Предпоследний день грусти - Сазанович Елена Ивановна. Страница 18

Я вскочила с дивана. И принялась за обыск номера Вадима. Хотя мне уже и нравился этот парень, свои мысли я по ходу дела отвлекала воспоминаниями о несчастной Даше. О ее украденных деньгах, которые она копила целвый год. Чтобы увидеть море. О дорогих вещах ее бабушки и дедушки. Которыми она так дорожила. И с помощью которых хотела покорить все побережье. И эти мысли придавали мне силы. И уверенность в правильности своей мести. И я считала. Что самым важным уроком для Вадима будет то, что я взяла деньги, которые он заработал сегодня. Впервые в жизни заработал честным трудом. Он теперь на своей шкуре поймет, как больно, когда отбирают то. Что по праву принадлежит тебе. И что ты заслужил честно.

Совсем скоро я вбежала в свой номер. В котором меня с нетерпением ждала Даша.

– Ну, что, Люська? – ее глаза горели надеждой.

Ее надежды оправдались.

– Да здравствует справедливость! Да здравствует суд! Который мы вершим сами! – с порога закричала я.

Дашка бросилась мне на шею. Это наивное, глупенькое существо сегодня поверило в справедливость. И еще – в настоящую дружбу.

Мы с ней, как дети, закружились в каком-то бесовском первобытном танце. Мы пели. Хохотали во все горло. Обнимались и дурачились во всю. Мы с восхищением разглядывали золотые часы на цепочке и браслет, переливающийся драгоценными камнями. Мы подбрасывали вверх деньги. Эти презренные бумажки стали для нас сегодня не символом богатства. А символом правды.

А потом мы решили на радостях отметить удачное возмездие всем на свете ворам, проходимцам и альфонсам. И объявили сегодняшний день – Днем всемирного презрения к ним. И я на радостях побежала в ресторан за шампанским, бутербродами и фруктами.

И совсем скоро вернулась, загруженная бутылками и пакетами.

– Дашка! – крикнула я с порога. – Принимай честно заработанный паек!

В ответ раздалась тишина. Комната была пуста.

– Где ты прячешься, проказница? – и я, еще ничего не подозрвая, заглянула под кровать и в шкаф. Даши нигде не было. И мне это не понравилась. Первая мысль была – Вадим. Ну, конечно, он бросился сразу же в мой номер. И… Господи, что он мог сделать с Дашей?

Я уже более внимательно обвела комнату взглядом. И мое сердце вздрогнуло. И мое тело похолодело. В комнате не было ни денег, ни драгоценностей, взятых у Вадима. Я бросилась к своему шкафчику. И распахнула его. Там не было моих самых лучших нарядов. И моих денег. И моих украшений. Меня облаполшили подчистую.

Вначале я некоторое время сидела, уставившись в одну точку на распахнутом, пустом шкафу. И думала, какая прекрасная вещь – дружба. Потом я не выдержала и расплакалась. Думая – какая прекрасная вещь благородство и желание помочь ближнему. А потом я расхохоталась. Я искренне смеялась над собственной глупостью, собственным простодушием и собственным чувством превосходства.

– Дура! – наконец честно призналась я сама себе.

И вновь рассмеялась. Это же надо! Милая глупышка Даша. Простушка и растяпа. В дешевеньком голубеньком платьице. И я. Умная, опытная женщина. Взявшаяся с чувством собственного превосходства ее поучать. И взвалившая на себя благородную миссию правосудия.

– Дура! – еще настойчивее повторила я. Чтобы не забывать, что это я и есть круглая дура.

Наконец, когда мои слезы вперемежку со смехом иссякли. Природое чувство здравого смысло взяло верх. И я вспомнила про Вадима. Который наверняка не меньше моего растерялся. Увидев свой номер полностью облапошенным. Который, наверное, не меньше моего проклинал дружбу и любовь. И не меньше моего смеялся над собственной глупостью. И не меньше моего плакал над утерянными иллюзиями. Бедный парень. Столько разочарований в одно лето.

Но мне следовало пожалеть и себя. Потому что этот бедный парень в отличие от меня не станет долго хныкать, а скорее всего примется действовать. Стала действовать и я. Мне нужно было спасаться. И спасти меня как всегда, мог только Мишка Грачев. Потому что на сегодняшний день он единственный любил меня. И единственный мне верил.

– Алло! Алло! – кричала я в трубку.

– Люся! Алло! Люська! Это ты? Где ты? Что-нибудь случилось?

