Гиперборей - Никитин Юрий Александрович. Страница 84

Из этих широких сеней две лестницы вели вверх, а на той стороне сеней зияла приоткрытая дверь в узкий коридор. Олег кивнул, и они молча перебежали через сени прямо в коридор.

Там стены быстро сдвинулись, Олег вынужденно пошел боком. Темно, затхло, под ногами похрустывали мелкие косточки. Рудый начал потихоньку ныть: он постоянно слышал гадкие звуки, а гадкие запахи еще чаще.

Олег замедлил шаг, тайный ход медленно повел вверх. Справа доносились голоса, словно бы тайник шел вдоль стен пиршественных палат. Кое-где камни были аккуратно вынуты, дабы смерды Твердислава могли тайком слушать речи подвыпивших воевод и старших дружинников.

Олег на ходу заглядывал в квадратные выемки в стене. Однажды он взял у Рудого ножик, осторожно ткнул острым концом в шероховатую стену. Блеснул красноватый свет, Рудый понял, что стена – не стена, а толстый ковер, прикрывающий вынутую плаху. Через дырочку просматривался уголок зала, залитый багровым светом факелов. Олегу и Рудому после блуждания в темноте они показались нестерпимо яркими.

Олег уже опускал клинышек ковра, когда в палату ворвались, грохоча сапогами, воины с короткими тяжелыми копьями. Двое держали пылающие факелы. Впереди ковылял, сильно хромая, с обнаженным мечом воевода со злым, сдвинутым набок лицом: уродовал огромный распухший кровоподтек всех цветов радуги – глаз заплыл, губы распухли. Рудый с содроганием узнал Листа, злополучного воеводу, который сражался у обрыва.

Лист быстро оглядел зал, прошепелявил:

– Обшарить вше ходы-выходы!.. Осмотреть комнаты. Ешли двеши шаперши – ломайте. Помните, они опашны. Ешли не хотите умереть, шубите их пешвыми. Не пытайтешь обешорушить или вшять в плен – убивайте!

Похоже, вторая половина его зубов осталась у обрыва на невспаханной земле, ожидая весны. Один воин, в полном доспехе и в шлеме, покосился на обезображенное лицо свирепого воеводы, зябко передернул плечами, словно от внезапного северного ветра, сказал нерешительно:

– Они здесь в самом деле?

– Здешь, – гаркнул Лист. Он закашлялся, плюнул на пол темным сгустком. – Я их обезошужил и захватил, но потешял пятнадцать воинов, а в моей дружине были лучшие из лучших! Но эти пшоклятые вше равно ушкольшнули, вовремя для них напали пшоклятые урюпиншы…

– Но почему они здесь?

– Мы захватили их женщин, душак. Они не трушы! Охотники показали, что четвешо вшадников галопом нешлишь в нашу шторону. К тому же я только что обнашужил, что вошота отпешты!

– Ворота терема?.. Могли забыть запереть.

– Нет, пока я сташший воевода, – отрезал Лист.

Воины, снова громко топая, выбежали из палаты. Лист подозрительно огляделся, пошел с обнаженным мечом вдоль стены. Олег попятился в темноте на цыпочках.

Рудый прошептал:

– Что подсказывают боги?

– Говорят, что мы – бравые мужи.

– Я не Асмунд, мне чести не надо. Лучше быть живой лисой, чем мертвым львом…

– Шшшш!

Олег потащил за собой Рудого в глубину хода, круто свернул. Рудый не успел увидеть поворота и влип в каменную стену, зашипел, как разъяренный змей.

– Что на этот раз? – потребовал раздраженно Олег.

– Крысы…

Олег двинулся в темноту, но впереди уже заблестел рассеянный свет. Они выбрали крохотную комнатку, где стояли два огромных сундука, высокая кровать, тускло светил догорающий факел.

Рудый еще тер кулаками глаза, свет больно резал, как вдруг в коридоре послышались тяжелые шаги. Дверь содрогнулась от толчка. Послышались грубые голоса, толстые доски затрещали. Олег вытащил из ножен кинжал, стал рядом с дверью. Рудый застыл с другой стороны, лицо его стало мрачным, оскаленные зубы заблестели, как у загнанного хорька: отступать некуда – сами захлопнули себя в ловушку.

Дверь содрогнулась, доски подались, начали со скрипом раздвигаться. Олег вскрикнул тонким, детским голосом:

– Ой, кто там?.. Папа, это ты?

