

На воздухе нашлась свободная скамейка. Они сели, расставили фигуры, затем разыграли цвет – все честь по чести.

– Что-то приключилось, Ваня? – спросил вполголоса Андрей Федорович. – По лицу вижу.

– Да.

– Молодчина, что разыскал меня.

Голос Андрея Федоровича был дружеским, участливым, и у Талызина немного отлегло от сердца.

Не успели они перекинуться этими фразами, как вокруг начали собираться болельщики. Бескорыстные любители шахмат заинтересовались игрой новичков: кто их знает, а может, они, черт их дери, скрытые мастера?!

Поняв, что спокойно поговорить им вряд ли дадут, Талызин придумал, как поступить. Он размышлял уже над своим пятым ходом, и размышлял так долго, что один из наблюдавших, не выдержав, воскликнул, попирая негласно принятую на шахматной площадке болельщицкую этику:

– Да ходи ты, парень, в конце-то концов! – и добавил сакраментальное: – Корову, что ли, проигрываешь?

– В том-то и дело, дядя, что корову, – ответствовал Иван, так и не шевельнув рукой, чтобы сделать ход.

Андрей Федорович сидел безмолвный, как изваяние, уставившись на доску. Судя по всему, он тоже рисковал по меньшей мере коровой.

Тактика Талызина возымела действие. Разочарованные болельщики начали один за другим покидать их, так что в конечном счете Андрей Федорович и Иван остались одни.

– Ловко ты их, – заметил Андрей Федорович, когда последний болельщик перешел к соседней скамейке, где бойко «блицевали» с часами два молодых человека.

– Да и вашей выдержке позавидуешь.

– Ну, а теперь выкладывай, что у тебя?

– Не знаю, с чего начать…

– Давай по пунктам. Я буду спрашивать – ты отвечай, так оно привычней, – решил Андрей Федорович. – Нет, друг любезный, так не получится. Взялся – ходи! – сварливым тоном прикрикнул он, заметив приближающуюся фигуру. Однако человек, не замедляя шаг, прошествовал мимо них.

– Можно сначала вопрос? – сказал Талызин.

– Давай.

– Почему вы согласились вести разговор таким способом? – кивнул Талызин на шахматную доску.

– Так спокойнее всего. У нас круговой обзор, – пояснил Андрей Федорович. – Как у тебя с оформлением? Снова затор?

– Да.

– Что на этот раз?

– В нашем наркомате дали анкеты. Километровой длины. И среди прочих вопрос: находился ли в немецком плену? Я решил графу не заполнять, посоветоваться с вами. С одной стороны, вроде и находился я в плену, а с другой…

– Никоим образом! – перебил его Андрей Федорович. – Пиши – нет, не находился. Иначе тебя не выпустят.

– Ну и пусть. Мне и здесь, честно говоря, неплохо.

– Я уже говорил – оставаться тебе здесь нельзя. Придет время – поймешь, почему.

– Проверять начнут…

– Это я беру на себя.

Оба отрешенно смотрели на доску, напрочь позабыв о шахматах.

Иван пожаловался:

– Очень медленно оформление движется.

– Это сейчас в порядке вещей, – откликнулся Андрей Федорович. – Но нет худа без добра. Постарайся защититься побыстрее, чтобы уехать за границу дипломированным инженером.

– Андрей Федорович, бога ради, – взмолился Талызин, – да развейте вы хоть чуток эту таинственность!

– Пока не могу, Ваня… – вздохнул начальник Управления.

Они сделали еще по нескольку ходов, думая каждый о своем.

Когда к ним подходил кто-нибудь из болельщиков, они прекращали разговор и начинали играть. Но ни один болельщик возле их доски подолгу не задерживался. Люди пожимали плечами и отходили.

Давешний старичок с тросточкой несколько минут понаблюдал их оживившуюся с его приходом игру, затем обратился к Талызину:

– Разрешите спросить, молодой человек?

Иван поднял на него глаза.

– Во что вы играете? – спросил старичок.

– Во что играем? В шахматы, – простодушно ответил Талызин.

– Благодарю. А я решил – в поддавки. – И, церемонно приподняв шляпу, старичок удалился.

