Миг бесконечности. Том 2 - Батракова Наталья Николаевна. Страница 68

— Вы имеете в виду «Городские ведомости»?

— Кажется, да. Каких только названий тогда не было, всех и не упомнишь. Чего только не печатали, что только не выдавали за сенсацию! — брезгливо поморщилась она. — Впрочем, у вас, у журналистов, это, видимо, в крови.

Тон, каким были сказаны эти слова, не вызвали у Кати ничего, кроме очередного прилива неприязни.

— Не так уж много тогда было газет, как вам кажется, — тем не менее постаралась она сохранить миролюбие. — Но с работой для студентов было полегче… Вы могли бы поскорее изложить суть дела? У меня, как и у вас, времени впритык, — напомнила она и тоже демонстративно посмотрела на часы.

Если честно, Катя уже сожалела, что согласилась на встречу. Подождала бы эта чиновница до следующей недели, никуда бы не делась.

— Так вот… Я хотела бы напомнить вам об одной статье, — продолжила Балай. — Одиннадцать лет назад. Конец лета. Громкий материал о непрофессионализме молодого хирурга, по вине которого в одной из больниц умерла молодая девушка. Вернее, о его отце — профессоре. Припоминаете? — сузив глаза, буквально просверлила она Катю ледяным взглядом. — Профессор всячески пытался обелить, выгородить сыночка. Требовал повторной экспертизы, эксгумации. И это — несмотря на заключение патологоанатомов, несмотря на чувства, на горе безвременно потерявших дочь родителей. Вы вспоминайте, вспоминайте…

«Что-то очень знакомое, — Катя автоматически включила память. — Одиннадцать лет назад… Конец лета… Четвертый, вернее, уже пятый курс. Все лето проработала в газете „Городские ведомости“, которую вскоре благополучно закрыли за какие-то нарушения. Итак… Смерть девушки, врачебная ошибка, сын профессора… Вспомнила! Конечно, вспомнила! Умершая была племянницей Марии Ивановны! Это же одна из ее первых статей! Как же была фамилия хирурга? Ну, напрягись! Надо утереть нос этой даме!.. Фамилия еще такая растительная, деревянная… Дубов? Со-снов? Березкин? Нет… Коренев!»

— Фамилия хирурга была Коренев?

Стараясь ничем не выдать ликования по случаю очередного триумфа своей феноменальной памяти, Катя пригубила кофе и даже подумала: не достать ли ей сигарету и, вальяжно откинувшись к спинке стула, закурить? Надо как-то поставить эту тетку, посланницу совковых времен, на место.

— Только как это может быть связано с семьей Ладышевых? — все же продолжила она, так как мозг безуспешно попытался увязать в логическую цепочку слова Балай и основную причину, из-за которой Катя и согласилась на встречу.

— А у вас неплохая память, — отдала ей должное Людмила Степановна и чуть приподняла бровь. — Тогда вы должны вспомнить и фамилию профессора.

— Конечно, — как одолжение пожала плечами Катя и вдруг замерла.

«Ладышев!» — пронзило ее.

— Вот именно, — следя за ней, насмешливо подтвердила женщина напротив. — Сергей Николаевич Ладышев. И Вадим Сергеевич Коренев приходился ему не кем иным, как единственным сыном. Какое-то время он носил девичью фамилию матери, Нины Георгиевны. Полагаю, вам это не было известно?

— То есть?

Едва справившись с одной задачей, мозговой процессор моментально переключился на другую и стал выстраивать очередную событийную цепочку. Даже выдал своей хозяйке визуальный ассоциативный ряд в виде спирали ДНК: студентка Евсеева, «Городские ведомости», убитая горем Мария Ивановна, сердобольная брюнетка — преподаватель мединститута, предложившая осветить на страницах газеты вопиющий случай врачебной некомпетентности и наказать виновника, которому покровительствуют высшие медицинские чины. Эта же брюнетка принесла материалы для статьи. Среди звеньев-воспоминаний — ярких, четких, как бы нанизанных друг на друга — промелькнули и второстепенные, не столь важные… Например, то, что Кате тогда так и не удалось поговорить с самим доктором. Как и с его отцом. Родные и коллеги также в лучшем случае отказывались от разговора, в худшем бросали трубку.

