Последние Каролинги – 2 - Навина Наталья. Страница 64

Люди Роберта уже заняли дворец, и там стоял уже позабытый угрюмым зданием гомон грубых осипших голосов – ибо на холоде надо согреваться, и многие согрелись наиболее общепринятым способом, и топот сапог. выискивали дворню, перетряхивали кладовые, но грабить пока опасались – ждали слова нового короля.

И он вошел – высокий, красивый, светловолосый, в синем плаще – королевский цвет. Свита шествовала за ним.

Проходя через оружейный зал, Роберт внезапно остановился. Взгляд его упал на меч, висевший на стене среди прочих трофеев. Санктиль, родовой меч Робертинов! Роберт ощутил странный прилив оскорбления и радости. Оскорбления от того, что прославленный Санктиль Роберта Сильного был оставлен Эдом, как ненужная игрушка, из-за безумной мечты о собственной династии и собственной империи, а радость – из-за того, что отцовский меч перешел к нему. Он не только наследник престола, он – глава рода Робертинов. Еще одна благая примета. Роберт велел новому оруженосцу, сменившему Ксавье, подать ему Санктиль, и приняв меч, вытащил его из ножен и высоко поднял над головой.

– Радуйтесь, благородные сеньеры! – воскликнул он. – Меч Робертинов снова в надежных руках!

– Аой! – отвечали благородные сеньеры.

Вновь убрав Санктиль в ножны, Роберт приказал оруженосцу снять с перевязи свой прежний меч и сменить его на родовой. А затем они продолжали свой путь по покорному дворцу. Но когда они достигли личных королевских покоев, Роберт вновь промедлил.

– Оставьте меня, – сказал он, оборотившись к свите. – Я хочу немного побыть один. – И перекрестился.

Шумно перешептываясь, сопровождающие вышли. Роберт неподвижно стоял среди приемной, где еще недавно коротал дни и ночи верный Авель. Дышать было трудно – здесь особенно густо накурили лекарственными благовониями, и запах этот смешивался с носившейся в воздухе пылью, что всегда скапливается в давно не убираемых помещениях, и теперь поднятой нежданными пришельцами. Роберт не сводил взгляда с двери, за которой мучался и умирал Эд. И не знал, войдет ли он. Он хотел войти, чтобы убедиться, что королевской ложе пусто, что победа его окончательна и сомнению не подлежит. Но ему было страшно. Вдруг зараза еще не окончательно выветрилась? Потому он и отослал свиту, дабы люди не могли увидеть, что он боится.

Все еще в нерешительности Роберт прошелся по комнате и с удивлением увидел на дубовой полке рядом с окном две толстые книги. Это потрясло его чуть ли не больше, чем Санктиль в оружейном зале. Книги? У Эда? Неужто он выучился грамоте? Или ему по ним кто-то читал? Во всяком случае, их давно никто не трогал – они покрыты пылью, как и все здесь. ИЗ любопытства он подошел ближе и рассмотрел. На титульном листе одной значилось «Хроника Каролингов», на другой – «Хроника Каролингов и Эвдингов». Рот его наполнился слюной. «Эвдинги»! Он приоткрыл книгу, листнул. Она была исписана лишь на треть и двумя разными почерками, и оба были Роберту знакомы. Он прочитал всего несколько строк и в ярости швырнул книгу на пол. Другая последовала за ней.

И в это мгновение он почувствовал, что не один в комнате. Резко развернувшись, обнаружил на пороге тощего человека в коричневой одежде клирика. Он был рыжим с проседью, бледное лицо болезненно дергалось. Почему, черт возьми, стража пропустила его?

– Кто ты такой?

– Феликс… к-королевский нотарий, – заикаясь, ответил тот.

Теперь Роберту показалось, что он узнает его – рыжий, молодой, наглый посланец Эда. Здорово же он перетрусил, что дошел до такого!

– Феликс, говоришь? – переспросил он. Еще одна удачная примета – имя нотария означало «счастливец».

– Ф-феликс… ваша светлость.

Брови Роберта сошлись у переносицы.