Иван и Андрей Федорович глянули друг на друга в рассмеялись.

Андрей Федорович потрогал свою ладью, так и не сдвинув ее с места, и спросил:

– Что у тебя еще?

– Надумал жениться. – сказал Иван.

– Та-ак, – протянул Андрей Федорович. – А кто она, твоя любовь?

Талызин коротко рассказал.

– С ребенком, значит, – повторил Андрей Федорович. – Час от часу не легче.

– Да что вы, Андрей Федорович, – горячо заговорил Талызин. – Мне Сережка как сын родной. Мы так сдружились с ним…

– Не о том речь. Ты не имеешь права ставить под удар ни Веронику, ни ее сына. Поверь, что это так, хотя я тебе сейчас ничего не могу объяснить.

В глазах Андрея Федоровича промелькнуло нечто такое, что Талызин сдержал готовый вырваться вопрос.

Этот разговор, который оставил без решения основные проблемы, возникшие в жизни Талызина, поверг его в состояние, близкое к отчаянию. Тяжким до трагизма было и последующее его объяснение с Вероникой.

С каждым днем у Талызина крепло желание съездить в столицу. Ведь он так толком и не рассмотрел знаменитую Санта-Риту, о которой столько слышал и читал в Москве. Хорошо бы не спеша побродить по улицам, вжиться в ритм городской жизни, посмотреть, чем живут люди, зайти в дешевый кабачок познакомиться с простым людом.

Еще Талызину очень хотелось снова повидаться с Орландо Либеро. Нет, Талызин не собирался рассказывать ему о трудностях своей работы на медеплавильном комбинате, о глухой стене непонимания, возникшей между ним и администрацией вопреки дружественному отношению рабочих к русскому инженеру. Президенту хватает своих забот, да и жаловаться Талызин не привык. Ему просто хотелось снова пообщаться с этим зажигательно интересным человеком.

Ближайший выходной Талызина не совпал с воскресеньем. Ему выпало отдохнуть только после того, как новая дренажная система с его поправками была опробована и дала неплохие результаты. Особенно радовался француз, отвечавший за систему. Во время краткого перекура в аппаратной он с детским восторгом хлопал в ладоши, наблюдая за стрелкой манометра, которая стабильно показывала «норму». Директор, который присутствовал при испытаниях, тоже, видимо, радовался успеху, хотя и не проявлял свои чувства столь бурно.

Все, кто участвовал в монтаже и доводке дренажной системы, получили в виде поощрения день отдыха. Талызину этот выходной пришелся кстати – он падал от усталости. Сначала решил было завалиться на койку и отоспаться. Но потом все же решил махнуть в Санта-Риту.

Около президентского дворца он встретил Франсиско Гуимарро.

Тот обрадовался ему как старому приятелю.

– Тебе не повезло. Президент выехал из Санта-Риты, – сказал Франсиско. – Снова какое-то дело, связанное с контрабандой наркотиков. К сожалению, в последнее время такие вещи участились.

Гуимарро пригласил Талызина на чашку кофе.

За столиком в кафе на площади перед дворцом было уютно. Они разговорились, и Франсиско поведал Ивану про свою нелегкую жизнь профессионального революционера.

Не вдаваясь в частности, Талызин рассказал Франсиско о том, как ему работается на руднике.

– Да, сложно там, – вздохнул Франсиско. – И Орландо, конечно, знает об этом. Но что мы можем сделать? Специалистов не хватает, приходится идти на компромиссы… Как сложились у тебя взаимоотношения с директором? – неожиданно спросил Франсиско. – Не конфликтуете?

– Бывает, ссоримся, когда того требуют интересы дела, – замялся Талызин. – По-моему, директор слишком жестко ведет себя по отношению к персоналу.

Франсиско внимательно посмотрел на Талызина в произнес, отхлебывая кофе:

– Директор медеплавильного комбината – сложная фигура. До переворота он был одним из совладельцев рудника. Более того, у нас есть сведения, что он через подставных лиц владел контрольным пакетом акций. А ты представляешь себе, какое это могущество и деньги?..

– И вы назначили его директором? Зачем?