Зумана (СИ) - Кочешкова Е. А. "Golde". Страница 62
"Моя королева…"
Один поцелуй — в самую середину, туда, где сходятся все линии.
И другой — у тонкого запястья…
И на каждый кончик дрожащих пальцев…
Он не мог остановиться.
Он знал — еще миг и жар, который безумно вспыхнул внутри, вырвется наружу. Еще миг — и все зайдет слишком далеко…
— Пат… — она смотрела на него так… так, что у Шута мутилось в голове. — Патрик… — в этих глазах не было гнева, не было изумления или насмешки. Только ясный звездный свет… трогательная детская беззащитность… Только испуг и… и…
Нет!
"Нет! — сердце сбилось с ритма и замерло. — Это невозможно… Я ведь шут… я просто безродный паяц… а она королева… — мысли были подобны ударам штормовой волны, они накатывали одна за другой и разбивались вдребезги. — Слепец! О боги, я просто слепец… А еще называл себя видящим… Какой же бестолочью надо быть, чтобы обманываться так виртуозно! Чтобы столько лет лгать себе, будто ничего не испытывал, а потом не разглядеть этой жажды и в ее глазах… — он чувствовал как подрагивают тонкие пальчики в его ладони. — Моя Элея… моя светлая королева… Боги, неужели ты в самом деле могла обратить свой взор на такого как я?.." — а в памяти один за другим вспыхивали прежние разговоры, встречи, взгляды. И Шут уже знал точно — могла. Могла… потому и бросила все, отреклась от трона, выбрала долгий путь через все Дикие степи… А он-то, дурак, ничего не понимал!
Она любила, любила его, беспомощного чудака, нищего и бездомного.
"Боги, что же я творю?!"
Нет…
Глупо давать себе надежду, которая едва ли воплотится хоть когда-нибудь. Ведь как бы ни было глубоко чувство Элеи, оно ничего не меняло…
Шут просто не имел права на ее любовь.
Кто она — и кто он…
"Нет… — сказал он себе, давя подступившие к глазам слезы. — Нет! Ничего не было… Не было…"
Шут до крови закусил губу и выпустил ее ладонь из своей.
Морозная тишина звенела в ушах громче любых колоколов. Он не знал, просто не знал, что теперь делать и говорить. После такого… Еще хуже, чем тогда, на троне Руальда…
"Только не бросай меня!.. Не оттолкни меня, моя королева…" — Шут смотрел на нее с мольбой, всем сердцем жаждал лишь одного — прощения…
— Идем, Патрик… — Элея со вздохом взяла его под локоть и направила к фургону. — Все беспокоятся о тебе.
3
Проснулся Шут поздно. Солнце вовсю светило сквозь затянутое промасленной кожей оконце, повозка весело подпрыгивала на дорожных ухабах, а ее обитатели и гости были увлечены общением друг с другом. Из одного угла доносились приглушенные голоса женщин, Элея и жена Марка обсуждали какие-то темы, которые могут быть понятны только им. С другой стороны слышалась веселая возня мальчишек. Приоткрыв глаза, Шут увидел, что оба брата пытаются сделать то, в чем не преуспел он сам — поставить Хиргу вверх ногами. Кайзы не было видно, он наверняка сидел рядом с хозяином фургона и с интересом слушал какую-нибудь байку, каких артисты знают без счету. Шут уже давно понял, что шаман только притворяется равнодушным, а на самом деле такой же любознательный, как и все.
"Господи… — подумал он, возвращаясь мыслями ко вчерашнему вечеру. — Как же нам теперь жить? Моя королева… Ты здесь, рядом со мной… И так бесконечно далека… — он вспомнил, как неистово рвалось наружу это пламя, и чего ему стоило не выпустить его. — Ах, я дурак, дурак… Надо было все-таки поцеловать тебя вчера. Уж и не знаю почему, да только кажется мне, ты простила бы своему шуту эту дерзость…"
Он не знал, выпадет ли еще хоть когда-нибудь такая возможность — сорвать поцелуй с губ любимой. Марк обещал довезти их до крупного городишки с хмурым названием Воронов Камень. Там Шут намеревался отыскать для Элеи карету понадежней и отправить ее на пару с Хиргой в Золотую. А сам он имел планы украсть хорошего коня и вместе с Кайзой рвануть прямиком на север — к Герне. Шаман так ни в какую и не соглашался возвратиться в Дерги, и Шут не мог сказать, будто его это огорчило. Степной колдун, в отличие от Элеи, не был ни слабым, ни беззащитным. Если уж на то пошло, Шут знал — этот человек себя в обиду не даст, да еще своего непутевого ученика прикроет от опасности.
