Город призраков - Сазанович Елена Ивановна. Страница 81

– Но далековато от гостиницы. Хотя, конечно, первым делом он могла направиться в гостиницу. Там напугала тебя, а потом побежала сюда…

Как мне хотелось убедить и себя, и Вано, что мы не на верном пути!…

Вскоре мы подошли к дому, где временно поселился Угрюмый. Дому, в котором когда-то жил поэт, смерть которого до сих пор оставалась загадкой. И разгадывать эту загадку никто в этом городе не рискнул. Мы не успели даже позвонить, как дверь сама распахнулась. И на пороге появился отец Белки. Он был крайне взволнован. Казалось, ему было тяжело дышать. И он, как бы в подтверждение тому, расстегнул первую пуговицу рубашки.

– Боже, – выдохнул он. – Я все видел. Ее вынесли из дому… Что случилось? Пожалуйста, не тяните.

– Но вы же не могли видеть, кого вынесли, потому что труп был накрыт простыней.

– Ради Бога! – раздраженно махнул он рукой. – Только не пытайтесь словить меня на слове. Вы же живы-здоровы и стоите передо мной. Значит вас не могли выносить. К тому же местные старушки уже давным-давно пробежали по улице. Голося, что она умерла. Пожалуйста, скажите, что случилось?

Мы с Вано присели на скрипучий диван, и я предложил для начала всем закурить. И только когда все прикурили. И жадно затянулись дымом. Вано мрачно произнес.

– Случилось то, что случилось… Она умерла. Гога уверен на все сто, что это самоубийство. Мы тоже склоняемся к этому. Поскольку она в телефонном разговоре ясно намекнула на это. И только такие олухи, как мы, могли не придать этому значения.

– Самоубийство? – я бы не сказал, что Угрюмый был поражен этому. Но нотки удивления все же проскальзывали в его хрипловатом голосе. – Конечно, она прибежала ко мне… Была страшно взволнованна, ее руки дрожали, голос срывался. Но она… Она очень хотела с вами поговорить. Она утверждала, что это крайне важно. Что у нее что-то пропало…

– Пропало? Что-что у нее пропало?! Постарайтесь вспомнить, ради бога! – я подался вперед, к Угрюмому, словно пытаясь этим стимулировать его память.

– Вроде бы какие-то бумаги… Или письма… Я точно не могу сказать. Но что-то в этом роде. Она все время говорила, говорила. Так запутанно, перескакивая от одного к другому. Она звонила вам. Но не могла дозвониться. Все время было занято.

– Бумаги, – я вновь откинулся на спинку дивана. – Конечно, бумаги. Все-таки она передумала. Все-таки решила унести эту тайну в могилу. Чертова баба!

– Погоди, – перебил меня Вано. – Тебе не кажется странным, что она нам так и не дозвонилась? А ведь у нас не было занято. Только один раз, когда мы с ней же и разговаривали?

Да, это мне не пришло в голову. Мы вернулись в номер после чаепития. И ждали ее звонка. И дождались. Больше звонков не было и телефон потому не был занят.

– К тому же, – продолжал делать выводы мой приятель. – Она сказала Угрюмому, что у нее телефон не работает. Поэтому позвонить она и прибежала к нему. Пообещав, что зайдет еще раз. Но мы совсем недавно убедились, что ее телефон в исправности. Когда сами же вызывали доктора и милицию.

– Может быть, она не хотела звонить со своего номера? – предположил я.

– Да ну! Глупость какая-то! Она что – тайный агент? У которого могут прослушивать телефон. Или она решила довериться первому попавшемуся соседу и при нем сообщить важную информацию?.. Кстати, она не удивилась. Увидев вас здесь? – Вано внимательно посмотрел на Угрюмого. Лицо которого было непроницаемо.

– Во-первых, я не первый попавшийся сосед. Во всяком случае для нее, – с достоинством ответил Угрюмый. – А во-вторых, она не могла удивиться, потому что ключи от этого дома были только у нее. Она и адвокат давно дружили с семьей поэта. И когда тот умер, его семья покинула город. А ключи оставила Ларисе Андреевной, чтобы та следила за домом. И одновременно искала покупателей.

Вот это была новость! Оказывается Лариса Андреевна была еще и подружкой Угрюмого! Только этого не хватало! И сама помогла ему укрыться в доме поэта. И не побежала сообщать об этом Гоге… Но что же их связывало? Этот вопрос я и задал. Вслух.

– И что же вас связывало? Извините за нетактичный вопрос.

– Вопрос про чувства всегда нетактичен, – ответил Угрюмый. Он поднялся с дивана. И направился к кривому буфетику. Он шел сгорбившись, втянув голову в плечи. Я вполне мог предположить, что в его глазах накопились слезы. Похоже, не один Ступаков оплакивал смерть этой женщины. Такой невзрачной и такой не запоминающийся на вид. Такой похожей на этот невзрачный и такой с виду спокойный городок. В котором, как оказывается, бушевали недюжинные тайные страсти.

Угрюмый вытащил из буфетика какую-то запыленную бутылку. И, не поворачиваясь к нам, спросил, не желаем ли мы выпить. Мы дружно ответили, что не желаем. Как ни странно, но нас давно уже не тянуло на выпивку. Несмотря на крайне нервную обстановку. В какой-то степени этот городок действовал на нас отрезвляюще. Впрочем, естественно, мертвое царство не располагало к выпивке. К выпивке располагала жизнь.

Угрюмый не обиделся. Может быть, даже наоборот. Поскольку в Жемчужном с выпивкой было туговато и делиться он не хотел. Угрюмый налил себе стопку и залпом ее осушил. И только тогда повернулся к нам лицом. Его глаза блестели. То ли от горя. То ли от выпитой настойки.

– От поэта осталось. У него тут в погребе батарея бутылок. Он их прятал от любопытных глаз. Так что, если что…

– Мы это учтем, спасибо, – поблагодарил я. – И все же… Что вас связывало с Ларисой Андреевной.

– А что, по-вашему, может связывать мужчину и женщину? Вы это и так прекрасно знаете. Любовь… Хотя это, наверное, громко сказано. Потому что любовь была только с ее стороны. Хотя разве невзаимное чувство нельзя назвать любовью. Пожалуй, любовью можно назвать любое чувство. Нам так и не дано узнать, где настоящая любовь, а где фальшь. Эти состояния так незаметно переходят одно в другое, что в конце концов отличить их становится невозможно. Лариса Андреевна полюбила меня из жалости. Хотя это смешно. И, возможно, жалость она и называла любовью. Но это не важно… В моей жизни была только одна женщины, вы это знаете. И я ни на кого не мог ее променять… И вышла довольно комичная ситуация. Если не сказать более грубо – комичная любовь.