– Как ты меня назвал?

– Ваша светлость… граф Парижский…

– Привыкай называть меня королем, ничтожество!

– Я п-принес завещание п-покойного короля… – Только теперь Роберт разглядел пергамент у него в руке.

– Завещание?

– Да… прикажете прочесть?

– Я сам прочту!

Трясущейся рукой Феликс протянул свиток Роберту. Тот жадно выхватил его, развернул и вперился в чернеющие строки.

В ярости Роберт скомкал пергамент в руке, готовый бросить его и растоптать. Должно быть, Феликс угадал эти его намерения, потому что сипло проговорил:

– Это – одна из к-копий… Остальные разосланы герцогу Бургундскому… и герцогу Лотарингскому… императору Арнульфу… и в Рим, к святому престолу…

Диким усилием воли Роберт заставлял себя сдерживаться, но чувствовал себя, как будто сердце его сдавила рука в латной рукавице. Покойник нанес удар. И какой! Не только передать корону полудурку Карлу – разве может быть худшее оскорбление? – но и сделать своими душеприказчиками не друзей, но врагов, которые на законных основаниях набросятся теперь на Роберта. Ни за что на свете Роберт не стал бы ждать от Эда столь изощренного коварства – ведь тот всегда чуждался интриг и шел напролом…. А может, это был просто бред умирающего – пожалуй, так и стоит объявить, хотя вряд ли это поправит дело… Как-то отстраненно он подумал – а что, если действительно перед смертью Эд раскаялся в воинственности и властолюбии и возжелал мира… а рыба ходит посуху, солнце встает на западе и мужчины рожают детей… Нет, нет, это месть… месть, за которую уже невозможно поквитаться… ибо Эд уже мертв.

Он поднял глаза на Феликса.

– А вассалы Эда?

Рот нотария задергался под этим взглядом, но он ответил:

– Они присягнули Карлу и перешли под его руку.

Что же это значит? Из властителя и победителя он может вмиг превратиться в осажденного? Неужели удача на самом деле обманула его? Неправда! Он еще справится со всеми.

Легко шагнув вперед, он схватил Феликса за ворот рясы и тряхнул изо всех сил.

– Кто может знать об этом больше? Ну! Говори!

Рот Феликса задергался еще сильнее, так что слова едва можно было разобрать.

– Королевский исповедник… приор Горнульф от святого Медарда… известный под прозвищем Авель…

Авель? Эта скотина… вечно он со школьных лет путался под ногами и мешал… пока не прибился к Эду. Но этот жалкий Феликс прав… королевский исповедник может знать многое… многое, в том числе и то, что никому, кроме исповедника, недоступно. Роберт выпустил Феликса. Он еще успеет поквитаться с этой ничтожной тварью… а пока есть другие дела. Взгляд его снова упал на книги, брошенные на пол. Хроника Эвдингов? Нет и не будет никаких Эвдингов! Есть только Робертины, ныне, присно и во веки веков! Он крикнул, подзывая стражников, оставшихся на лестнице. И веско произнес:

– Все, что принадлежало покойному королю, вынести во двор и сжечь дотла. И это тоже. – Он пнул книги носком сапога. – Дабы избежать распространения заразы.

Добраться до обители святого Медарда было делом нетрудным. Значит, Авель. Выходит, преодолел природную тупость и приобщился священнического сана. Ах да, Роберт же мельком видел его при дворе… тогда. И книги, наверное, были его. Он, правда, не сумел продолжить эти хроники, но, возможно, в состоянии был их прочесть. Возможно также, что книги он бросил, как наименее важные свидетельства тайн, разведанных им, а что позначительнее – прихватил с собой. Ничего, мерзавец всегда был тяжел на подъем.

Привратник у входа бормотал что-то насчет того, что отца Горнульфа нет в монастыре, и никто не видел его уже несколько дней. Роберт, конечно, ему не поверил. Вечно одно и то же. Никогда не могут придумать ничего нового. Ладно, его охрана перетряхнет весь монастырь и отыщет этого урода.