– Случилось, Миша! Случилось! Если ты хоть чуточку мной дорожишь, то бери билет на ближайший рейс и прилетай. Пожалуйста, Мишка!

– Но что, что случилось?

– Скажи, Мишенька, – ласково промурлыкала я. Вдруг поняв. Что я его страшно люблю. В трудные минуты мы всегда начинаем любить именно тех, кто всегда любил нас. – Скажи, родной, ведь ты веришь, что я не воровка? Что я не могу украсть. И что мне плевать на деньги и золото?

В трубке весело хохотнули. Ему, конечно, смешно.

– Не волнуйся, Люська. Я еще верю, что ты не убийца и не карточный шулер. Ты довольна?

Я была вполне довольна. И вкратце выложила Мишке о своих злоключениях.

– Я понял, – кратко и уверенно, и уже всерьез ответил он.

Ох, как мне нравился Мишка за то, что он меня всегда понимал. И не задавал лишних вопросов. Лишние вопросы как правило – недоверие. Мишка мне всегда доверял. И теперь мне оставалось его ждать. И мне было приятно. Что есть человек. На которого я могу без зазрения совсети взвалить все свои проблемы. И он вновь напомнил моего отца, на которого всегда могла положиться мама. И почему я еще не с Мишкой. И я дала себе слово: если выйду из этой истории чистой. Обязательно подумаю о его предложении руки и сердца. Я была склонна думать о серьезных вещах, когда попадала в беду.

Как я и предполагала. Через полчаса в мой номер ворвался Вадим. Его красивое лицо было перекошено от злости. И его красивые черные глаза метали молнии. Он готов был меня побить. Но я была благодарна Богу. Что он явился один. Без милиции. И поэтому перспектива быть побитой меня не пугала. В конце-концов я где-то это и заслужила.

Я машинально вытянула руки перед собой. Словно защищаясь. И попросила.

– Прошу, только выслушай. А потом делай, что хочешь. Только меня выслушай.

Он очень грустно, но с нескрываемым презрением взглянул мне в лицо. И устало опустился в кресло. Ему внезапно расхотелось меня бить. Но и выслушивать меня он не горел особым желанием.

– Выслушивают только того, кому верят, – усмехнулся он. – Я не верю ни единому твоему слову. И милицию я пока не вызвал только потому. Что искренне тебя полюбил. Я не имею дурной привычки заявлять на любимую. Даже если она оказалась всего лишь обычной воровкой.

Мало того, что Вадим не был альфонсом и проходимцем. Он еще был и благороден. И это больно резануло по моему сердцу. Еще чуть-чуть и у нас с ним могла получиться красивая любовь.

Мало надеясь на его доверие и участие. Я без утайки, с мельчайшими подробностями выложила ему все, как есть. Я видела, что ему хотелось поверить мне. Но он уже не мог.

– В конце-концов. Это может оказаться твоим очередным хитроумным планом, – наконец заключил он. – Ты могла передать все деньги и вещи сообщнице. Которую, кстати, никто не видел. Поскольку она скрывалась. И была ли она вообще? Но допустим, кто-то есть. Чтобы сбывать украденное. Но этого сообщника никто не видел. Тебя видели. И чтобы замести следы, ты придумала эту историю. И теперь вешаешь мне лапшу на уши. Сваливая вину на какой-то мифический персонаж.

– Я согласна с тобой, Вадим. В это трудно поверить. Но, пойми. Я была одурачена не меньше твоего. И мне не менее твоего больно. И если ты и впрямь меня любил…

Он резко поднял руку. Прерывая мою речь. И недовольно поморщился.

– Только не о любви. Ты ловко притворялась в своих чувствах. Это низко! И я одурачен вдвойне. Я, как идиот, верил тебе. Открыл перед тобой душу. Я хотел связать с тобой свою жизнь. Представляю, как ты смеялась за моей спиной, – и Вадим, словно от холода поежился.

– Но ведь я думала, что ты вор! Понимаешь! Вор! И я хотела тебя наказать!

– Ты не имела права никого наказывать. Для этого существует милиция. И, думаю, что мне все-таки предется ее вызвать. Я не верю ни единому твоему слову.

– Ну, пожалуйста, Вадим. Не делай пока этого. Скоро, – я посмотрела на часы, – совсем скоро приедет мой друг. И он сможет доказать, что я действительно учусь в консерватории. Что у меня мама была известной певицей. И что я, ну, просто не могу быть проходимкой и уличной воровкой.