Элея делала вид, что разговоры о скором расставании ее не касаются…
Все последующие дни они старательно избегали даже глядеть в сторону друг друга.
Когда наконец въехали на грязные улочки Воронова Камня, когда с большой теплотой простились с артистами и заселились в маленькую, но чистую гостиницу, Кайза вдруг сказал, что пора им поговорить, и отвел Шута в сторонку от комнаты, где они успели оставить свои вещи. Колдун вперил в него свой острый взгляд и сказал такое, чего Шут услышать вовсе не ожидал:
— Зумана, я понимаю, ты привык дурня изображать. Привык оставлять все важные решения кому другому. Но то, что ты делаешь — это хуже, чем слабость. Хуже, чем глупость, — черные глаза шамана были подобны двум лезвиям, которые пронзали насквозь. — Если не одумаешься сейчас, не спрашивай меня потом, почему ваши боги от тебя отвернулись!
— Кайза, о чем ты?! — Шут изумился до глубины души. И забыл как дышать, потому что все понял сразу…
— О ней! — шаман вдруг тряхнул его со всей силы, ухватив за плечи, и выругался на своем родном языке. — Ты безумный, шакалом укушенный баран! Ты ведь все видишь! Ты все понял давно! Так чего же мучаешь ее?! Чего ждешь, тупая лягушка? Что она сделает этот шаг первой?!
Шут замер, распахнув глаза. И когда Кайза отпустил его, пошатнулся и, тяжело выдохнув, приник к стене, которая так удачно оказалась рядом.
— Она же королева, Кайза… — пробормотал он, вскидывая на шамана полные отчаяния глаза.
— А ты ойроэн! — шаман сердито ударил кулаком в стену. — Ты предназначенный! Какая тебе разница кто ее отец и кто твой! Знай, братец мой, у тебя больше нет времени играть в эти игры! Отпустишь ее — погубишь вас обоих! Я все сказал! — он резко отвернулся и вышел вон, оставив Шута судорожно хватать воздух и медленно сползать по дверному косяку на пол. Благо в пустом коридоре никого не было, и никто не видел, как новый постоялец сидит в углу, скорчившись и закрыв лицо дрожащими ладонями. Впрочем, одну служанку все-таки принесла нелегкая, но к этому моменту Шут уже взял себя в руки, поднялся и медленно, как пьяный, брел к своей комнате.
"Чего же ты ее мучаешь?!"… — Кайзины слова жгли разум, сводили с ума. Жгли тем сильней, чем больше Шут осознавал, что его друг прав, тысячу раз прав… — он ничком упал на кровать, не замечая ни Хирги, ни Кайзы, которые горячо обсуждали что-то меж собой. Элеи рядом не было, принцесса наслаждалась отдельной комнатой. — Боги, но как я могу позволить ей любить меня? Как?! Такая женщина достойна лучшей доли, чем насмешки своих же бывших фрейлин над женой… кого? Шута… Нет, это безумие, безумие…
Глухо застонав от бессильной тоски, он завернулся в плащ с головой и… уснул.
А когда проснулся, сумерки, прежде царившие за окном, давно обернулись непроглядной чернотой ночи. В комнате никого не было, друзья наверняка спустились вниз, чтобы поужинать. Шут вздохнул и решил, что надо бы к ним присоединиться. Но ополаскивая лицо в умывальнике, угораздился заглянуть в небольшое зеркало, висевшее над чашей. И скривился от отвращения. Светлая бородка — иначе это недоразумение и не назвать — успела порядком отрасти и, вопреки расхожему предрассудку, мужской красы она Шуту вовсе не добавила, только нелепости.
Поэтому прежде, чем идти в харчевню, он вызвал давешнюю служанку и за пару медяков получил вполне годную бритву и пузырек с настойкой травы кру. И то и другое ему было выдано исключительно для одноразного использования, ибо у этих принадлежностей имелся законный владелец — служанкин муж и местный повар в одном лице. Поэтому Шут сделал все очень старательно и пообещал себе завтра же купить целую бутыль настойки кру, чтобы подобное безобразие более не портило и без того слишком несерьезного лица.