— Именно то, о чем вы думаете, — голос Балай звучал убийственно. — Не разобравшись толком, что к чему, кто прав, кто виноват, вы опубликовали статью, после которой у профессора Ладышева развился обширный инфаркт. Увы, бедный Сергей Николаевич не дожил до момента, когда с его сына сняли все обвинения и закрыли уголовное дело.

— Как закрыли? — непроизвольно сорвалось у Кати, так как событийная цепочка резко оборвалась.

— Вот видите, вы даже это не удосужились выяснить. Криминалисты из Москвы провели эксгумацию, и оказалось, что вины хирурга не было. О чем и объявили родственникам. Разве Мария Ивановна вам ничего не рассказывала? Ведь, кажется, умершая девушка приходилась ей близкой родственницей?

— Племянницей…

— Н-да… Я так и предполагала. Иначе Екатерина Александровна Проскурина, в девичестве Евсеева, честь и совесть отечественной журналистики, — с неприкрытой издевкой подчеркнула Людмила Степановна, — давно принесла бы свои извинения безвинно пострадавшим. Написала бы опровержение, к примеру. И уж, конечно, спустя годы не стала бы крутить роман с человеком, семье которого принесла столько горя. Не разведясь с законным мужем, между прочим, — продемонстрировала она свою осведомленность.

Событийная цепочка неожиданно снова стала наполняться звеньями. При этом параллельно с ней начала выстраиваться вторая: Вадим Сергеевич Ладышев, его откровенная неприязнь к журналистике, врачебное прошлое, отец-профессор, Нина Георгиевна…

Нет! Этого не может быть!!! В какой-то момент в голове что-то щелкнуло и отключилось. Точно кто-то нажал невидимую кнопку и вырубил перегревшийся процессор: перед глазами сначала проплыло лицо сидевшей напротив женщины, затем звякнула посуда, стекло, стало темно. Последнее, что успело зафиксировать сознание, — затухающие звуки… И все — тишина.

— …Отойдите! Я сама — доктор!.. — откуда-то издалека стали долетать до нее слова.

«Голос… Голос женщины, которая убеждала меня написать статью… Она же приносила разные бумаги, письма, результаты экспертизы, — после аварийного отключения возвращалось автоматически запущенное сознание. — „Я сама — доктор…“ Она и тогда так говорила… Так вот, кто такая Людмила Степановна Балай…»

— Глаза открыла, — послышалась откуда-то сверху. — Повезло, очки не разбились.

Сфокусировав близорукий взгляд, словно сквозь туман, Катя увидела над собой испуганное лицо официанта, тут же его заслонила физиономия с неприятным сверлящим взглядом.

— Ну вот, я же вам говорила. Обыкновенный обморок. Поднимите ее, — скомандовала Балай. — Нет, не сюда, лучше за столик в углу, там диван. И стакан горячего чая, пожалуйста… Ну, как вы? Милочка, нельзя же так: перепугали, переполошили народ. Вот, валерьяночки выпейте, — заботливо протянула она на ладони две маленькие желтые таблетки.

— А ведь я вас вспомнила, — пошевелила бескровными губами Катя и отстранила ладонь.

— Вы же сами сказали, что мы встречались на телевидении.

— Гораздо раньше. Это вы тогда принесли мне материалы для статьи. Еще и деньги предлагали.

— Надо же! — неприятно удивилась женщина. — И что же вы еще вспомнили?

— Место, где мы с вами встречались.

Катя прикрыла глаза, потерла пальцами виски и попыталась сосредоточиться на проявившихся в памяти пока еще обрывочных воспоминаниях.

— Мы с вами встретились в небольшой забегаловке на углу Свердлова и Ульяновской… Там варили неплохой турецкий кофе… Кажется, она и сейчас еще есть… Да, точно, — восстановив в памяти архивированные файлы, подняла она взгляд. — Но выглядели вы тогда иначе — гораздо худее, с длинными темными волосами…

Катя запнулась. Четко проступивший образ женщины из прошлого тут же напомнил ей кого-то еще. Из настоящего.

— Вами можно восхищаться, — хмыкнула Людмила Степановна. — Я сменила имидж, когда перешла в Минздрав. Согласитесь, сегодняшний подходит мне куда больше.

— Соглашусь. Чиновница Минздрава — не чета преподавательнице мединститута.

— Вы и это вспомнили… Что ж, честь вам и хвала. Но в таком случае ближе к делу: вы немедленно должны расстаться с Ладышевым, иначе…