Демонстрация силы - Нестеров Михаил Петрович. Страница 74

– Вы позвонили ему или он вам?

– Это важно?

– Да.

«Боже, – мысленно простонал Хургаев, – я смертельно устал от этого болвана».

– Я ему позвонил. За два года это был первый наш с ним разговор. До этого мы три года работали в тесном сотрудничестве.

– Кто-нибудь знал о том, что вы собираетесь запрашивать греческую компанию?

– Никто. Решение пришло подсознательно. И я сразу же позвонил Гриффину.

– Он сразу ответил на ваш запрос?

– Почти. Я слышал, как он с кем-то говорил по другому телефону – минуту-другую. Видимо, связывался со своими агентами. – Хургаев раскурил погасшую трубку, громко причмокивая. – Твои дайверы минувшей ночью были в гостинице? – спросил он, пристально вглядываясь в собеседника.

– Да.

Сказать «нет» для Волкова означало обозначить исполнителей, но указать на невинного человека. И следователь дословно вспомнил откровенную беседу в номере Александра Абрамова, где назвал капитану все четыре судна.

– Что именно ты хочешь сказать своими вопросами? – наконец-то перешел в атаку Хургаев. – Что ты выискиваешь? Дай я сам отвечу. Ты провалил дело. Ты все это время гонялся за чужой тенью. Ты, надо отдать тебе должное, нашел хороший ход с античной подставой. Но ты же и не воспользовался им. Пока ты колесил по Египту, я не сходя с места решил все проблемы. И все они родили еще одну, последнюю. Я еще раз говорю: тебе придется разобраться с моим помощником. Но прежде узнай у него имена исполнителей.

– А вдруг вы ошибаетесь, Юрий Алиевич?

– Это значит, что и ты ошибся.

Волков мысленно выругался. Он не мог сказать Хургаеву, что Абрамов подставил невинного человека. Если скажет, то не получит «под расчет», а это пятьдесят тысяч долларов. Вряд ли Хургаева устроит разговор про военную разведку. Он прервет собеседника на полуслове и будет прав. Прервет резко: «Что еще ты сочинил за две неполных рабочих смены?»

– Дайте мне данные на вашего заместителя, – устало попросил следователь, отчего-то не называя имени Андрея Гальченко. Он был готов к такому повороту, из-за которого доносилось еле слышное: «…я с тебя живого шкуру спущу». И очень четкое: «У меня встречное предложение: я сам спущу шкуру с предателя, окопавшегося в вашей конторе». За приличные деньги, конечно.

– Это другой разговор, – кивнул Хургаев.

– Я не закончил. У меня вопрос. Гальченко что-то подозревает?

– Нет.

– Точно?

– Я же сказал, что нет.

– Вы не хотите поговорить с ним? Откровенно. Напоследок.

«Какого черта он загоняет себя в угол? – недоумевал Хургаев. – Как-то необдуманно – кажется, на одних чувствах».

Диктофон в кармане Волкова фиксировал каждое слово. Сам следователь был напряжен и боялся разоблачения.

– Мне будет трудно сделать это, – ответил Хургаев. – Нас связывает многолетняя дружба. Я не смогу объясниться с Андреем начистоту, глядя ему в глаза. У него хорошие, честные глаза. Когда разберешься с ним, я расплачусь с тобой.

– Сто тысяч, – поставил условие Волков.

– О деньгах поговорим позже. Когда справишься с работой.

Получив необходимые данные на Андрея Гальченко, Волков покинул офис «Алмаз-Инвеста».

Было уже темно. Садясь за руль своей «Волги», Волков проклял тот день, когда на жену контрабандиста было совершено разбойное нападение. Остро пожалел о том, что матроса Степанова не пришибли в каюте капитана. «Суки!» – выругался полковник и рывком тронул машину с места.

Дайверы заняли места в открытом кафе так, что им были видны все подступы к заведению. Они разбились на пары. Джеб находился в компании Лолки. Коку в напарники достался Родин. Весельчак доставал воспоминаниями немногословного раскосого товарища; Тимур, откровенно говоря, всегда млел от любовно-эротических похождений товарища.

– Смотри, какая попка! – Веселовский подмигнул в спину молоденькой девушки в ярко-желтом купальнике. – Она перешибает прежние воспоминания.

– Ну так дай по ней очередь, – терпеливо отбивался Тимур. – У тебя «узи» под боком, а на уме одни жопы.

– Фу, как грубо!.. – Весельчак покачал головой. Тимур говорил таким замогильным голосом, что было удивительно, почему через слово он не вставляет горькое «увы». – Ты выходишь в тираж, Тима. Неужели в Самаре все валенки, как ты? На тебя, между прочим, глазеет, не переставая, во-он тот двухметровый придурок. Ты уже показывал ему свои платья?

На Весельчака и Тимура «глазели» два араба лет тридцати. Они были в свободных майках и джинсах, пили сок в конце барной стойки. Их сотовые телефоны висели на груди, а на поясных ремнях крепилось оружие: контуры пистолетных рукояток отчетливо прорисовывались под майками, когда смуглолицые парни поворачивались на высоких стульях, тянулись к стаканам.

Обстановка в ресторане была накалена до предела. Александр Абрамов не раз пожалел о том, что заварил эту кашу, а сейчас – особенно. Настал момент истины. Совсем скоро, в любой миг, будет получен ответ. Либо нет, либо более короткий – да. Он видел свою группу в действии, но только сейчас она окончательно обрела статус агентурно-боевой. Потому что вывести ее из-под удара не было никакой возможности. Никакого вмешательства со стороны не предусматривалось изначально.

Только сейчас Абрамов ощутил неподъемный груз на своих плечах. Что он сделает, когда, не дай бог, в ресторане прозвучит первый выстрел и разнесется первый крик? Он останется на месте. В полутора метрах от пары арабов, которые откроют ответный огонь. Останется нейтральным в любом случае, если даже на его глазах в упор будут расстреливать Джеба, Кока, Тимура, Родина… И ничуть не успокаивала другая мысль: подобная ситуация могла возникнуть еще вчера. Именно вчера, когда Абрамов впервые увидел «котиков», они были настроены не менее серьезно. Они молниеносно отреагировали на появление людей Волкова и приготовились к любому повороту событий, даже захватив заложников. Да, вчерашняя ситуация по накалу превосходила нынешнюю. Единственное отличие в том, что Абрамов контролировал ее и мог погасить в любое мгновение.

Голова, работающая в стрессовом режиме, родила самую короткую расшифровку агентурно-боевой группы: она действует в агентурном ключе, но с целью провернуть его до силового упора.