За дверью наступила тишина, потом – потрясенный голос:

– О, Сварожич! Там дети князя…

– Достанется нам, – сказал второй торопливо. – Князь не потерпит, что выломали дверь к его наследнику и дочке.

Рудый не верил ушам своим, но шаги быстро удалились. Он повернул сияющее лицо к пещернику:

– Хорошо, что здесь так чтят детей!

Олег ответил равнодушно, думая о другом:

– Свои жизни чтят…

– Думаешь, не ради детей?

– Стань на их место. Ломать дверь, ожидая, что двое – нет, четверо! – осатанелых уже занесли для удара мечи? Всякого, кто шагнет через порог, исполосуют от макушки до задницы… Поневоле схватишься за любое объяснение, чтобы оставить дверь в покое.

– Ты не веришь в добрые чувства, – обвинил его Рудый. – А еще святой человек!

– Пойдем отсюда. Лист не пройдет мимо запертой двери.

– Веди, тебе боги подсказывают.

– В этих норах важнее подсказка крысы.

– Не богохульствуй! – воскликнул Рудый патетически, но глаза его блестели живо, на пещерника смотрели с интересом.

Олег выхватил факел, подбежал к высокому окну. Рудый подставил спину, Олег вспрыгнул ему на загривок. Рудый заохал, перекосился, но Олег не обращал внимания, выглянул, быстро просунул руку с факелом.

Когда спрыгнул на пол, Рудый с трудом разогнулся, сказал обвиняюще:

– На меде и акридах так не взматереешь!

Снизу в окошко потянуло гарью, начал заползать сизый дым. За стеной послышался топот, кто-то истошно заорал, затопали еще громче. Олег кивнул Рудому, тот работал хитрым ножичком, снимал скобы. Олег прислушался, затем распахнул дверь. Они пронеслись через освещенный пламенем коридор, вскочили в темную комнату, где распахнутая дверь уже висела на одной петле.

Затаившись в темноте, они видели на фоне огня темные фигуры, что растаскивали горящие клочья ковров, рубили деревянные перегородки. Кто-то катил огромную бочку, из нее хлестала темная, сильно пахнущая струя. Рудый потянул носом, простонал: «Такое пиво переводят!.. Лучше весь терем в пепел…»

Олег нетерпеливо кивнул, они перебежали через коридор. С площадки, где стоял массивный камнемет с отполированными ручками, видно было внизу пламя, там клубился черный дым, суетились люди.

Рудый равнодушно отмахнулся:

– Пусть горит. Все равно не наше!

Лицо Олега было черным как ночь, в глазах вспыхивали и гасли багровые отблески. Он сказал тяжело:

– Умилы и Гульчи здесь нет. Я бы ощутил.

Дверь распахнулась с металлическим скрежетом. На пороге появился ухмыляющийся страж:

– Эй, черненькая! Тебя изволит видеть князь.

Гульчачак сердито поднялась с холодного каменного пола. Страж намерился дать ей леща, она отшвырнула его руку – потную, длинную и отвратительно волосатую, взбежала по выщербленным ступенькам.

Первый поверх терема-крепости был из камня, но выше шли толстые бревна, и Гульча сразу перестала ежиться – от дерева шло почти человеческое тепло. Она чувствовала ощупывающие глаза стража, но не оборачивалась. Он всегда смотрел на нее по-хозяйски: возможно, ее обещали ему.

Они прошли через ряд длинных палат. У каждой двери топтались воины – в доспехах, в начищенных до блеска шлемах, в руках держали странные копья с широкими зазубренными остриями. Двое бросали кости, прислонив копья к стене. Лица их были в шрамах, глаза холодные, движения четкие. Их желтые от твердых мозолей ладони никогда не уходили далеко от копий.

Последняя дверь была широкой, окованной железными полосами, украшенной серебром и золотом. Двое стражей скрестили перед Гульчей и сопровождающим ее воином копья. Их лица были застывшие, но глаза хитро щурились.

– В чем дело? – потребовал длиннорукий сердито.

Один из воинов прорычал с веселой угрозой:

– Телепень, ты знаешь…

Телепень угрюмо оглядел их ухмыляющиеся рожи, буркнул:

– Нечего лыбиться, дурни! Теперь это моя корова. Эй, девка, раздевайся!

Гульча отшатнулась:

– Я?.. Здесь?

– На князя трижды за месяц замахивались, ясно? Он как кость в горле немецкому королю, бодричам, польским князьям… Даже хазарам, наверное.